Талисман из Ла Виллетт - Клод Изнер

Он замолчал, пытаясь справиться с дурнотой.

— Прошу меня простить… Можно было подумать, что это Арно Купри вылил на кукол целое ведро!

— Крови или красной краски?

— Крови, господа, крови! Ее ни с чем не спутаешь: густая, липкая жидкость с особым, душным запахом, который я не выношу. По этой самой причине я и вспомнил про молодого Купри, парень весь пропитался ею. Когда он приносит нам мясо, я потом всегда проветриваю помещение.

Лакей вытер лицо платком и долго откашливался.

— Продолжайте, — властно потребовал Виктор.

— На одной из стен была надпись зеленым мелом. Я не успел прочесть — мсье Гаэтан стер ее так быстро, словно узрел адские врата, но одно слово я запомнил: Анжелика. Мы с ним полночи собирали разбитых кукол, отмывали кровь, скребли и чистили. Потом мсье Гаэтан закрыл проход и заставил меня поклясться самым дорогим, что есть на свете, что я буду молчать. Я поклялся именем тети Аспазии: когда мои родители погибли — они угорели из-за неисправности системы отопления, — она стала мне настоящей матерью, вырастила меня и…

— Не отвлекайтесь.

— Моя должность требует преданности и умения держать язык за зубами, но теперь, когда хозяин нас покинул… Он был так талантлив! Мсье Гаэтан предложил мне сесть и выпить рюмку коньяка. Я отказался, сочтя это неуместным, но все равно выслушал его. Он рассказал, что эти куклы были для него как родные дети. Торговцы модной одеждой и кутюрье отсылают такие за границу, чтобы привлечь внимание к своим творениям. Это давняя традиция. Королева Изабелла Баварская посылала королеве Англии алебастровых кукол, одетых по французской моде. Они пользовались такой популярностью при европейских дворах, что в XVII веке воюющие стороны подписали конвенцию об их свободном обороте. Мсье Гаэтан собирал свою коллекцию годами и дорожил куклами, как бесценным сокровищем. Он говорил, а я чувствовал себя виноватым: мне следовало удвоить бдительность, ведь к мсье приходило много народу, мужчины и женщины. Они пользовались служебной лестницей, звонили — два длинных звонка и один короткий, и он сам их впускал, так что мне эти люди были незнакомы. Иногда — редко — клиенты являлись через главный вход, и это были весьма респектабельные особы, так что у меня не было причин их опасаться. Я заявил мсье, что прошу отставки, потому что считаю, что все это случилось по моему недосмотру, но он ее не принял. «У меня есть враги, Дидье, много врагов, люди не прощают успеха!» — так он сказал. Все это очень печально. Мне остается только одно — начать подыскивать новое место. Но я буду вечно сожалеть о мсье Гаэтане.

— Вы впускали кого-то в его отсутствие?

— Женщину, в тот самый день, когда случился этот ужасный погром. Было уже поздно. Она ждала в гостиной — я полагал, что хозяин вот-вот вернется: обычно он ужинал около восьми. Дама заявила, что условилась с ним о встрече, и я на четверть часа удалился на кухню, чтобы проверить, готов ли ужин. Она ушла, не предупредив.

— Как она выглядела?

— Как любая светская дама — шляпа с вуалью, дорогие украшения.

Резкий звонок прервал беседу. Виктор был настороже и подал знак Жозефу: пора было уходить. Спускаясь по лестнице, они услышали недоуменный возглас лакея:

— Полиция? Но они уже здесь!

За чем последовала хриплая тирада инспектора Лекашера про доверчивых простаков, которых ничего не стоит обмануть.

Виктор и Жозеф добрались до прачечной, где хмурая девушка разбирала грязное белье.

— Сидони Мандрон? Инспектор Лекашер. Мы проверяем выходы. Откройте это окно!

Метром ниже находился навес. Виктор перешагнул через подоконник и прыгнул, уверенный, что либо вывихнет лодыжку, либо проломит черепицу, но упал на колени и остался цел и невредим. Рядом приземлился Жозеф. Они подбежали к краю крыши, съехали по водосточной трубе и оказались на газоне. Невдалеке садовник подстригал изгородь.

— Полиция! Мы преследуем вора! — рявкнул Виктор и ринулся к калитке.

Забег закончился близ церкви Сен-Филипп-дю-Руль. На них оглядывались прохожие. Жозеф подозвал фиакр. Они сели и всю дорогу до Елисейских Полей пытались отдышаться, глядя на подпрыгивающую впереди спину кучера в накидке.

— Вы заметили, Жозеф? Я все еще в хорошей форме, — сказал Виктор, растирая уставшие ноги.

Их экипаж протиснулся между двумя омнибусами. Жозеф устало вздохнул.

— Ну, что сказать… Когда я соберусь сочинить роман о ворах и взломщиках, опишу все, что видел собственными глазами!

— Кэндзи вечно твердит мне о том же: опыт — нектар для творцов!

— Бывают дни, когда я мечтаю умереть невежей.

Они переглянулись, зашлись безумным смехом и все смеялись и смеялись, не в силах совладать с собой.

— Их уже двое! Нет, трое! — заикаясь, произнес Жозеф.

— О ком вы?

— О покойниках!

— Проявите хоть немного уважения, Жозеф, ведь они такие же люди, как мы с вами, и это жизнь, а не роман.

— Простите, патрон, уж слишком много всего случилось! Смех — это защитная реакция организма. Не считайте меня бесчувственным. На самом деле у меня есть сердце.

— Знаю, Жозеф, знаю. Хотите, чтобы мы прекратили расследование?

— Ничего подобного! Но я скоро стану отцом…

— Мы доведем это дело до конца — во всяком случае, попытаемся…

— Согласен. Итак, к чему вы пришли, патрон?

— Убийства Гаэтана и барона очень похожи. Обоим проломили череп. Похожи и мизансцены: разлитая кровь, желание разрушить все, что было дорого убитым. «Подписаны» преступления женскими именами: Луиза и Анжелика.

— Ни черта не понимаю!.. Лакей Гаэтана не видел надписи, но, возможно, там тоже было слово Луиза?

— В призраков мы не верим, так что этот след — фальшивка, он никуда не ведет: Луиза Фонтан мертва. Убийства и погромы совершил тот, кто знал, как попасть в тайные комнаты… Тот, кто был близко знаком с жертвами. Эта гипотеза возвращает нас к Софи Клерсанж.

— Не увлекайтесь, патрон, имена могли написать специально, чтобы увести следствие в сторону. Вспомните, что мне рассказал Мартен Лорсон: в вечер убийства Лулу у ротонды Ла Виллетт было два человека. Один из них хромал. Либо это и есть преступник, либо Софи Клерсанж и хромой — сообщники.

— Придется все начать сначала: допросить с пристрастием торговца черствым хлебом и вдову Герен, схватить хромого…

Фиакр остановился у дорогого каретного магазина, примыкавшего к манежу барышника. Лошадиное ржание мешало Виктору думать: сейчас ему хотелось оказаться на необитаемом острове.

— Стоило бы поставить памятник тишине, — недовольно буркнул он.

Оскорбленный в лучших чувствах Жозеф немедленно надулся.

— Итак, подведем итоги, — продолжил Виктор. — Лагурне и Гаэтан возглавляли оккультное общество. Когда кукол Гаэтана уничтожили, в полицию он заявлять не стал. Значит, подозревал кого-то конкретного. Остался третий руководитель общества, и Гувье назвал мне его имя: Абсалон Томассен, акробат, звезда цирка Франкони. Его жизнь в опасности? Или он и есть преступник?

Жозеф продолжал дуться, и Виктор примирительно похлопал его по плечу.

— Мы учиним допрос всем и каждому и раскроем тайну! — пообещал он.

— И действовать нужно быстро, пока никого больше не убили!

— Легко сказать! В сутках всего двадцать четыре часа! Таша рассчитывает на мое присутствие, Айрис — на ваше. Так что на сегодня с делами покончено. Признаюсь вам, иногда мне хочется, чтобы время текло быстрее!

— Ну уж нет, иначе я стану дедушкой, не успев понянчиться с детьми!.. О, черт… Дама, что посетила Гаэтана… Получается, что она пришла к нему вечером 9-го числа, в день смерти Луизы Фонтан!

Софи Клерсанж все утро наводила порядок в своей комнате — нехитрая домашняя работа отвлекала ее от поселившейся в душе тревоги. Она словно вернулась в прошлое, перестав быть богатой плантаторшей, повелевающей толпой слуг в богатом калифорнийском имении, засаженном апельсиновыми рощами. Комната, оформленная в желтых тонах, выглядела довольно уныло и навевала печальные мысли. Софи не была поклонницей декора в стиле Генриха II, однако узкое пространство между кроватью, над которой висели старинные гобелены, и буфетом, «разжалованным» в комод, символизировало оазис покоя, откуда изгнано всякое зло. Что до посредственной гуаши с изображением старушки перед очагом, дующей на угасающие угли, то она навевала ощущение покоя и мысли о доме, в котором жизнь течет по раз и навсегда заведенному порядку. Где-то далеко, на заднем плане, маячил прозрачный силуэт Сэмюеля Мэтьюсона. Она никогда не испытывала любви к мужу, но этот порядочный, добрый человек обеспечил ей комфортное существование, которое теперь, после его смерти, казалось счастьем. Софи питала безграничную благодарность к ниспосланному Провидением мужу.