Продавец снов - Антон Олегович Малютин

но честной семьи.

Но моя сестра не хочет слушать папу, она хочет быть с любимым. Она любит его по-настоящему, я это знаю. И она мне даже говорила, что не взяла у юного мистера Винкерса ни цента, потому что тому, кто любит, не нужны чужие деньги. Я верю своей сестре, потому что я ее люблю. А папа просто боится, ведь все отцы боятся выдавать своих дочерей замуж.

И в нашем доме из-за этого не утихают скандалы, моя любимая сестра даже однажды убегала из дома, но папа попросил прощения, и она вернулась. Но папа все равно не смирился с тем, что его дочь встречается с сыном преступника и бесчестного человека. Он не может ничего поделать, и я вижу, что это приносит ему настоящее страдание. Иначе он не стал бы так часто ночами сидеть на кухне с бутылкой на столе…

Мир заволокло туманом, исчезли цвета и звуки, вокруг поплыли лица людей, застывшие сцены из жизни влюбленных, пьющий отец, плачущая мама, играющий младший брат, дом. Но через мгновение все вернулось на свои места.

Сегодня у моей сестры день рождения, она очень хотела праздновать дома с ним, но папа… Папа запретил приглашать к нам в гости юного мистера Винкерса. Но вечером мы увидели, как к нашему дому подъехал его автомобиль – в наш район такие заезжают редко! Сестренка выбежала встречать его, но вернулась домой одна – она, несмотря на свою любовь, не могла пойти против слова отца.

В последнее время она вообще перестала перечить папе. Рано приходит домой, почти всегда молчит, редко улыбается, а все больше смотрит на всех нас своими большими круглыми глазами. Наверное, ее тяготит запрет отца, она хочет быть с любимым, но не может ослушаться родителей. Мне жалко сестру, я пытаюсь ее утешить, но она уходит от моих ласк и потом долго плачет в своей маленькой комнатке…

Мы веселимся на празднике! Мама испекла очень вкусный торт, и сестренка задула на нем девятнадцать свечей. Наверное, загадала желание, и я даже знаю какое – быть с любимым. Мы все сделали небольшие подарки, но сестра, почему-то, им не очень обрадовалась. Она говорит, что все хорошо и улыбается, но я вижу в ее глазах тоску, и мне тоже стало тоскливо. Почему она такая?

Оказывается, машина юного мистера Винкерса все это время стоит у нашего дома. И еще подъехала какая-то большая машина, я не разбираюсь в них, но она, по-моему, возит бетон или что-то такое. Интересно, зачем она стоит здесь? У нас рядом никто ничего не строит. Странно…

Сестра кричит из подвала! Что она там делает?! Она зовет нас всех, и мы – мама, папа, я и брат – бежим к ней, в низ, в темноту и сырость. У нас большой подвал, наверное, таким должен быть подвал в богатом доме, а в доме бедняков он мог бы быть и поменьше. Но строители почему-то решили, что здесь нужен именно такой подвал.

Мы никак не можем найти сестру, а она уже и не кричит. Может, с ней что-то случилось?! О боже, сестра, где ты, что с тобой? Зачем ты полезла в подвал?

Вдруг захлопнулась дверь. Резко, с грохотом, так, что все мы обернулись, и застыли на месте. Папа сразу побежал к выходу, но дверь, почему-то, не поддавалась. Кто мог закрыть ее? Уж не сестра ли? Что за глупые шутки?..

Папа пытается выломать дверь, а мы сидим в темноте и не знаем, чего ждать. Мы обыскали весь подвал, но сестры в нем не нашли. Здесь только были кое-какие консервы, да немного дров, оставшихся с зимы. Стало холодно. Братишка плачет, да и я уже готова заплакать, потому что очень страшно.

Сверху послышался какой-то шум – будто на пол и на дверь, ведущую в подвал, льется вода. Этот шум продолжался недолго, и уже через две-три минуты все затихло. Папа подошел к двери, пощупал ее, и очень удивился, когда почувствовал на пальце что-то жидкое, густое и холодное. Он говорит, что это бетон. Самый настоящий бетон, который каким-то необъяснимым образом оказался на двери.

… Прошло несколько часов, а мы все сидим в подвале. Мне очень страшно. Здесь совершено темно, а холод и сырость с каждой минутой донимают все больше и больше. Братишка уже не плачет, заснув на маминых руках, а папа все пытается сломать дверь – сначала он бил в нее руками, затем попробовал дровами и банками с консервами. Но у него ничего не вышло.

Кто-то закрыл нас в подвале. Папа сказал, что кто-то залил дверь бетоном, и теперь он никогда не сможет открыть ее. Он говорил это дрожащим голосом, и готов был сорваться на плач. Но папа держится, и поэтому держимся мы. Но в душу залез страх, который выводит из себя, пытает мысли, вызывает только одно желание – покинуть это место. Но ничего не выходит, у папы ничего не выходит…

… Я не знаю, сколько времени мы сидим здесь – может три дня, а может и пять. В темноте очень трудно, но мы почти научились ориентироваться. Мы не голодаем, потому что едим консервы, но есть не очень хочется, потому что все мы простудились от этого холода и сырости, нас мучает кашель, и у всех жар. Особенно плохо братишке – он даже не может разговаривать, и мы по очереди стараемся согреть его своим теплом. Но с каждым часом братишке все хуже, а помощи ждать не откуда…

… Я хочу умереть! Я не могу больше здесь находиться! Выпустите меня! Спасите!.. Братишка умер от болезни, и теперь его маленькое тельце, оберегаемое мамой, лежит у стены, но мы его не видим в этой проклятой темноте. Папа уже давно молчит и тоже сидит у какой-то из стен. Я в отчаянии, мне кажется, я схожу с ума от всего этого. Мне страшно!..

… Сколько прошло времени? Я не знаю. Здесь очень неприятно пахнет. Наверное, это запах от трупов. Все умерли, и только я каким-то чудом осталась жива. Я уже не боюсь, и думаю, что надо побыстрее покончить с этим – разбить банку, и убить себя осколком… Нет, я не могу сделать даже этого – я давно ничего не ела, потому что все, что было в этом подвале съедобного, уже съедено. Я просто лежу, и жду. Чего? Не знаю. Смерти, наверное. Или чуда. Я хочу плакать, но не слез нет…