Синий взгляд смерти - Вера Камша

— Алва, если он жив, сделает то, что нужно Талигу.

— Талигу нужна голова, но Алву на свободе никто не видел. Следующий — Ноймаринен... но он стар для такого года. Третий в очереди — глава дома Савиньяк.

— Четвертый. Отречение Фердинанда недействительно. — А здесь Медведь тебя поймал. Забыть про сыновей Рудольфа — признать, что им не вытянуть. Ни Людвигу, ни Альберту... И это так и есть.

— Круг Олларов закончился. Варвар бы это признал, но варвары не носят маршальских мундиров.

Хитрый взгляд, очень хитрый, но Савиньяки лояльны Олларам, особенно при чужеземных королях.

— О конце круга Олларов первым заговорил эсператист.

— О конце Олларов сказали сами Оллары. Прошлой осенью. Король может быть победителем дракона, может быть драконом или... зверем попроще, только не каплуном. Около полуночи вы отошли к костру. Что вы видели в огне?

— Ничего. Я что-то упустил?

— Или я увидел то, чего нет. Полнолуние, алатская касера, конец Круга и похода... Этого довольно, чтобы камень показался глиной. Ваш офицер, тот, кто почуял обвал, мог что-то заметить, но он пьян так же безобразно, как и Лауэншельд. Я приказал отливать их водой.

— В Талиге подобное лечат подобным.

— Все подобное находится на нашем столе. Если ваши и мои вояки настолько безмозглы, что пьют касеру после вина, пиво после касеры и ничего не оставляют на утро, пусть умнеют.

— Я сожалею, но выехавший перед рассветом офицер получил приказ обеспечить доставку пива из Бергмарк.

Хайнрих захохотал и открыл флягу с тюрегвизе.

— Ха! — громыхнул он. — Это пиво утвердит наш договор окончательно!

3

Самым страшным, что мог вообразить себе Чарльз, был бы приказ немедленно сесть в седло и куда-то поехать, пусть бы и шагом. Чего боялись Лауэншельд, Реддинг и Сэц-Алан со Шлянгером, капитан знать не мог, но подозревал, что того же самого. Гости Ронсвикского Его Величества полка и любезные хозяева хмуро восседали за столом, на котором громоздилась казавшаяся издевательством еда. Жажду Давенпорт кое-как залил холодной водой, но голова трещала и не желала даже ругаться. Стараясь держать глаза открытыми, Чарльз слушал, как Шлянгер с небергерской страстью костерит «алатскую отраву», а длинный гаунау — полковых ординарцев, подчинившихся приказу «выставлять на столы все!». Отдавшего роковой приказ полковника не трогали, а вот уехавшего отравителя...

Уилер выкатил свое кошачье пойло и удрал к маркграфу, даже не прикоснувшись к пиву! Ночью он, как все люди, пел, плясал, стучал кружками по столу, лез на спор на сосну, а потом взял и ушел. Сперва на своих двоих, потом на четырех подкованных, бросив остающихся подыхать... Это возмущало Реддинга, это осуждали бергеры, а гаунау явно не распространяли перемирие с Талигом на виновника всех бед, но тот уже скрылся за перевалом.

— Надо идти! — в шестой или седьмой раз заявил Реддинг и остался сидеть. Ординарец притащил какие-то ягодки. Зеленые с розовым, они приятно кислили, но прояснить голову им было не под силу.

— О! — Шлянгер ткнул пальцем в сторону гор. — Едут, негодяи... Едут и едут... И зачем?

Со стороны перевала по верхней дороге и впрямь что-то ползло. Рассмотреть незваных гостей было вполне возможно, но труба имелась только у Лауэншельда. Избегавший лишних движений полковник не торопился ее вытаскивать, а кавалькада приближалась. Растущие фигурки оказались лазоревыми, лишь впереди бурела парочка гаунау. Всадники вели в поводу низкорослых заводных лошадок и направлялись прямиком к ронсвикцам, о чем Лауэншельд и сообщил. Подчиненные полковника что-то буркнули и замолкли. Шлянгер поморщился, сидевший спиной к дороге Сэц-Алан даже не обернулся, Реддинг закашлялся.

— Бергеры, — зачем-то каркнул Чарльз и понял, что придется ехать. Вот сейчас и придется. Рядом с этими выспавшимися и здоровыми... А всадники спешивались, возились у временной коновязи, поглядывали на стоявшее почти в зените солнце. Хорошо бы Савиньяк до сих пор спал... Разговор с маршалом, особенно если тот в порядке, бесил заранее. Лучше уж трястись по горной дороге, да и на пограничном посту должно найтись хоть что-то, кроме воды.

— Господа! — Лауэншельд казался пародией на самого себя. — У нас... гости...

— Поручение маршала Савиньяка. — Омерзительно румяный бергер с омерзительной же ухмылкой обозрел союзников, врагов и соотечественников. — Пиво. Дюжина бочонков. Маршал Савиньяк благодарит Ронсвикский полк за гостеприимство. Маршал Савиньяк разрешает своим офицерам, являющимся гостями ронсвикцев, задержаться в Гаунау на один день.

— Благодарю. — Налитые кровью глаза Лауэншельда уперлись в бирюзового ангела. — Друг мой, прошу за стол. Если у вас, разумеется, нет другого приказа.

Ничего другого у спасителя не было. Только пиво — светлое! — и волчий голод. Бергер с чувством выполненного долга глотал холодное мясо, как оживают спасенные, он не смотрел.

— Господа, вы все еще утверждаете, что светлое пить невозможно?

— Бывают обстоятельства...

— У этих обстоятельств есть имя и фамилия.

— Господа, если вы встретите Уилера, убейте его!

— Взаимно!

— Мы не можем. Его величество подписал перемирие...

— Кто-нибудь помнит, что говорит Золотой Договор о выдаче отравителей?

— Золотой Договор околел... Ваше здоровье!

— Наше здоровье! Наше...

— Здоровье капитана... Друг мой, как ваше имя?

Незнакомый бергер, и сразу «друг»?! Лауэншельда понять можно, благодарность стирает любые преграды. Капитану сложнее. Услышать подобное от гаунау и не подавиться — для этого надо быть... бергером!

Спаситель не давился, но и не отвечал. Одно дело — доставить врагам пиво, другое — позволить за себя пить!

— Капитан, — к Реддингу вернулся не только румянец, но и смекалка, — как вас зовут?

— Норман Вестенхозе, господин полковник.

— Ба! В нашем полку служат двое Вестенхозе!

— Тезки — это к удаче... К большой удаче!

— Разыскать премьер-лейтенанта Вестенхозе. Немедленно.

— А пока за нашего гостя! Нашего сегодняшнего гостя...

— Капитан, пейте! Маркграф одобряет перемирие.

Головная боль отползает, словно туман в ущелье, тошнота уже прошла. Глупо было напиваться, но веселиться — то же, что бежать под гору, раз уж начал — попробуй остановись! Ведь знали же, что после касеры вино валит с ног, а пиво еще слабее вина.

— Самое страшное, — снял с языка мысль уже не столь похожий на выходца Сэц-Алан, — это мешать пиво с касерой!

— Просыпаться в пустыне хуже! В сухой пустыне...

— Самое страшное, — вдруг сказал Чарльз, — это ничего не мочь... Только смотреть...

— Ну так выпьем за то, чтоб мы могли! — очень серьезно произнес Лауэншельд. — Везде и всегда!

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});