Книга ужасов (сборник) - Рэмси Кэмпбелл

– Если уж нам и предстоит умереть, – сказала Джина, – то лучше пусть это будет так.

Кресло стояло у окна, выходившего на дом соседей; они ее и нашли. Наверное, она читала. Книга лежала на подлокотнике, на ней сложенные очки, она же просто сидела, уронив голову, но по-прежнему с прямой спиной. Соседка, миссис Тепович, сначала подумала, что она спит.

– Как будто она сама знала, что ее время пришло, – сказал я, – Понимаешь, она закончила читать и решила, что пора.

– Наверное, это была чертовски хорошая книга, если она решила, что ничего лучше уже не прочитает, – Джина говорила с абсолютно каменным лицом.

Чего еще от нее ждать.

Я выдавил из себя смешок:

– Гореть тебе в аду.

Она опять стала серьезной, опустилась на колени и провела рукой по шершавой ветхой ткани.

– Что с ним делать? Оно никому не нужно. Это кресло никому в мире больше не подойдет. Оно было ее. Но не выбрасывать же его?

Она права. Мне невыносимо думать, что оно отправится на свалку.

– Может, оно пригодится миссис Тепович? – я посмотрел в окно на соседский дом. – Нужно сходить поздороваться. Заодно и спросить, вдруг ей хоть что-то тут понадобится.

Такие добрососедские отношения казались настолько же естественными здесь, насколько странными там, где мы жили теперь. Старая женщина в далеком доме… Я не видел ее около десяти лет, но мне все еще кажется, что я знаю ее гораздо лучше, чем десяток-другой людей, живущих сейчас в радиусе пяти минут ходьбы от моей двери.

Забывать было очень просто – мы с Джиной были первым поколением, уехавшим отсюда; но, прямо или косвенно, в нас все равно осталось что-то, о чем мы могли даже не подозревать.

Если бы дорога шла по городскому кварталу, то наш дом находился бы у одного его конца, а дом миссис Тепович стоял ближе к другому. Мы с трудом пробирались там, где раньше ходить было легко и приятно; когда-то здесь росло целое поле земляники, и люди издалека приходили ее собирать.

Зато сама миссис Тепович совсем не изменилась – ну, или почти. Она и раньше выглядела для нас старой, просто сейчас стала чуть старше; зато нас она даже сначала не узнала. Она все еще видела в нас подростков и никак не могла поверить, что мы уже выросли. Может, потому, что мы с Джиной давно уже дочерна не загорали, и наши лица перестали быть обветренными.

– Похороны прошли достойно? – поинтересовалась она.

– Никто не жаловался, – ответила Джина.

– После смерти Дина я перестала ходить на похороны.

Дин был ее мужем. Мои лучшие воспоминания о нем относились к тем временам, когда созревала земляника. С какой нечеловеческой неторопливостью он, куря самокрутку, вручную сбивал домашнее мороженое в блестящей кастрюле, поставленной в таз с комками соли и льдом. Чем громче мы возмущались, тем хитрее становилась его улыбка и медленнее крутилась мешалка.

– Мне осталось посетить еще одни похороны, – сказала миссис Тепович, – но на них меня отнесут.

Как печально было видеть эту маленькую, высохшую на солнце вдову с белыми, как овечья шерсть, волосами, бродящую вокруг своего дома, в одиночку ухаживающую за садом, потерявшую соседку и друга – единственное, что держало ее на этом свете, в котором она прожила уже без малого целый век, ее последний оплот в жизни.

Но никакой печали не было. Ее глаза были такими яркими и смотрели на мир с такой надеждой, что я вдруг почувствовал себя хорошо, как давно уже не чувствовал. Именно такой была и наша бабушка Эвви в самом конце жизни. Что горевать по каждому пустяку? Давайте отпразднуем!

Миссис Тепович не стала делать похоронный вид; подозреваю, что она всю жизнь это ненавидела.

– Вы приехали разобраться в доме? – спросила она.

– Так, слегка, пока родители не нагрянут, – сообщила Джина. – Они сказали, если нам что-то нужно, самое время это забрать.

– Мы пробудем здесь все выходные, – сказал я.

– Вдвоем? Никто больше не приедет?

Никто из двоюродных братьев и сестер, имела она в виду. Всего нас было десять человек. Когда-то десять, теперь – только девять. Хотя моя кузина Линдси все-таки набралась наглости и попросила меня тут пофотографировать и отослать ей фотографии, а она сама решит, что ей нужно. Я уже собирался извиниться и сказать, что тут нет сигнала.

– Вы ведь были ее любимчиками, знаете? – миссис Тепович посмотрела куда-то вдаль своими почти потерявшимися в морщинах глазами. – И Шай, – добавила она тихо. – Уж она-то наверняка бы сюда приехала. Плохо, что ее нет.

Мы с Джиной кивнули. Миссис Тепович абсолютно права. За эти восемь лет моя сестра могла бы много где появиться, но вместо этого… впрочем, какая разница. Шай могла бы побывать во многих местах и много чего сделать. Эта рана никогда не заживет.

– Мы пришли спросить, – сказала Джина, – может, вы хотите взять что-то себе на память?

– Разве что несколько зимних тыкв из сада, если они уже созрели. Она всегда выращивала лучшую «Деликату». Вы должны съесть ее как можно быстрее, она не лежит так долго, как другие сорта.

Мы были с ней на разных волнах.

– Это потому, что у нее кожура слишком тонкая.

– Вы можете взять из сада все, что вам понравится, – сказала Джина. – Но мы не совсем это имели в виду. Мы думали, вам захочется взять что-то из дома.

– Например, ее кресло, – добавил я, стараясь казаться услужливым. – Хотите, мы его вам принесем?

Укуси миссис Тепович незрелый лимон, и то ее лицо так не скривилось бы.

– Эту рухлядь? Что я буду с ней делать? – она решительно замотала головой. – Нет. Его нужно вытащить и сжечь. У меня самой такого старья навалом, зачем мне чужое?

Мы побыли у нее еще немного, было тяжело уходить. Гораздо тяжелее для нас, чем для нее. В отличие от тех стариков, которые хватают вас за руку, чтобы задержать еще хоть ненадолго, она не имела ничего против нашего ухода. Мне кажется, причина в том, что здесь всегда были дела, которые нужно закончить.

– Я не знаю, чем вы собираетесь тут заниматься, – сказала она, явно обращаясь именно ко мне, – но не суйте нос в места, которые находятся далеко от дороги. Эти наркоманы превратили округу в такую свалку, говорят, они все время здесь ошиваются.

Вечер наступал совсем не так, как в других местах, например, дома; он словно поднимался от земли, заполняя леса и придорожные канавы. Я уже забыл, как это бывает. Забыл, как ночь выползает из-за курятника, из-за амбара, выныривает из лужи, проникает внутрь вросшей в землю хижины, приспособленной для свиней, встает во всей красе из многолетнего забытья. Кажется, что ночь присутствует здесь всегда. Она просто ненадолго прячется, а потом снова пускается во все тяжкие.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});