Повелители стрел - Конн Иггульден

Чингис замолчал, глядя на сыновей. У Джучи посинели губы, но мальчик не издал ни единого звука. Чагатай боролся с холодом, его руки и ноги двигались под водой. Взгляд Чингиса остановился на Угэдзе, который старательно подражал старшим братьям. Ему было труднее всех, его зубы выбивали дробь. «Может, отправить его на берег?» — подумал Чингис. Нет, Есугэй, его отец, держал их в воде до тех пор, пока маленький Тэмуге не потерял сознание и чуть не утонул.

— Не показывайте своих чувств, — обратился Чингис к детям. — Я хочу увидеть самообладание, с которым вы будете глядеть в лицо глумящимся врагам. Помните, они тоже боятся. Если вам когда-нибудь казалось, что в мире воинов никто, кроме вас, не трусит, знайте — все остальные ощущают то же самое. Помня об этом, вы скроете свой страх и заставите недруга опустить взгляд.

Трое мальчишек изо всех сил пытались не выказать страха и боли, а на берегу маленький Толуй сосредоточенно копировал выражение их лиц.

— Дышите медленно, через нос, чтобы замедлить биение сердца. Плоть слаба, но вы не должны слушать, как она взывает о помощи. Я видел человека, который пронзил свое тело ножом, и не упало ни одной капли крови. Обретите подобную силу духа в дыхании, и пусть ничего не отражается на ваших лицах.

Джучи понял сразу, его прерывистое дыхание стало медленным и долгим, совсем как у отца. Чингис ничего не сказал, он смотрел на Чагатая, который старался превозмочь себя. В конце концов мальчику удалось совладать со своим телом, хотя и не прежде, чем Чингис решил, что сыновьям пора выбираться на берег, пока они не потеряли сознание.

— Ваше тело похоже на животное, за которым нужно присматривать, — сказал он сыновьям. — Оно требует пищи, воды, тепла, а также избавления от боли. Научитесь владеть собой, и вы заставите его замолчать.

Мальчики почти окоченели, и Чингис решил вытащить их из воды. Хан думал, ему самому придется вытаскивать замерзших сыновей на берег, и встал на ноги, чтобы взять на руки первого. Но Джучи поднялся вместе с ним, его тело порозовело от прилива крови. Взгляд мальчика неотрывно следил за отцом, который прикоснулся к руке Чагатая, не желая поднимать второго сына после того, как Джучи встал сам.

Чагатай вяло пошевелился, его глаза затуманились. Он посмотрел на Джучи и, увидев, что тот стоит, стиснул зубы и с трудом встал, скользя по глинистому дну. Чингис чувствовал, что сыновья не выносят друг друга, и невольно вспомнил Бектера, брата, которого убил много лет назад.

Угэдэй не мог вылезти сам, и сильные руки отца вынесли его на берег — обсохнуть на солнце. Вода струилась по телу Чингиса, когда он выходил из реки, жизнь возвращалась в закоченевшие члены приливом энергии. Джучи и Чагатай вышли вслед за ним, встали рядом, хватая воздух открытыми ртами и чувствуя, как оживают руки и ноги. Под испытующим взглядом отца мальчики вновь собрали все силы, чтобы сохранить самообладание. Их тела сотрясала дрожь, однако они стояли, выпрямившись, в лучах солнца, смотрели на отца и не решались заговорить — сильно стучали зубы.

— Разве холод убил вас? — спросил Чингис.

Есугэй когда-то задал такой же вопрос, и Хасар рассмешил отца, ответив: «Почти!» Его собственные дети промолчали, и Чингис вдруг понял, что между ним и сыновьями нет той дружбы, что связывала его с Есугэем. Хан дал себе слово, что будет проводить с мальчиками больше времени. Тангутская принцесса зажигает огонь в крови, однако нужно чаще пренебрегать зовом плоти, пока сыновья взрослеют.

— Тело не владеет человеком, — сказал Чингис не столько им, сколько себе самому. — Подобно глупому животному, оно не знает о поступках людей. Оно всего лишь повозка, которая несет вас по жизни. Управляйте им силой духа и медленным дыханием через нос, когда оно требует, чтобы вы, как собака, хватали ртом воздух. Если во время битвы в тело вонзится стрела и боль покажется невыносимой, сдержите ее — тогда, прежде чем упасть, вы сумеете отплатить врагам смертью.

Хан посмотрел на склон горы, словно возвращаясь в мыслях к тем невыразимо далеким и счастливым дням.

— А сейчас наберите в рот воды и бегите до вершины вон того холма, а потом назад. Когда вернетесь — выплюнете воду, чтобы доказать, что дышали правильно. Кто прибежит первым — получит еду. Остальные будут голодными.

Не совсем честное испытание — Джучи был старше, а в таком возрасте даже один год имеет значение. Впрочем, отец не подал виду, пока мальчики обменивались взглядами, соотнося свои силы. Бектер тоже был старше, но Чингис обогнал его, оставив задыхаться на склоне. Он надеялся, что и Чагатай сумеет победить.

Чагатай сорвался с места, не дожидаясь команды, плюхнулся в реку и опустил в нее лицо — набрать воды. Угэдэй почти не отставал. Чингис вспомнил теплую, загустевшую жидкость в собственном рту, когда он бежал с братьями. Казалось, хан до сих пор ощущает вкус той воды.

Джучи не пошевельнулся, и Чингис обратил к нему вопрошающий взгляд.

— А ты почему не побежал?

Джучи пожал плечами.

— Я и так знаю, что обгоню их.

Чингис уставился на него. Джучи проявил необъяснимое неповиновение. Никто из сыновей Есугэя не отказался от испытания. Тогда Чингис радовался, что может посрамить Бектера. Хан не понимал Джучи и оттого рассердился. Два других сына уже поднимались на холм, становились все меньше.

— Ты испугался, — пробормотал Чингис, хотя уже начал догадываться, в чем дело.

— Нет, — спокойно возразил Джучи, беря одежду. — Разве ты будешь любить меня больше, если я приду первым? — Его голос сорвался, но мальчик продолжил: — Вряд ли.

Чингис удивленно посмотрел на Джучи. Ни один из Есугэевых сыновей не осмелился бы отвечать отцу в таком тоне. Как бы отреагировал Есугэй? Чингис моргнул, вспомнив его тяжелую руку. Отец не позволил бы так с собой разговаривать. На миг Чингису захотелось вбить в мальчика уважение к старшим, но он заметил, что Джучи съежился, ожидая удара. Желание устроить взбучку сразу же пропало.

— Я бы тобой гордился, — сказал Чингис.

Джучи вздрогнул, правда, не от холода.

— Тогда я побегу.

Непонимающим взглядом Чингис следил, как мальчик, набрав в рот воды, быстро и уверенно пустился вдогонку за братьями по растрескавшейся земле.

Когда топот ног затих вдали, Чингис отвел маленького Толуя к лошадям, туда, где ждала Бортэ. Лицо ее застыло, она избегала смотреть Чингису в глаза.

— Я буду проводить с ними больше времени, — пообещал Чингис, все еще пытаясь осмыслить, что происходит с Джучи.

Бортэ подняла голову и, увидев замешательство мужа, немного смягчилась.

— Больше всего на свете он хочет, чтобы ты признал его своим, — сказала она.

— А разве я не признаю? — фыркнул Чингис.

Бортэ встала, чтобы заглянуть мужу в глаза.

— Ты хоть раз обнял его? Сказал, что ты им гордишься? Думаешь, Джучи не слышит перешептывания других мальчишек? Когда ты заставишь глупцов замолчать, когда покажешь, что он тебе дорог?

— Я не хотел, чтобы он рос слабым, — растерянно ответил Чингис.

Хан и не подозревал, что его неприязнь столь очевидна. Вдруг он представил, как нелегко приходится Джучи по его вине, но тут же встряхнул головой, отгоняя неприятные мысли. У самого Чингиса жизнь была тяжелой, а заставить себя полюбить мальчика он не мог. Не узнавал себя в темных глазах Джучи.

Его раздумья прервал горький смех Бортэ.

— Самое обидное, что он похож на тебя больше, чем остальные дети, а ты ничего не замечаешь. Даже не увидел, что у мальчика хватило сил противостоять отцу.

Она сплюнула на траву.

— Если бы так поступил Чагатай, ты бы смеялся и говорил, что сын пошел смелостью в деда.

— Хватит, — тихо произнес Чингис, злясь на упреки и обвиняющий голос.

День был безнадежно испорчен, превращен в насмешку над воспоминаниями о радости и ликовании, которые Чингис когда-то испытал на этом же месте со своим отцом и братьями.

Бортэ смерила мужа гневным взглядом.

— Если Джучи обгонит Чагатая, что ты сделаешь?

Чингис выругался, хорошее настроение как рукой сняло. Ему не приходило в голову, что Джучи все еще может победить Чагатая. Чингис чувствовал — если это случится, он не сможет обнять мальчика под испытующим взглядом Бортэ. Мысли Чингиса метались, не находя выхода, он не знал, как поведет себя.

Тэмуге, насупившись, слушал ворчание Хасара. Неожиданным вмешательством в схватку брат расположил к себе всю команду. После той ужасной ночи он, с согласия Чен И, почти все время проводил с цзиньцами, которые учили его своему языку, а вечерами делили с ним скудную трапезу из крепкого вина и рисовых колобков с креветками. Хо Са, похоже, стал больше доверять лодочнику, лишь Тэмуге держался обособленно. Его не удивляло, что Хасар вместе с другими почти уподобился животному. Умом верзила никогда не отличался: наверняка не поймет, что он всего-навсего лучник, которого послали охранять младшего брата. Чингис, по крайней мере, знает, насколько Тэмуге может быть ему полезен.