Жалитвослов - Валерий Вотрин

Приближаясь к проходной, он увидел сквозь дождь, что около нее образовалась небольшая толпа. Кметов глянул на часы. Так и есть, он явился раньше, чем обычно, вместе с рабочими. Молча затесался он в толпу и стал продвигаться к окошечку. В толпе было шумно, люди обменивались приветствиями, окликали друг друга, а иногда что-то разом выкрикивали. Кметов привстал на цыпочках и увидел, как охранник взял один пропуск, мельком глянул на фотографию и выкрикнул:

— Крылов!

— Блохолов! — дружно ответила толпа вокруг Кметова.

Охранник шлепнул печать, взял другой пропуск:

— Ковтюг!

— По башке утюг! — отозвалась толпа.

— Пыж!

— В рот те шиш! — проорала толпа, споро продвигаясь вперед.

Видимо, это был какой-то ритуал. Охранник мог не знать, не помнить, — знали люди. Кметов забеспокоился, попытался пробиться обратно, но сзади напирали. Так оказался он у окошка. Охранник поднял на него глаза, выражение его лица изменилось.

— Вы бы отошли в сторонку, — быстро и негромко произнес он. Но было уже поздно.

— Эй, Лутохин-Мудохин! — окликнул его чей-то задиристый голос из задних рядов. — Ты из-за кого там задерживаешь?

Толпа невнятно загомонила. Это произвело на охранника неожиданный эффект: он побагровел, высунул голову из окошка и каким-то придушенным голосом завопил:

— Это че вам, базар? Я при исполнении, поняли? Жомки позорные!

Толпа отнеслась к такому повороту с пониманием.

— Да поняли, командир, — сказал кто-то и — тише — заметил своим: — Сверху, видать. Ранняя пташка.

Стараясь не терять достоинства, Кметов выбрался из затихшей толпы и пошел к конторе, спиной ощущая пристальные недоброжелательные взгляды. Одним духом взлетел он по лестнице в свой кабинет и здесь долго не мог успокоиться. «В свое время надо приходить», — пилил он сам себя и тут же дал себе зарок, что никогда больше не явится на работу в ранние часы. Только после этого оборотился он к столу.

Его первый жалитвослов выглядел необычно. Некоторые жалитвы, вошедшие в него, писаны были на обойной бумаге, иные на кальке, харатьях, обрывках старых грамот, — словом, на чем могли, на том и писали жалитвенники. Оттого стопка на кметовском столе, простеганная бечевой и переложенная особыми тонкими досками, походила скорее на какой-нибудь колдовской гримуар, чем на рутинный квартальный отчет. Кметов осторожно взял его со стола и взвесил на руках.

— Потерпите, — прошептал он жалитвам. — Потерпите немного, скоро разрешится дело ваше.

Бережно прижав рукопись к груди, он вышел из кабинета и спустился в вестибюль. Снаружи еще лило, тяжелая дождевая завеса накрыла жом, с головой запахнув здания цехов. Нудный металлический звон капель стоял в вестибюле. Кметов прошел мимо пустующей конторки вахтера и принялся спускаться по узкой, похожей на пожарную, лестнице.

До этого он никогда не был в архиве. Лестница упиралась в тяжелую кованую дверь с надписью «Посторонним вход воспрещен». Кметов крепче прижал к себе пачку, толкнул дверь и оказался в обширном сводчатом подвале, похожем на монастырский погреб. Запах старых бумаг стоял тут. У самой двери начинались и уходили куда-то вглубь высоченные стеллажи, тесно уставленные громадными, бечевою прошитыми фолиантами, толстыми папками, древними книгами. Озираясь и прижимая папку к себе, Кметов двинулся вперед.

И по мере того, как он продвигался вглубь архива, все явственнее и явственнее слышался ему чей-то странный, дробный смешок. Будто два голоса негромко разговаривали и обрывались в мелкое хихиканье. Поплутав меж стеллажей, Кметов вышел на открытое пространство. Здесь стояли два стола для работы с бумагами, несколько стульев. У высокой, почти во всю стену, изразцовой печи, от которой шел ровный жар, установлен был уютный диванчик, и на этом диванчике увидал он Колобцову в компании какого-то маленького толстого старичка в длинном черном платье и в похожей на скуфью шапочке. Перед ними стоял низенький столик с большим кувшином и два бокала, наполненных неким оранжевым напитком. При виде Кметова Колобцова перестала улыбаться и отодвинулась от старичка.

— Это к вам, Богумил Федосеевич, — официальным тоном произнесла она.

— Милости просим, милости просим, — ласково произнес старичок, рассматривая Кметова. — Вы подходите, Сергей Михайлович. Рад познакомиться — Манусевич, архивариус тутошний.

— Очень рад, — произнес Кметов, пожимая старикову ладошку.

Манусевич, приговаривая: «И мы очень рады, и мы очень рады!», неожиданно проворно поднялся, побежал и принес Кметову стул.

— Вот-с, — сказал он. — Стульчик. Присаживайтесь.

— Да я ненадолго, — произнес Кметов садясь.

— Ну как же ненадолго? — сказал Манусевич. — Вы ведь отчетик принесли показать, а это дело небыстрое, дело, можно сказать, долгое. Вот и Марьяна Николавна подтвердит.

Колобцова кивнула, поджав губы.

— Да вот соку не желаете? — спохватился Манусевич. — Я его по-особому настаиваю, получается что твой квас. Хмельной! — добавил он, хихикнув.

— Нет, благодарствую, — отказался Кметов. — Мне бы с отчетом разобраться. Леонид Иванович говорил…

— Ох, да что же это я? — засуетился Манусевич, отодвинул в сторону кувшин, стаканы. — Давайте его сюда, давайте. — Он вздел на нос очки и придвинул к себе жалитвослов.

Повисла пауза. Слышно было, как гудит огонь в печке. Колобцова неподвижно смотрела в одну точку. Манусевич, шевеля губами, читал, быстро перелистывая страницы. Дочитав, он отодвинул от себя жалитвослов, как давеча кувшин, снял с носа очки и задумался.

— А ведь до вас, Сергей Михайлович, — сказал он, кашлянув, — здесь я жалитвами занимался. Совмещал две должности, так сказать. Ну, доложу я вам, было и времечко. Отчеты каждый месяц надо было составлять — так много жалитв поступало. Так ведь и жалитовки тогда были другие — писали их в основном люди грамотные, не то что теперь. С такими жалитвами и жалитвослов получался — не чета нынешним. Сейчас ведь как? Берет такой спецьялист кипу жалитв, раз-два — и сляпал жалитвослов. Забывают старые обычаи, форму. Этакое повреждение нравов приключилось. В наше-то время жалитвослов следовало начинать с жалитвы предначинательной, для каковой брали обычно простенькую жалитву, вот как, к примеру, жалитовку этой бабушки. Она всего-то и просит, чтобы помиловали ее и отключили сок. Сок ей, конечно, не отключат, но помилуют. И таких жалитв нужен целый раздел. И только за ними, за просящими помилования, следует пустить серьезные жалитвы, в которых просьба изложена подробненько, с именами. Но что-то таких я у вас не вижу. — Манусевич, снова вздев очки, глянул в жалитвослов.

— Изветы я не включил, — отчего-то сконфузившись, произнес Кметов.

— А вот и зря, — сурово взглянул на него Манусевич поверх очков. — Как без этого? Для того жалитвы и пишут. Чтоб, значит, управу найти. Так, я говорю, жалитвы с именами, те — в конец.

— Я не буду изветы… — помявшись, сказал Кметов.

Манусевич и Колобцова переглянулись.

— Вот он, упадок нравов, обновление, — завздыхал Манусевич, а Колобцова ему поддакнула. — В прежние времена разве можно было такое от человека услышать?. Вера в правительство была крепче.

— Я ознакомился с жалитвословами, — произнес Кметов тверже. — Имена там называются с основанием, не облыжно.

— А это не вам решать, — вмешалась Колобцова. — С жалитвенника одного довольно — чтобы имя указал. А соответствующие органы сами решат, облыжно или не облыжно.

— Ну, не надо, не надо так, — остановил ее Манусевич. — Пусть Сергей Михайлович сам решает. Пройдет два-три слушания — и определится. Отчет мне нравится, хороший, сбалансированный отчет. Жалитвы подобраны актуальные. Внесите вот наши замечания — и будем зачитывать.

Кметов нагнулся вперед и задал вопрос, который мучил его уже давно:

— А куда мне следует подавать отчет?

Колобцова и Манусевич засмеялись.

— Подавать вместе будем, Сергей Михайлович, — сквозь смех проговорил Манусевич. — Дело это ответственное, ведь подавать, как выразились, отчет следует изустно. Голос должен быть казистый, привычка читать вслух да нараспев. Ну ничего. Сделайте покамест три копии, а оригинал принесете мне, он на нашу полочку пойдет. И готовьтесь на послезавтра — поедем в центр, на слушания. Там большое собрание намечается, со всей области съедутся жалитвы читать. Мне-то не впервой, а вы посмотрите… Зрелище презабавное.

Ничего не прояснилось для Кметова из его слов, только возникло больше вопросов. И он было собрался спросить про то, что такое слушание, как Колобцова вдруг произнесла:

— Да вы не путайте его, Богумил Федосеевич. Парень способный, сам разберется. Партия знает, кого назначать… А вы, Сергей Михайлович, загляните как-нибудь к Петру Тихоновичу, он уже вторую неделю интересуется, кто за наш жом будет читать.