Кто предал СССР? - Егор Лигачев

Кстати говоря, позднее, в процессе разбирательства, о котором еще пойдет речь, обнаружилось, что Андреева направила свое письмо в редакцию сразу трех газет — «Правды», «Советской России» и «Советской культуры».

Любопытно проследить и за тем, как развивались события после опубликования письма.

На совещании редакторов, которое я проводил 14 или 15 марта, речь шла о многих вопросах, в частности об участии прессы в, так сказать, пропагандистском обеспечении решения экономических проблем, в том числе сельскохозяйственных. Вообще такие совещания планировались заранее, и отделы ЦК к ним готовились, изучая публикации, чтобы разговор шел предметный. Так было и в тот раз: совещание отнюдь не носило экстренного характера, о нем было известно еще на предыдущей неделе, то есть до публикации статьи Андреевой.

Естественно, когда были исчерпаны запланированные темы, я затронул тот вопрос, который поднимал, выступая в Электростали, а также в докладе на Пленуме ЦК, — вопрос об отношении к историческому прошлому. В этом вопросе преломлялись разногласия, возникшие в руководящем ядре страны.

Развивая мысль своего доклада на Пленуме, я посоветовал редакторам прочитать совсем свежую, вчерашнюю статью «Не могу поступаться принципами», опубликованную в «Советской России». В этой статье привлекло именно то, что меня особенно интересовало в те дни и о чем я сказал выше, — неприятие сплошного очернительства, безоглядного охаивания прошлого. В ту пору многие отмечали: статья Н. Андреевой — ее реакция на мутный поток антиисторических, антисоветских материалов в нашей прессе. Убежден, что так и было.

Кстати говоря, позднее, в ответе Нине Андреевой, который опубликовала 5 апреля газета «Правда», говорилось, что в ее статье есть и справедливые моменты. Что же, каждый, видимо, вправе придавать значение именно тому, что его больше интересует: я обратил внимание на эти справедливые моменты, а А.Н. Яковлев, который возглавлял подготовку ответа в «Правде», сделал акцент на другом. Разница лишь в том, что я открыто высказал свои соображения, а Яковлев укрылся за анонимной редакционной статьей, в которой письмо в целом было объявлено манифестом «антиперестроечных сил».

С точки зрения наших личностных различий, это, кстати, весьма характерно.

Да, на том совещании редакторов я действительно упомянул о письме Андреевой и не усматриваю здесь ничего зазорного. Речь шла об отношении к истории — о той теме, которая в тот момент была на острие полемики. Никаких указаний перепечатать статью не давал.

Но, как говорится, «искали» не Нину Андрееву. «Искали» Лигачева.

* * *

События начались вовсе не сразу после возвращения из-за границы Горбачева и Яковлева. Видимо, необходимо было какое-то время, чтобы осмыслить сложившуюся ситуацию, наметить план действий.

Обстановка на тот момент складывалась противоречивая, неоднозначная. Между мной и Горбачевым безусловно пролегла трещина. Но в то же время я оставался вторым секретарем ЦК, и Михаил Сергеевич выступил за то, чтобы поручить мне доклад на Пленуме. Более того, на Пленуме мою линию поддержали, мои позиции усилились. А впереди — совсем рядом, близко, летом! — маячила XIX партконференция. Нетрудно было предположить, что я вновь на ней буду отстаивать ленинский взгляд на историю и критиковать праворадикальные средства массовой информации.

В это время начались новые, конечно, продуманные и спланированные акции. Впервые стали активно распространяться слухи о каком-то «заговоре», якобы готовившемся в отсутствие Горбачева. Причем эти слухи напрямую связывали с «манифестом» Нины Андреевой, с теми, кто ее поддерживал. Не просто слухи, но и появились публикации в печати. Кроме того, правая пресса тогда же пустила в оборот тезис о нарастающем сопротивлении перестройке со стороны консерваторов. Даже стали наклеивать ярлыки «врагов перестройки».

Все это, разумеется, было надуманным, искусственным, более того — ложным. «Заговора» никакого не было, а так называемые консерваторы в действительности являлись истинными сторонниками перестройки, стремившимися не допустить ее скатывания в пагубную западню радикализма. Что же касается тезиса о «нарастании сопротивления перестройке», то о нем интересно сказать особо.

Он не подтверждался ничем, кроме эмоциональных пассажей в средствах массовой информации. На этот счет потом даже провели специальное исследование общественного мнения и газетно-журнальных публикаций, а в результате был сделан вывод, причем весьма аргументированный, о голословности коварного тезиса. В моем архиве сохранился документ об исследовании общественного мнения по этому вопросу, и небезынтересно привести из него несколько примеров.

14 апреля 1988 года «Правда» писала: «Надо сказать, что противники перестройки не только ждут того момента, когда она захлебнется… Сейчас они смелеют, поднимают головы». 18 апреля снова «Правда» указывала:

«Развернутая программа открытых и скрытых противников перестройки, призывы к мобилизации консервативных сил…» А «Советская культура» 16 апреля брала еще круче: «Не настала ли пора снять кавычки и назвать по именам тех, кто в преддверии XIX Всесоюзной партконференции тщится объединить силы на борьбу против идей XXVII съезда партии, этапных пленумов ее ЦК? Оправившись от шока первых послеапрельских лет, адепты концепции «твердой руки» пытаются… посеять в наших рядах неуверенность».

Как видите, ни одного факта, ни единого конкретного аргумента. Но зато какой стиль! Вполне в духе тридцать седьмого года, когда «явные и скрытые враги народа поднимали головы, смелели, тщились и сеяли неуверенность».

И еще очень забавно было читать, как антисоветчики бросились защищать идеи XXVII съезда. Вскоре они вышли из КПСС, нападали на коммунистов, обвиняя во всех смертных грехах именно тех, кто и раньше и потом отстаивал идеи XXVII съезда, проложившего курс перестройке. Действительно, идеологические перевертыши! Политические прихвостни!

* * *

Между прочим, тон и стиль каждодневно муссировавшегося тезиса о «нарастании сопротивления перестройке» и ее «врагах» был задан статьей в «Правде» от 5 апреля 1988 года, к которой приложил руку Яковлев.

Начались они с того, что внезапно было созвано незапланированное заседание Политбюро. На это заседание был вынесен один-единственный вопрос: обсуждение письма Нины Андреевой.

Здесь я должен отметить, что заседания Политбюро всегда проходили у нас в раскованном стиле. Шел непринужденный обмен мнениями, и даже в случаях разногласий общая атмосфера не нарушалась, оставалась демократичной, свободной. Мы действительно обсуждали вопросы, а не «выносили решения» под диктовку Генерального секретаря. Однако в тот раз все было иначе. Обстановка установилась очень напряженная, нервная, я бы даже сказал, гнетущая.

Дело еще и в том, что некоторые члены Политбюро и секретари ЦК, обмениваясь мнениями перед заседанием, весьма позитивно оценивали статью Нины Андреевой — именно в плане диалектического отношения к истории. К тому же ее письмо ведь было помещено в газете под рубрикой «Полемика», а это значит, выражало всего лишь один из возможных подходов, не носило категоричного, установочного характера. Поэтому мнения о нем высказывались такого рода: хорошо, что на фоне всеобщего очернительства прозвучал и другой голос, это проявление гласности, демократизма.

С таким настроением и начали обсуждение. Однако сразу же стало ясно, что впервые за все годы перестройки на заседании Политбюро вдруг возобладал не рассудительный, а совсем другой — расправный стиль. Тон задал Яковлев, который в крайне резких выражениях обрушился на письмо Нины Андреевой и газету «Советская Россия». Здесь-то и были пущены в ход обороты: «манифест антиперестроечных сил», «сопротивление перестройке», «силы торможения» — в общем, весь тот набор ярлыков, которыми затем принялась манипулировать антисоветская пресса. Яковлеву вторил Медведев. Они хотели навязать всему Политбюро свое мнение. А оно состояло в следующем: статья Андреевой — не рядовое выступление, речь идет о рецидиве сталинизма, о главной угрозе перестройке. Тот факт, что опубликована статья была под рубрикой «Полемика», они полностью игнорировали. А ведь сколько раз они же призывали к плюрализму, дискуссиям!

Стало ясно, что на уровне высшего партийного руководства предпринята попытка увести перестройку от реальной опасности поднявшего голову национал-сепаратизма. А помимо этого, выдвинута задача найти крупную политическую фигуру, которая якобы стоит за спиной Нины Андреевой и направляет, координирует действия «врагов перестройки», задумавших «заговор», «переворот» или еще что угодно.

Когда вспоминаю то заседание ПБ, мне и сегодня становится не по себе. Нет, не чувство страха или растерянности испытывал я тогда. Совесть моя была чиста, и я был готов к тому, чтобы в случае необходимости решительно защитить свое имя. Но сильно угнетали сама атмосфера, те методы, какие были пущены в ход. Поневоле вспоминалось заседание бюро ЦК ВЛКСМ, когда в 1949 году меня обвинили в «троцкизме», и в стиле Яковлева я находил немало общего с тогдашними расправными настроениями, действиями. «Охота на ведьм»!