Ювенилия Дюбуа - Николай Александрович Гиливеря

к вечеру успокаивается буйный ветер. Он словно имеет график обычных работяг.

Мне нравится дождь. Нравится чувствовать прохладные капли и находиться во власти стихии, которая глушит окружающие звуки, оставляя чистоту личного мышления.

Уходят тревоги. И вроде вот уже ты и не ты вовсе, а просто столб, отбрасывающий лёгкую тень. Дерево, что уже много лет стоит вкопанное в землю и всё видит вокруг себя, копит впечатления, наслаждается течением времени и конечностью всего. Именно последний аккорд позволяет сформировать ценность общего пути.

113

Каждый день я стою у двери дома. Здесь, на этом месте, сосредоточены мои мысли. Здесь мне легче всего собрать себя. Я вспоминаю то, что уже прошло бесследно, что уже не вернуть. И думаю о том, что ждёт меня завтра, когда новый, ещё непознанный день вступит в свою законную силу.

Я пишу эти заметки, впечатлённый свежим воздухом и прохладой. Смотрю на зелёную шапку деревьев, слежу за полётом шмеля, иногда попадаясь на паука. Здесь, на бетоне — им всё чуждо, но они смело шагают по антониму природы, надеясь разжиться едой и найти себе кров.

Особенно красив, поёрзанный временем, забор. Он не такой старый, но природа не принимает его. Своей силой она подвергает оболочку коррозией, силясь спихнуть с себя оковы.

Иногда я чувствую ту же неуместность. Чувствую сопротивление природы против рукотворной клетки человека. Но также я вижу и совместную их красоту. Это особенно становится заметным после дождя, когда на заборе остаются маленькие капли, больше похожие на крупный жемчуг.

114

Каждый день, вот уже как два года, ровно в два часа дня — я набираю номер мамы. Каждый раз я задаю одни и те же вопросы. Каждый раз я рассказываю одни и те же подробности о своём дне. Иногда приходится выдумывать для разнообразия, ведь у меня ничего особо не происходит. Но это не важно. Я не могу (и не знаю почему) сказать ей действительно важные вещи. О том, как сильно я люблю её, отца и сестру. Что я сильно скучаю по ним, и каждый день вспоминаю то время, когда мы были рядом и могли просто обнять друг друга. Как сегодня погода особенно хороша, но чем теплее она и приятнее, тем больше я погружаюсь в печаль по прежним временам. А ещё я не жалуюсь на недуги, не говорю, что у меня болит сегодня, ведь тогда за меня будут переживать, а это уже лишнее.

Я не могу вернуться в свой город. Не могу начать там полноценно жить. Ведь я — человек без успеха, без должной работы. И я не могу смотреть в глаза людям, которые потратили большой кусок своей жизни на меня. Словно капризный цветок, я не даю плодов от полива. Да. Мой путь домой лежит через поиск собственного пути. Своего призвания. И пока я не реализован — так и буду сыном добровольного изгнания. Буду собственной тенью там, за тысячу километров от тепла и любви. Я скучаю.

115

В этом городе слишком много того, что меня раздражает. Взять, например, насекомых. В этих домах они постоянно залетают, везде лазают, да и вообще, ведут себя так, будто это я у них в гостях. Их слишком много. Я сижу на кухне и уже успел размазать всех вредителей с добрый десяток (они сами лезут ко мне) — идите к чёрту!

Но вот я открываю холодильник и вижу насекомое, которое залетело в смертельную ловушку. Мне становится ужасно жалко это существо. Казалось бы, выхода у насекомого нет. Оно является тем, кого я так безжалостно размазывал по предметам минуту назад. Но нет. Единственное моё желание — помочь существу. Я достаю насекомое из ловушки, затем отпуская на волю. Я хочу совершить «великое чудо», хотя бы в масштабах этой мошки, но всё же это чудо! А значит оно возможно и в наших судьбах.

116

Семья ехала на машине вдоль бескрайних полей и мелких деревень.

«Какой воздух стал блаженным. Свежесть! Не правда ли, мам?»

«И не только воздух. Вот лес ещё, природа. Красота. И кровь обновляется!»

«…»

«Фу! Несёт сеном и говном!»

«Нюхай, мам. Природа же, да и кровь обновляется…»

117

Как-то встретился одной женщине математик. Да не просто учитель — философ. Говорит: «Дай-ка измерю тебя, дай умножу. Себя поделю и вынесу за формулу».

Обрюхатил. Задавил себя. А ей что делать? Кто будет платить алименты? Есть, конечно, программки там всякие, но уж лучше тогда лечь под следующего ухажера. Под того, кому нечего терять. Ну и пусть, что бьет. Зато жизнь так чувствуется яснее.

118

Сегодня концерт под мостом на Лихе. Ты обещалась прийти. Я обещал не насиловать тебя. Громкий бас. Вообще, я такое не слушаю, но играю роль смелого человека. Ты пришла и теперь просишь об уединении. Ты хочешь насилия, а я вежливо напоминаю тебе о собственных обещаниях. Это и есть честность, где каждый получает не то, что хотел, а ровно половину. Ты обижаешься. Перестаёшь слушать любимые ритмы, а я так исподтишка мусолю твои ягодицы, еще больше расстраивая. Но не бойся, это очередная игра потехи ради. Скоро мы подчиним друг друга, но только пару раз в виде исключения. Пока никто не видит.

119

В панельной суете дворов всех нерадивых,

но родных, народ без масок ходит, но не я.

Скрывая истинную сущность своих нечто,

иду, боясь дышать, вдруг услышат.

Вдруг захотят подойти, поговорить о простом,

а я, такой весь из себя злой — сразу обижу.

120

Слышать мнение о своих сочинениях от других людей — страшное дело. Когда процесс находится в стадии создания, то смыслы и подтексты грациозно вплетаются в конструкцию, становясь главенствующей невидимой нитью, сшивающей слова в одну картину. В какой-то момент происходит самообман, где начинает казаться, что и зритель сможет пройти по протоптанной дорожке.

Я не жду от других понимания «точь-в-точь», и уж тем более не принуждаю к этому, но всё же иногда есть тайное желание хотя бы на короткое мгновение (пока происходит загадочный процесс чтения) превратиться в одно общее сознание, погрузившись в гипнотический сон, где и откроется замысел, который, в свою очередь, сможет дать отличающиеся от всех координаты для дальнейшего путешествия.

Вывод напрашивается логичный, хоть и не для всех, поэтому считаю своим долгом озвучить