Дочери Лалады. (Книга 3). Навь и Явь - Алана Инош

– Цветик, я тебя люблю… Очень, очень, очень. Я не покину тебя! Никогда-никогда…

Душа нахохлилась воробышком от нежности, но в сузившихся глазах Цветанки прорезалась колкая, как сухая хвоя, усмешка.

«Так уж и никогда? Вырастешь – и, как все девушки, захочешь замуж. Вот увидишь, так и случится».

У Светланки вырвался вздох. Мысли её почти никогда не устремлялись в будущее, потому что там лежало что-то давно известное ей, знакомое и родное, как эти бессловесные стволы. Нечто предопределённое. Это слово – «замуж» – прожужжало мухой и скрылось в лесной тьме, не затронув сердца.

– Я родилась для другого, Цветик. – Светланка уткнулась носом в волчье ухо, тихонько дыша.

Волчица подняла глаза к луне, и её свет наполнил их серебряной грустью.

«Знаешь, душа моя, когда ты родилась, над землёй горели северные зелёные огни. Говорят, когда они спускаются к югу, рождается кто-то необыкновенный… Мои глаза не выносят дневного света, но моим солнцем стала ты. Ты не даёшь мне забыть, каково это – чуять тепло его лучей на коже. Ты – всё, что есть у меня. И думается мне порой, что ежели ты когда-нибудь уйдёшь, мне станет незачем влачить свою жизнь дальше».

– Я не уйду, Цветик. – Светланка снова запустила пальцы в мех волчицы, и та повернулась на спину, доверительно подставляя живот для почёсывания. – Мы – вместе, как земля и небо, как ночь и луна.

Она принялась так усердно и основательно чесать пушистое брюхо волчицы, что та зажмурилась, постукивая хвостом по траве от удовольствия. Потом она отвезла Светланку домой и лизнула на прощание:

«Нечего тебе на охоте делать, спи давай».

Светланка забралась в постель, но сон к ней не слетал на незримых крыльях: лес дышал ночной сказкой, а в чащобе жил кто-то родной и мудрый, с кем она ждала встречи уже давно – наверно, с самого рождения.

На излёте ночи, когда край неба озарился желтоватым отблеском рассвета, оборотни вернулись, и не с пустыми руками: Цветанка принесла связку рыбы, а Невзора – пару упитанных гусей. Сами они были сыты и сразу же растянулись на своих лежанках, а для Светланки начиналось утро, полное хлопот. Сегодня был вторник, а по сим дням она обычно ставила тесто, чтобы напечь хлеба на седмицу вперёд; после она вместе с дедулей отправилась к ручью, дабы собрать до жары чёрную смородину, кусты которой росли по берегам. Вернувшись с полным лукошком, Светланка сразу же отсыпала себе полную миску сладких, душистых ягод, полила сметаной с мёдом и подкрепилась.

– Здравствуй, дитятко, – послышался голос Дивны, когда Светланка, сидя на крылечке, плела для Цветанки новый сон.

Девочка вскинула взор и с улыбкой поднялась навстречу женщине-кошке в алом кафтане, золотая вышивка на котором богато блестела на солнце. Сколько Светланка себя помнила, эта знатная госпожа с Белых гор навещала их и приносила съестные припасы, ткань для одежды, готовую обувь, сшитую точно по ноге девочки… К каждой зиме она дарила растущей Светланке новую шубку. Сейчас она тоже пришла не без подарка: рослые дружинницы в сверкающих доспехах сгрузили у крылечка два мешка муки и две корзины: одну – с овощами и зеленью, другую – с кувшином молока, горшочком творога и куриными яйцами.

– Здравия и тебе, госпожа, – поклонилась Светланка. – Благодарю тебя! Хотела б я отплатить тебе достойно за твою заботу, да пока не знаю, чем. Но непременно придумаю!

Солнце играло золотом на русых кудрях Дивны, ниспадавших ей на плечи, а в серых с зеленоватым отливом глазах искрились лучики улыбки. Её крепкие, ласковые руки подхватили Светланку, а дыхание защекотало ей ухо:

– Ведомо тебе, чего я хотела бы больше всего на свете, моя звёздочка: мечтаю я, чтоб ты жила со мною и звала меня матушкой.

Эта красивая и светлая, как весна, женщина-кошка всегда чаровала Светланку своей ясноокой статью, тёплой силой и спокойным достоинством. Её стройный, как сосновый ствол, стан был прям и величав, на поясе сверкал меч в дорогих ножнах и такой же роскошный кинжал, рукоять которого переливалась россыпью самоцветов. Бывала Светланка и у неё в гостях – в её белогорском дворце с большим садом; там она познакомилась с тремя дочерьми Дивны, а с младшей, девочкой-кошкой по имени Ольха, даже сдружилась.

– Хорошо у тебя мне было, госпожа, да только дом мой – здесь, – сказала Светланка. – Почла бы я за счастье звать тебя родительницей, но матушка у меня есть. Она всегда со мною, хоть и незрима для всех.

Они сидели на крылечке: Светланка доделывала сон, рассказывая свои новости, а Дивна с улыбкой слушала и смотрела. Матушка под сосной вышивала письмена на прозрачной паволоке, и Светланка сердцем чувствовала, что прочтёт сегодня продолжение сказки про Цветанку – воровку яблок. Дедуля спрятался в посох: он всегда так делал, когда приходили гости, и девочка недоумевала – ведь его и так никто, кроме неё самой, не видел… Семейство оборотней спало в домике, а над лесом золотисто звенел солнечный летний день. Светланка ёжилась от уютного тепла руки Дивны, обнимавшей её, а женщина-кошка время от времени целовала её то в щёку, то в нос, то в макушку. Сон должен был получиться необыкновенно прекрасным, потому что в пространстве витал землянично-смородиновый дух любви и счастья, сам собою вплетаясь в венок-основу.

На прощание Дивна вложила в ладошку Светланки то самое колечко – из чернёного серебра, с горным хрусталём.

– Приходи в гости, родная. Мы ждём тебя в любой день.

Когда Светланка гостила у Дивны в прошлый раз, Белые горы едва не поймали её в ловушку. Покровительница надела ей на палец кольцо, и они одним шагом перенеслись в богатые хоромы; Светланка, разинув рот, дивилась их красоте и не обратила внимания, что колечко-то у неё Дивна забрала. Сперва она не придала этому значения, подумав, что так и надо, но когда настало время возвращаться в лесной домик, женщина-кошка принялась уговаривать её остаться на денёк, потом ещё на один… Без кольца домой оставалось идти только пешком. Пусть и чудесно Светланка провела время в гостях, и вкусны были яства, подаваемые к столу, хозяйка – ласкова и щедра, а с Ольхой они крепко сдружились в весёлых играх, но девочка горько разрыдалась, поняв, что её не отпустят домой. Весь день она проплакала в комнате, не выходила ни в сад, ни к обеду, ни к ужину; вечером огорчённая хозяйка дома пришла к ней и со вздохом прижала к своей груди.

«Признаюсь, не хочется мне тебя отпускать, милая, но и видеть тебя несчастной нет моих сил, сердце рвётся в клочья от слёз твоих. Прости меня, дитя моё. Так полюбилась ты мне, что соблазн затмил мне разум».