Туарег 2 - Альберто Васкес-Фигероа

до последнего. Ну и наконец, вдруг не будет связи? Это было самое худшее, что он мог предположить.

А Гасель Сайях, прислушиваясь к тишине и держа ружье под рукой, задумчиво смотрел на юношу с тонкими чертами лица и очень светлой кожей. Что будет, если он все-таки решит убежать? Каковы его шансы остаться в живых? Лицо европейца было покрыто потом, на рубашке не просыхали темные круги. Это парень теряет слишком много влаги, сейчас у них есть вода, но, если она закончится, европейцу конец. Ближайший колодец находится в четырех днях пути отсюда, и он до него просто не доберется.

Заметив, что парень, находившийся в полудреме, начал жадно ловить ртом воздух, словно никак не мог наполнить легкие, туарег разбудил его и подал маленькую чашечку воды.

– Успокойся и медленно выпей, – посоветовал он. – Самое наихудшее – потерять присутствие духа.

Парень маленькими глоточками стал пить, а когда выпил последнюю каплю, сделал такой сильный вдох, будто хотел вобрать весь воздух вокруг.

– Никогда не смогу понять, как кому-то удается выжить в таком месте… – прошептал он. – Никогда!

– «Кому-то» и не удастся, – назидательно произнес Гасель, в голосе его слышалась улыбка. – Но мы туареги, и другого места для жизни у нас нет. Когда ты вернешься в свою страну – если вернешься, конечно, – скажи своим соотечественникам, чтобы не рисковали больше, отправляясь в пустыню. Эти ваши безумные гонки организованы нечестными людьми, наживающимися на таких, как вы. Они ищут свою выгоду, а вы для них – средство заработать побольше денег.

– Ты считаешь меня безумцем?

– В какой-то мере да. Разве не безумие в твоем возрасте, да еще при твоих возможностях, когда тебе ничего не стоит воспользоваться яхтой отца и насладиться путешествием в компании красивой девушки, зачем ты сюда полез?

– Красивые девушки и яхты – не самое главное в жизни.

– Тебе легко это говорить, потому что у тебя это есть. Если бы ты отказался от этого, чтобы принести пользу людям, – это было бы благим делом, а когда ты едешь в пустыню с целью пережить новые эмоции и заодно посмотреть, как людям живется в аду, то, скорее всего, Аллах накажет тебя, навсегда оставив в этом аду… – Гасель ненадолго замолчал, потом, покачав головой, добавил: – Наш Аллах милостив. Может быть, он продержит тебя в пустыне год, чтобы ты понял, каковы они – настоящие страдания, когда почти нет воды и еда скудна, а солнце безжалостно. Ты это поймешь и объяснишь другим, кто все еще горит желанием гонять по пескам.

– Год?! О нет. Спасибо, я уже усвоил урок.

– Боюсь, не совсем. Тебе еще многому нужно научиться. Ну, а теперь пора в путь – хочу добраться к нашему колодцу до рассвета.

Шагать пришлось безостановочно всю нескончаемую ночь. Несмотря на усталость, Пино чувствовал себя лучше, так как теперь они шли по песку, а с наступлением сумерек песок начал остывать. Он сбросил ботинки и шагал босым, стараясь не думать о том, что может наступить на скорпиона.

Последние километры оказались самыми тяжелыми. Зудящие ноги весили больше, чем все его тело, и когда Пино наконец-то ввалился в шатер, ему показалось, что он проваливается в бездонную пропасть.

Гасель оставил парня в покое, а сам наполнил до краев поилку для верблюдов. Воду начерпал из колодца, решив, что желудки животных усвоят масло безболезненно, а если нет, так все равно они сдохнут от жажды. Затем он впервые за долгое время устроил себе помывку. Тут уж было без разницы, отравленная вода или нет.

Одевшись, он разбудить парня и движением головы показал ему в сторону колодца.

– Иди освежись, – сказал он. – Тебе будет легче, но только смотри, ни глотка не пей.

– Сперва я хочу позвонить отцу.

– Ну, как хочешь.

Пино Феррара направился к своему автомобилю, вытащил чемоданчик, из него – небольшую параболическую антенну и направил ее на север. Туарег все это время смотрел на него, как на колдуна, который сейчас начнет совершать свои магические обряды.

Прошло больше получаса, прежде чем итальянцу удалось наладить связь. Он сбивчиво рассказал отцу о том, что произошло, и банкир сначала решил, что это глупая шутка: «Какие заложники, какая рука, мой мальчик? Что за фантазии у тебя разыгрались?» Но когда до него дошло, что сын не шутит, голос сразу изменился.

Гасель Сайях, сидя на краю колодца и прислушиваясь к разговору, с удивлением размышлял над тем, как далеко шагнул мир. Он ни за что бы не признался в этом, но его колол стыд за то, что туареги, да и другие жители пустыни, не имеют ни малейшего представления о том, как функционируют эти непонятные устройства. Груз незнания давил на него так, будто на его плечи взвалили самого упитанного из верблюдов. Он любил читать, но книг у него было мало. А ему хотелось большего. Он и раньше думал о том, что мог бы получить то, что получают другие люди, неважно, бедный ты или богатый, если б родился не в пустыне, а там, где доступ к знаниям открыт. Не потому ли туареги обречены на исчезновение, что они отлучены от знаний? «Когда чего-то нет – плохо, – подумал он. – А когда нет знаний – еще хуже…»

Итальянец закончил разговор и присел рядом с ним. Не глядя на него, Гасель спросил:

– Что сказал твой отец?

– Он сделает все, что сможет.

– И что это значит?

– Ты получишь то, что хочешь, хотя, скорее всего, времени понадобится больше.

– Больше?

– А что тебя напрягает? Ведь здесь время не имеет значения. На пару дней позже, спустя неделю или месяц – какая разница? Я уверен, ты даже не знаешь, в каком году мы живем.

– Я дал неделю… три дня уже прошло.

– Неужели для тебя какая-то дата важнее, чем жизнь людей?! – возмутился Пино. – Убийством невиновных ты не добьешься скорейшего исполнения твоих законов. Прости, но мне кажется, твоему народу не хватает выдержки.

– Возможно, ты прав…

– Еще как прав. Если ты поспешишь казнить нас, а этот сучонок не заплатит за то, что натворил, наша смерть останется на твоей совести. А подождешь, сможешь бросить его руку гиенам.

– Ты думаешь, что я именно это хочу сделать? – повернулся к нему туарег. – Накормить гиен?

– Откуда мне знать, что вы обычно делаете, когда отрубаете кому-то руку. Но, вообще-то, идея кажется мне неплохой. Тот, кто увидит, как гиены пожирают часть его тела, сто раз подумает, прежде чем совершить какое-нибудь злодеяние.

– Когда зло живет в душе, человек не думает о каре. А этот человек…