Пятая планета - Виталий Вавикин

Юругу сильнее сжал в кулаке кристалл По, огляделся по сторонам. Мир вокруг был серым и мрачным. Но мир этот был тих и спокоен. Мир, который ещё только готовился к открытиям. Мир, который отставал от Андеры на многие века. Мир, у которого ещё всё было впереди. Мир, в котором Юругу было совершенно нечего делать. Мир, в котором его знания и его древний разум, были совершенно бесполезны. Он знал это, а, значит, знали и его собратья, которые помнили о нем, следили за ним, учитывали его планы, пытаясь просчитать все варианты, но… Юругу вошёл в подворотню, где должна была находиться дверь в подпространство. Дверь, которую отыскал для него Кафланд. Юругу вставил ключ в замочную скважину, замер. Девочка лет четырнадцати шла мимо, неся на плече сумку с учебникам и. Туман неспешно сочился из приоткрытой двери, стелился по серой дороге, скрывая выбоины и лужи. Девочка увидела это, остановилась. Знал ли Юругу, что всё будет именно так? Ожидал ли этой встречи? Тысячелетия размышлений и планирования изменили его так сильно, что он и сам не знал ответ. Его разум стал полем боя. Его разум превратился в материал, из которого он должен был сделать шедевр, в котором не сможет разобраться ни один из номмо. Поэтому многое Юругу делал спонтанно, предугадывая эту спонтанность, но веря, что всё решает случай. А случай невозможно предсказать. Невозможно даже древним. Случай правит миром. Но случай подконтролен, подчинён воле, разуму, плану.

— Что это за туман? – растерянно спросила девочка с учебниками, останавливаясь возле старика в рыбацком плаще, останавливаясь возле Юругу. Девочка по имени Полин. Юругу узнал это, заглянув в её сознание. На это ушли почти все силы. Силы, что он хранил для управления изношенным телом старика. Силы, которые он хранил, чтобы прятать от взглядов Номмо кристалл По. Кристалл, который он всё ещё держал в своей руке. Всегда держал, не решаясь расстаться с ним. Десятилетия, века, эпохи. – Туман что идёт из этой двери? – Полин недоверчиво подалась вперёд. Любопытство брало верх и ей хотелось узнать, увидеть, заглянуть за край тайны. Её тайны. Тайны, которая сейчас вставала перед ней полуоткрытой дверью.

— Хочешь посмотреть? – спросил её Юругу.

— Наверно, да, – сказала Полин, решив, что этот секрет стоит того, чтобы опоздать в школу, тем более что идти всё равно никуда не охота. В голове звенит одиночество и обида. Мать уходит, бросает её и отца. Они больше не нужны ей. Она говорит, что нужны, говорит, что любит их, но если любит, то почему уходит? Как же хочется верить и не думать, не сомневаться. Но веры нет. Она уже не ребёнок, чтобы слепо верить. Хочет быть ребёнком, но уже не может. – Почему там так много тумана? – спросила Полин Юругу, заглядывая за порог двери. Мир казался ей бесконечным, необъятным. Мир, но не дом. – Что это такое?

— Ты, правда, хочешь узнать?

— Я… я… я не знаю, – призналась Полин, потому что ей вдруг показалось, что если она согласится, то вся её жизнь изменится, станет другой.

— Зря, – сказал ей старик в рыбацком плаще. – Не бойся.

— А кто сказал, что я боюсь? – подбоченилась Полин.

— А разве нет? – старик заглянул ей в глаза. Старик, который показался ей намного старше, чем его тело. Особенно старым был его взгляд. Полин показалось, что он проникает ей в голову, в самый мозг и ищет ответы, ищет вопросы, ищет всё самое дорогое и сокровенное.

— Что вы делаете?! – крикнула она, попятилась.

— Я же сказал, не бойся, – старик протянул к ней руку. – У меня есть для тебя подарок. Посмотри, – он открыл ладонь, на которой лежал крохотный кристалл.

— Это что? – спросила Полин, но кристалл ей уже нравился.

— Это то, что намного больше всех твоих проблем, – сказал ей старик. – Намного больше проблем всех, кого ты знаешь.

— Вы ничего не знаете о моих проблемах.

— Я знаю достаточно, чтобы подарить тебе это чудо.

— Почему?

— Потому что я не могу больше хранить его. Не сейчас.

— Вот как? – Полин осторожно подалась вперёд, вздрогнула, увидев, что внутри кристалла что‑то движется, переливается, сияет и искрится. – Что это?

— Я же говорю, что‑то очень важное, – старик улыбнулся беззубым ртом. Несколько долгих секунд Полин смотрела на кристалл, затем качнула головой, шагнула назад.

— Нет. Боюсь, я не могу принять этот подарок, – сказала она, чувствуя, как от кристалла исходит тяжелейшая ответственность. Ответственность, с которой она не сможет справиться.<

— И это я тоже знаю, – сказал ей старик.

— Тогда спрячьте кристалл и подарите другому! – спешно сказала Полин, потому что с каждым новым мгновением ей хотелось забрать его всё сильнее и сильнее. Словно какая‑то инородная сила, подчиняла себе её разум, её чувства, желания.

— Ты можешь взять это на время, – предложил старик.

— На время?

— Да. Если это слишком дорогой для тебя подарок, то можно найти компромисс. Как тебе такое?

— Я не знаю.

— А я думаю, это самое лучшее из того, что могло с тобой случиться за сегодня, – старик снова заглянул ей в глаза. – Ведь так?

— Я не знаю, – Полин почувствовала, как мысли в голове теряются, смазываются. Вся её воля теряется и смазывается. Воспоминания, мысли, чувства. Всё меняется. – Думаю, это очень даже не плохо, – сказала Полин, но даже свой собственный голос показался ей чужим. Юругу стирал её воспоминания, модернизировал их. Стирал дверь и туман. Стирал старика в рыбацком плаще. Оставался лишь подарок, кристалл, который она должна хранить, оберегать. Кристалл, который ей придётся рано или поздно вернуть, но до этого в её руках будет самое ценное сокровище этого мира. Всех миров! И неважно, что на рынке этот кристалл ничего не стоит. Люди не знают многих ценностей. Не знают важности многих вещей для других. Не знают и никогда не узнают. Не поймут. Но от этого ценность этих вещей не изменится. Ценность для их владельцев. – Я сохраню это для вас, – пообещала старику Полин.

— Я знаю, – сказал Юругу, покинув её голову, и шатаясь, поплёлся к двери в подпространство, которую Полин уже не видела, не помнила. Всё её внимание было приковано к кристаллу, к подарку. Юругу захлопнул дверь, оставив скучный мир и кристалл позади. Силы покидали его. Старое тело разваливалось, отторгало чужеродный разум, и бороться с этим становилось всё сложнее и сложнее. – Трамвай. Где же этот чёртов трамвай? – бормотал он, ковыляя по старой железной дороге, и с каждым новым шагом колени хрустели всё сильнее и сильнее. Хрустели до тех пор, пока окончательно не подогнулись. Юругу упал на шпалы. Озеро. Ему срочно нужно было вернуться в древнее озеро Левин. Зелёная, беспозвоночная тварь выбралась из‑под ржавых рельс и уставилась на него единственным глазом. Уставилась на старика, который казался ей не менее уродливым, чем она ему. – Пошла прочь! – отмахнулся от неё Юругу. Тварь увернулась от скрюченной руки, нырнула в подступивший к железной дороге туман, жалобно пискнула, затихла. – Так‑то лучше, – сказал Юругу, замер, услышав чьё‑то довольное чавканье. В молочной белизне тумана вспыхнули два жёлтых глаз. Драный шакал понял, что его заметили и, трусливо щёлкнув зубами, отбежал в сторону, поджав хвост. – Тебя ещё тут только не хватало! – заворчал Юругу, оглядываясь, в ожидании трамвая. – И почему, черт возьми, люди не могли построить его более скоростным? – спросил он подступивший туман и, кряхтя, пополз на четвереньках вперёд, вдоль железной дороги. Голодный шакал засеменил следом. Юругу видел его жёлтые глаза в белом тумане. Они мелькали то слева, то справа. Иногда шакал забегал вперёд, словно подстерегая намеченную жертву, иногда отставал, крался, устав ждать и готовясь к решающему прыжку, для которого он был слишком труслив и обессилен. Слюна заполняла его пустой призывно урчащий желудок, в котором за последние дни не было ничего, кроме зеленого слизняка. – Хочешь сожрать меня? – спрашивал его Юругу. – Сожрать древнего? Забавно. Даже похвально. Только ничего у тебя не выйдет. Слышишь? Не выйдет! – А старое тело продолжало отказывать. Следом за коленями сломалось несколько пальцев. Юругу упал, и от падения внутри его тела хрустнули ребра. Одно из них проткнуло лёгкое, и на губах старика заблестела алая пена. – Что за день?! – ворчал Юругу, продолжая настырно ползти вперёд, а шакал подкрадывался к нему всё ближе и ближе, чувствуя, как силы покидают это старое, но от того не менее аппетитное тело. Он уже шёл так близко, что Юругу слышал его прерывистое дыхание, слышал, как судорожно он глотает слюну. – Ничего не выйдет, – сказал он, снова встретившись с шакалом взглядом. Локоть левой руки не выдержал, сломался, заставив дряхлое тело повалиться на бок. Шакал счёл это за атаку и трусливо отскочил в сторону, выждал пару минут и снова начал осторожно подкрадываться. Юругу не двигался, почти не дышал. Сил оставалось лишь на то, чтобы дождаться атаки шакала и схватить его здоровой рукой за горло. Всё остальное дело случая. Этого капризного, непредсказуемого случая, который так сложно научиться контролировать. Даже за тысячи лет. Жёлтые глаза шакала налились кровью, шерсть на загривке встала дыбом. Он зарычал, показывая острые жёлтые клыки, и прыгнул вперёд. Юругу выставил перед собой руку и попробовал проникнуть в разум шакала, прежде чем он прикончит эту никчёмную физическую оболочку. Его обожгли тысячи бесполезных мыслей. Совсем не таких мыслей, как были у древнего Лакмуса в озере Левин. Нет. То существо было мудрым и покорным. Здесь же шакал продолжал выкручиваться и кусаться даже в своём сознании, и Юругу приходилось играть по его правилам, приходилось стать им на время этого боя, иначе он бы проиграл и был выброшен в этом море подпространства без тела и надежды на спасение. Но шакал уступал. Обязан был уступить. Выношенный тысячелетиями план не мог дать сбой ни по одному из пунктов, если конечно, это тоже не было запланировано. Игра с бессмертными сложна и изощрена. Но на победу есть шанс. На одну единственную, сокрушительную победу, перед новыми тысячелетиями затишья. Шакал жалобно тявкнул в последний раз и отступил, забился в самые далёкие части своего сознания, до которых не мог, да и не хотел добираться Юругу. Теперь новое тело полностью принадлежало ему. Странное тело. Не такое могучее, как тело Лакмуса, но достаточно проворное и не столь приметное. Юругу отряхнулся и, неловко переставляя лапы, засеменил вдоль железной дороги вперёд, к ожидавшей его двери. К двери, которая ещё только должна будет открыться и впустить его. Открыться извне. Открыться благодаря ученикам Рашилайи. Возможно лучшим ученикам за последнее десятилетие. Ученикам, которые сейчас бегут друг к другу навстречу, мечтают друг о друге. Ромул и Найдо. Юругу не видел, но знал, что это так. Помнил, что это так. Хотя и помнить в теле шакала было крайне сложно. Здесь скорее господствовали инстинкты, но в предстоящем плане ему это было просто необходимо. Всё уже было рассчитано, механизм запущен, оставалось лишь обмануть соплеменников, направить их по ложному пути. Конечно, Юругу учитывал возможность того, что они давно уже забыли дерзкого вора, который отказался присоединиться к ним, так и не простив потерю своей возлюбленной, но… но для этого, по его мнению, прошло ещё слишком мало тысячелетий. Возможно через пару веков, через ряд рассветов и падений цивилизаций, так оно и будет, но сейчас ещё слишком рано. Его помнят и с ним считаются. Этот коллективный разум. Этот ненавистный Амма. Юругу завыл и ему понравился звук собственного голоса. В нем была хитрость, в нем был расчёт. Да и тело служило исправно. Крепкое, лёгкое, быстрое. Не забыть бы только себя в этом водовороте инстинктов. Юругу увидел свой собственный хвост и попытался схватить его зубами. «Найдо и Ромул! – приказал он себе. – Найдо и Ромул. И ещё Плиора, которая должна была родиться как минимум малани, но была, к сожалению, всего лишь человеком». И снова внимание Юругу отвлёк собственный хвост. Инстинкты подчинённого тела брали верх, и приходилось с этим мириться. Главное не забывать об учениках Рашилайи, о погруженных в полумрак классах института, о традициях, согласно которым коридоры всё ещё освещались масляными лампадами, и студенты должны были проводить ежедневно не менее семи часов за чтением правил и традиций рас, открывших этот институт. Рас рохов и гортидов. Проводить бок о бок со своими учителями и наставниками, становясь с каждым новым часом всё ближе и ближе к культу Бину, к науке чтения человеческих душ, к азам науки вознёсшихся перворождённых.