Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

но по инициативе Учебного комитета.

Не так прост был вопрос об отношениях Учебного комитета с самими академиями. Вопросы духовной науки в ведение Учебного комитета не передавались, и это выводило академии из-под его контроля. Но это означало и то, что новое учреждение не могло стать Ученым комитетом или Ученым советом, которого желали проекты 1860-х гг.: компетентным в решении научных вопросов и отстаивающим интересы богословской науки на высшем церковном уровне. Оказались правы те, кто высказывал трезвую мысль о трудности и даже невозможности совмещения всех функций – управленческой, педагогической, научной, воспитательной – в одном центральном органе, при усложнившейся системе духовного образования по сравнению с эпохой КДУ.

Но так как в дальнейшем Учебный комитет сыграл немалую роль в проведении реформ и деятельности духовных академий, следует отметить наиболее характерные черты его состава, устройства, принципов деятельности. Комитет состоял из председателя (из лиц духовного сана) и 9 членов (из духовных и светских лиц): шести постоянно присутствующих в Комитете и трех посылаемых на ревизии духовно-учебных заведений[374]. По мере надобности в Комитет могли приглашаться с правом голоса и посторонние лица: архиереи, повышающие недостаточную авторитетность Комитета; ученые, восполняющие его научную «недостаточность»; преподаватели-практики, расширяющие его педагогический опыт. Эти возможности Комитет использовал довольно активно, привлекая дополнительные силы и временно, для составления конкретных программ, и на длительный срок, в качестве сверхштатных членов.

Основу Комитета составили лица из белого духовенства и из профессоров, что отвечало его учебно-педагогической направленности и тенденции времени. «Управления архиерейского» новое духовно-учебное управление не получило (по Уставу Комитета был оговорен духовный сан председателя, но не архиерейство), что умаляло значимость Комитета по сравнению с КДУ.

Характерно, что председателем Комитета был назначен протоиерей Иосиф Васильевич Васильев, бывший до этого настоятелем посольской церкви в Париже, известный в России и в Европе своей активной церковно-общественной деятельностью. Протоиерей И.В. Васильев был искушен в богословских дискуссиях с представителями иных конфессий, причем вел их довольно успешно, показывая умение применять богословские познания в полемике, идти на определенные компромиссы и трезво относиться к реальному положению церковных дел, проявив в дискуссиях и определенную ловкость[375]. Деятельный, образованный, имеющий авторитет в России и за границей, хорошо знающий системы русского и европейского богословского образования, протоиерей Иосиф был удачной фигурой для председательства во вновь учрежденном Духовно-учебном комитете. Он пользовался большим уважением графа Д.А. Толстого, что в дальнейшем упрощало решение многих духовно-учебных проблем и часто предупреждало разногласия обер-прокурора и Учебного комитета[376].

В первый состав Учебного комитета в 1867 г. вошли, кроме председателя, постоянно присутствующие члены – инспектор СПбДА архимандрит Хрисанф (Ретивцев), настоятель церкви Константиновского дворца протоиерей Самуил Михайловский, законоучитель Института горных инженеров протоиерей Александр Рудаков, профессор Санкт-Петербургского университета Н.М. Благовещенский, профессор СПбДА И.А. Чистович, учитель Санкт-Петербургской 3-й гимназии и инспектор Мариинского института К.В. Кедров; члены-ревизоры – обер-секретарь Святейшего Синода И.А. Ненарокомов, начальник отделения Канцелярии обер-прокурора Святейшего Синода С.В. Керский, С.И. Лебедев, имеющий педагогический опыт по прежней службе в ведомстве Министерства народного просвещения[377].

Архимандрит Хрисанф (Ретивцев), магистр МДА, инспектор СПбДА, а с января 1869 г. ректор столичной семинарии, был единственным монашествующим в составе Учебного комитета. Он сочувственно относился к новым веяниям в области научно-учебной, но старые традиции духовной школы чтил и вряд ли желал их упразднения. В Комитете архимандрит Хрисанф работал охотно, хотя и замечал, что обер-прокурор «имеет какие-то странные предубеждения против прежнего порядка и против академий»[378]. Протоиерей Самуил Михайловский, магистр СПбДА, характерный представитель столичного «ученого» белого духовенства[379]. Протоиерей Александр Рудаков, магистр СПбДА, был введен в состав Комитета как представитель «законоучительства» светских учебных заведений. Светских профессоров духовных академий представлял в Комитете профессор И.А. Чистович, магистр, преподаватель и историограф СПбДА[380].

Профессор римской словесности Санкт-Петербургского университета Н.М. Благовещенский и инспектор Мариинского института К.В. Кедров были включены в состав Комитета как представители светского образования: тенденция на сближение духовного образования со светским была одной из характерных черт проводимых реформ. Кроме того, они были известными специалистами по древним языкам – первый по латинскому, второй по греческому, что отражало еще одну важную сторону реформы: усиление «классицизма» в духовной школе[381].

Члены-ревизоры Комитета должны были иметь высшее богословское образование, обладать реальными познаниями и опытом духовно-учебной службы, быть способными производить серьезные ревизии, а «не фиктивные, какие были академические ревизии». Наконец, они должны были снискать доверие гр. Д.А. Толстого, причем все знали твердое желание обер-прокурора, «чтобы члены-ревизоры были светские, а не монахи»[382].

Первая ревизия, проведенная членами Учебного комитета зимой 1867–1868 гг., напугала обилием сложностей в преобразуемых семинариях, но сама идея «профессиональных» ревизоров показалась вполне оправданной. Было принято решение печатать отчеты комитетских ревизоров и рассылать их в правления семинарий и училищ для назидания и для подтверждения заявления о полной гласности, в отличие от прошлой засекреченности. Но ревизорское дело оказалось более трудоемким, чем рассчитывали, трое назначенных члена-ревизора не успевали оформлять отчеты и составлять аналитические записки, и в 1871 г. число членов-ревизоров Учебного комитета было увеличено до пяти[383].

Членом Учебного комитета можно было считать и Н.А. Сергиевского, магистра и бывшего бакалавра МДА, директора Канцелярии обер-прокурора и члена Комитета 1866–1867 гг.[384]

Влияние обер-прокурора на Учебный комитет было не столь очевидно, как в случае ДУУ: в состав Учебного комитета входили лица священного сана, большинство членов Комитета имели высшее богословское образование, что делало невозможным сведение Комитета на канцелярский уровень. Однако то, что светские члены Комитета назначались по предложению обер-прокурора, давало ему возможность вводить в обсуждение Комитета свои идеи и надеяться, что они не останутся без поддержки. Кроме того, члены-ревизоры – светские чиновники, хотя и с высшим духовным образованием и духовного происхождения, – в значительной степени зависели от обер-прокурора, выполняли его поручения. Кроме того, передача переписки и дел по инспекторской части в Канцелярию обер-прокурора ставила все духовно-учебные дела под его контроль.

Настораживало выражение учредительного указа: решение проблем духовной школы отдавалось не Святейшему Синоду, а «Главному Духовному управлению». Это ставило вопрос о последней инстанции в решении духовно-учебных дел. Действительно, создание Учебного комитета отдалило синодальных членов от руководства духовно-учебными заведениями: Комитет никаких важных дел не решал – решал Синод, но очень часто синодальные решения по духовно-учебным вопросам полностью повторяли проекты решений, приведенные в журналах Учебного комитета, представленных Синоду обер-прокурором[385]. Связующим звеном вновь являлся обер-прокурор. Таким же путем осуществлялась и обратная связь: указы и рекомендации Синода передавались в Комитет через обер-прокурора. Лишенное своего непосредственного представителя в Синоде, более того – отгороженное от Синода посредником, новое духовно-учебное управление не могло претендовать ни на значительную