Высшая духовная школа. Проблемы и реформы. Вторая половина XIX в. - Наталья Юрьевна Сухова

известных своими способностями[337].

Насущной проблемой всех духовных школ, в том числе и академий, оставалась проблема финансовая. В 1865 г., в ожидании общих преобразований, было проведено некоторое повышение окладов служащих в духовно-учебных заведениях, в частности в академиях, из местных средств[338]. Эта мера сняла напряжение, но местные средства не могли дать надежной определенности положения.

С особой остротой встала в конце 1850-х гг. перед академиями проблема нравственного воспитания. В целом академии были и оставались церковными школами, преподаватели и студенты которых участвовали в таинствах, богослужении, переживали все нюансы, проблемы и радости духовной жизни[339]. Но современные «вольные» настроения, проникавшие извне, материалистическая и рационалистическая литература, попадавшая так или иначе в студенческую среду, обнаружили, что «век сей» имеет довольно сильное влияние на духовных воспитанников. Уже в 1856–1857 гг. доходили тревожные слухи о настроениях в академиях, причем свидетельствовали об этом и архиереи, и сами преподаватели и студенты академий, и государственные власти[340]. В 1858 и в 1861 гг. в академиях произошли «вспышки», спровоцированные внешними событиями, но указывающие на неблагополучие не только в нравственной, но и учебной части.

В 1858 г. поводом послужило издание за границей брошюры калязинского священника И.С. Беллюстина, в мрачных красках рисовавшей все стороны жизни духовенства, в том числе и духовное образование, училища и семинарии[341]. Сочинение, вызвавшее сильную реакцию во всех слоях русского общества, дошло до духовных академий[342]. Ректоры, инспекторы, профессора, бакалавры менялись так часто, что некоторых предметов так и не пришлось выслушать от начала до конца: каждый новый лектор начинал с начала, но не успевал дойти до конца, взгляды их часто расходились; ни один ректор или инспектор не успевал овладеть ситуацией и увидеть плоды применяемых им мер[343].

Следующий сильный всплеск нестроений во всех академиях произошел в 1861 г. На этот раз наиболее сильное волнение было в КазДА. Дело приняло общецерковное звучание, дошло и до императора, ибо замешаны в нем оказались и преподаватели академии. Ревизия КазДА выявила множество недостатков, при этом обнаружилось отсутствие понимания между ректором и профессорско-преподавательской корпорацией[344].

Щапов Афанасий Прокопьевич, преподаватель КазДА

В октябре 1862 г. ректор МДА протоиерей А.В. Горский печалился о «распространении вольномыслия даже между воспитанниками, выходящими из академии». Но и усилия уважаемого отца ректора, пытающегося искать сближения со студентами «в духе и направлении», призывающего следовать «началам духовной жизни» и проводить их в обществе, ни к чему не вели: «распущенность студентов не уменьшилась….если не увеличилась»[345].

Таким образом, несоответствующие высшей духовной школе настроения, как следование «духу века сего», были отражением времени. Тем не менее анализ всех академических нестроений конца 1850-х – начала 1860-х гг. показывает, что причиной нестойкости молодых богословов в значительной степени было нарушение нормального ритма духовно-учебного процесса. Ослабление, с одной стороны, церковного настроя и особой ответственности высшей духовной школы, с другой стороны, заинтересованности в научно-богословских занятиях, делало академии беззащитными перед внешними влияниями. Выхода было два: 1) усиление замкнутости академий как при приеме, так и в процессе обучения, 2) внутреннее академическое противостояние этому «духу». Последнее имело аспект не только нравственный, но учебный и научно-богословский: более активное вовлечение студентов в учебные занятия, под непосредственным руководством преподавателей, специальные занятия богословием должны были дать студентам правильные ориентиры в личном отношении к современным вопросам и веяниям. Но для реализации двух последних академическому образованию требовался новый стимул и оживление отношения к духовно-учебному процессу как преподавателей, так и студентов.

Была попытка ответить на новые запросы жизни просветительской деятельностью академий, дав возможность преподавателям и студентам реализовать свой богословский потенциал в церковном отношении. Но расширение внеакадемической просветительской деятельности как преподавателей, так и студентов не всегда признавалось полезным. На желание студентов МДА открыть при академии воскресную школу для мещанских детей Сергиева Посада святитель Филарет ответил отказом: заниматься этим должны приходские священники, а не студенты академий, которым следует употреблять время «для усиления своего знания латинской и греческой словесности»[346]. В том же году СПбДА выразила желание открыть у себя публичные лекции. Предусматривалось два варианта: сделать обычные академические лекции открытыми для всех желающих или проводить в академии силами профессорско-преподавательской корпорации особые публичные лекции. Однако ни один из этих вариантов не был одобрен святителем Филаретом, мнение которого запросил обер-прокурор граф А.П. Толстой[347].

В то же время святитель Филарет благожелательно отнесся к учреждению в 1863 г. Общества любителей духовного просвещения, среди инициаторов которого было московское духовенство – выпускники МДА и других академий, находя это дело «полезным и благопотребным» и ходатайствуя перед Святейшим Синодом[348]. Академии, по мнению святителя Филарета, составляли особое богатство Церкви: они призваны решать богословские проблемы, встающие в церковной жизни. Для этого они должны жить углубленно и сосредоточенно, под пристальным наблюдением священноначалия, не допуская внутрь себя светский дух и пагубную дерзость, именно тогда они смогут служить опорой – через своих выпускников – в решении насущных церковных проблем: организации миссии, просвещения народа, приходской жизни.

В новых условиях общественной жизни духовные академии пытались найти свое место, реализовать себя как просветительские центры и церковные школы. Однако решения вопроса о популяризации богословия и просветительской деятельности академий были неоднозначны и вызывали серьезные разногласия. Но единым было мнение: академиям следовало сосредоточиться на решении своей главной задачи, в исполнении которой состоит их главное церковное служение: высшем духовном образовании и развитии богословской науки.

Таким образом, последнее десятилетие перед реформой обострило все академические проблемы: недостатки учебного процесса, уход из духовно-учебной системы значительного числа сильных семинаристов и ученых сил из самих академий, недостаточность в академическом обучении как реального фактического знания, так и подлинной научности. Попытки изменить ситуацию внутренними силами и локальными мерами не приводили к существенным результатам, ибо наталкивались на основные проблемы: многопредметность и многозадачность академий, требующие более основательного изменения всей системы академического преподавания. Развившийся состав академических наук не позволял найти удачного соединения предметов в кафедры и обеспечить преподавателям возможность хотя бы относительной специализации. А это лишало академическое образование надежд на совершенствование, обновление и углубление. Проблема перегруженности студентов уже не могла быть разрешена старым методом – переводом 2–3 предметов в разряд групповых, но требовала более радикального решения. Не решалась старыми методами – самостоятельным углублением в ту или иную науку – и проблема подготовки специалистов – преподавателей и ученых.

Среди архиереев и в академической преподавательской среде не было единых мнений о желаемых изменениях. В самих академиях лишь начинали назревать силы, готовые реально обсуждать необходимые изменения и проводить их в жизнь, но этот процесс требовал времени.

* * *

Таким образом, духовные академии в процессе реализации Устава