Авиценна - Вера Смирнова-Ракитина

С этим пришлось согласиться и Ал-Бируни. Хорезм перестал быть неприступной крепостью.

— Ваше спасение в том, чтобы уехать, не выслушав приглашения в Газну из уст самого хорезмшаха… — задумчиво сказал Ал-Бируни. — Я же, когда вы уедете, постараюсь сделать все, чтобы зам можно было поскорее вернуться…

Абу-Сахль принял неприятную новость спокойно, предупредив только, что поедет без слуги.

— Мне не впервой менять пристанище, — посмеиваясь, сказал он. — В наше время жизнь ученого почти вся проходит в пути…

Ибн Сина усмехнулся в ответ на такое заявление. Очень уж странно прозвучало оно для него, привыкшего к спокойной научной работе, не требовавшей до сих пор переездов. Но все же тревога на мгновение сжала его сердце. «А что, если действительно?..»

Но сейчас уже ничто не могло изменить решение ученых: уезжать, уезжать немедля, пока хорезмшах самолично не передал им приглашения султана и рекомендации халифа. Уехать и скрыться от милостей непрошеного покровителя — султана Махмуда!

На всякий случай, только на всякий случай, так как разлука предполагалась самая короткая и ученые должны были скрываться где-то вблизи от Хорезма, Ал-Бируни написал Ибн Сине рекомендательное письмо в Джурджан, к тамошнему султану Кабусу ибн Вашмгиру, у которого прожил много лет.

Скитания

Глава 1

Так вот что такое великие, неисчислимые и ужасные «Семь песков Хорезма!» — думал Абу-Али ибн Сина, с тоской оглядываясь кругом. Куда ни бросал он взгляд, всюду желтые песчаные барханы и добела раскаленное небо. Песок сжигает ноги, а с безоблачного неба все льются и льются потоки расплавленного воздуха, от которого больно глазам, а тело немеет и делается мучительно тяжелым.

Во всем этом желтом море песка только крошечный островок тени, которую бросает растянутый на палках плащ. Под ним на коврике — больной. Лицо его почернело от страданий и жажды, глаза закрыты.

Третий день лежит здесь несчастный старик, на три дня задержалось путешествие. Давно уже уехал слуга на поиски воды и лекарств, но его все нет и нет. Неизвестно, когда он вернется, а вернувшись, застанет ли больного в живых…

Над умирающим склонился Абу-Али ибн Сина. Он сам страдает от жажды, сам измучен жарой и скитаниями, но все его помыслы сосредоточены на том, чтобы облегчить мученья друга. Его взгляд прикован к тяжело вздымающейся груди старика, к слабому биению жилки на его виске.

Ибн Сина снова и снова вспоминает несчастную историю их путешествия.

Началось оно при безоблачном небе. Едва брезжило утро, когда они покинули прекрасный, любимый обоими Ургенч. Все шло удачно, пока не остались позади плодородные земли, пока не вступили они в пески, окружающие Хорезм.

Из осторожности Абу-Сахль настоял на том, чтобы не брать проводника и не присоединяться к караванам, которых, кто ведает, сколько времени надо было бы ждать. Никаких дорог через пески не было. У пограничных жителей удалось только узнать направление да приметы, по которым можно было находить колодцы. Путники запаслись водой и тронулись в путь.

Абу-Сахль несколько раз в своей жизни пересекал пустыню и готов был считать себя опытным путешественником. Но он никогда не встречался с песчаной бурей. Не знал ее предвестников и как вести себя, когда приметы превратятся в бедствие. Едва начался ветер, который, казалось, сдвигал целые горы песка, поднимал их, крутил в небе и сваливал вниз, верблюды разбежались. Люди растеряли друг друга. Абу-Али сумел все же поймать своего верблюда, заставил лечь, накрыл его голову плащом, притулился тут же сам. Ночью ветер стих. На рассвете Ибн Сина бросился искать спутников. Слуга нашелся поблизости. Его верблюд был цел. А Абу-Сахля разыскали только к полудню и то лишь потому, что из-под груды песка виднелся край его одежды. Раскопали его почти без признаков жизни. Его верблюд, на котором были основные запасы воды, исчез. Кое-как, с помощью тех остатков, что плескались еще в бурдюках, привели старика в чувство, но все равно положение его безнадежно. Абу-Али, как врач, прекрасно понимает это. И все же надеется… Надеется, хотя бы облегчить его страдания.

Иногда Ибн Сина отходит от больного, взбирается на песчаный бугор и смотрит вдаль.

Солнце больно слепит глаза. На горизонте ничего не видно — пески, пески и пески…

Абу-Али снова возвращается к старику и видит, как беззвучно шевелятся его пересохшие губы. Наклонившись, он улавливает слово «пить».

«Чем же напоить его? — мучительно думает Ибн Сина. — Неужели слуга не привезет воды? И почему он так долго не возвращается? Не заблудился ли он? Может быть, он не нашел колодца и сам погибает в пустыне? А может быть, его убили или захватили в плен встречные кочевники? Как мы неосторожны! Как глупо неосторожны…»

Сердце Абу-Али разрывается. Он еще раз озирается вокруг в поисках помощи. Взор его падает на верблюда, обессиленно развалившегося на песке. Ибн Сина торопливо достает из вьюка пиалу, тонкий ножичек и небольшой зажим. Подойдя к верблюду, он осторожно, одним ловким движением вскрывает артерию. Красная пенистая струя бьет из надсеченной артерии и наполняет подставленную чашу. Не успевает верблюд рвануться, как быстрые руки опытного хирурга накладывают зажим на ранку, и верблюд, уверенный, что его всего лишь укусила злая муха, остается спокойно лежать.

Абу-Али подносит пиалу к губам умирающего. Абу-Сахль делает несколько глотков, и подобие тихой улыбки появляется на его лице.

Старик силится сказать что-то, но жизнь уже покидает его.

Абу-Али допивает пиалу и сам валится без чувств ка край ковра.

Когда вернулся слуга, солнце стояло уже над самым горизонтом. Верблюд бродил неподалеку, обнюхивая песок, разыскивая колючки. Над маленьким становищем вились черные коршуны, а на ковре лежали рядом мертвый Абу-Сахль и обессилевший Абу-Али. Вода, привезенная слугой, оживила ученого, а покойника могла только омыть.

Ибн Сина выкопал могилу Абу-Сахлю и сам положил в нее друга.

Под утро, пока еще не началась дневная невыносимая жара, жалкие остатки каравана двинулись в путь.

Четверо суток добирались путники до хорасанского города Абиверда, лежащего на границе пустыни. Там они прожили несколько дней в маленькой комнатке караван-сарая, пока не окрепли настолько, что смогли продолжать свой путь.

Без сожаления покинули они этот пыльный, обожженный солнцем, овеянный пустынными ветрами городок и тронулись в Несу.[32]

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});