Журналист: Назад в СССР (СИ) - Веха

нашего допроса Воронова меня нет-нет, да и посещала порой шальная, сумасшедшая мысль. А ну, как сейчас этот Воронов встанет с постели, подойдёт ко мне и спросит с этакой иезуитской улыбочкой: как я поживаю тут и давно ли прибыл сюда из будущего?

И что я тогда ему отвечу?

И кто поручится за то, что я тут же не окажусь в соседней с Вороновым палате, и меня тоже начнут допрашивать и разбирать мой мозг по косточкам?

Иллюзий я давно уже не строю: мне отлично известно, что в распоряжении нашей отечественной медицины, пусть даже и образца 1980-го года, уже имелось немало вполне действенных способов заставить человека признаться в чем угодно. А уже вывести его на чистую воду, принудив сказать любую правду о себе — это, братцы, вообще элементарно, как два пальца об асфальт!

Да где же он ее откопал, эту флешку, черт возьми⁈

Увы, в том-то и дело, что в прошлое заглянуть как-то еще можно. Например, откопать в древних археологических пластах почвы тульский самовар, чтобы подшутить над своим профессором археологии, как делали в свое время на практике мои университетские однокашники с истфака. Или реально обнаружить стальной кованый гвоздь внутри куска антрацита, появившегося в ту дремучую пору, когда на Земле еще и динозаврами-то не пахло. И можно пытаться искать какие хочешь объяснения, но от того факта, что антрацит был и остается самым древним видом угля и окончательно сформировался целых 400 миллионов лет назад — против этого, как говорится, не попрешь. А гвозди в угле находили, и окаменевшие следы людской обуви рядом со следами динозавров — тоже.

Но совсем другое дело — летом 1980-го года держать на своей ладони вещицу, которую еще даже не изобрели. Или видеть перед собой человека, который ее принес из будущего. А в том, что принес, я не сомневался. И неважно, как себя чувствует Воронов, помнит он что-либо из приключившегося с ним или пока что его память натурально отшибло. Но где-то — и я это твердо знал! — здесь, в этом городе у Воронова должен быть некий прибор или девайс, куда эту флешку можно воткнуть. И узнать, что находится на ней.

Вот поэтому на протяжении всего допроса писателя я старался помалкивать, сидя рядом с Сотниковым и придав своей физиономии важное и почтительное выражение.

Покуда Сотников отвозил меня домой, он всю дорогу молчал. Мне показалось, что он чем-то расстроен, но я даже и предположить не мог, что причина — во мне.

Припарковавшись у въезда во двор моего дома, он полуобернулся ко мне и строго спросил:

— Ну, что? Чего всю дорогу просидел, как в рот воды набрал?

Я пожал плечами. Что говорить, когда нечего говорить?

— Я вообще-то все эти смотрины устраивал для тебя, — тихо сказал шеф.

В первую минуту я даже не нашелся, что ответить.

— Зачем?

И тут шеф посмотрел на меня так, как никогда еще не смотрел. Его взгляд прищуренных серых глаз вдруг пронзил все мое существо, словно он только что заглянул ко мне в душу, всё разглядел там и вызнал досконально все мои секреты и тайны.

— Ты действительно не знаешь? — вздохнул он.

Я как заведенный замотал головой, рискуя, что сейчас она вот-вот оторвется.

— Ладно, — кивнул он. — Значит, скоро сам всё узнаешь.

И потянувшись к двери, повернул ручку.

Я выбрался из его «жигуленка» и удивленно воззрился на шефа. Но Сотников больше ничего не сказал. Просто завел мотор и дал газу. А я так и остался стоять на асфальтовой дорожке перед своим домом, хлопая глазами в полнейшем недоумении и не зная, что и думать.

А потом повернулся и побрел домой.

В почтовом ящике что-то белело. Я запоздало вспомнил, что в прихожей на гвоздике, что у зеркала, висели в одной связке два каких-то маленьких ключика. Один явно от почтового ящика. Но подниматься в квартиру, а потом возвращаться мне было в лом, и я стал с силой протискивать пятерню сквозь узкую щель почтовой секции в ячейку с номером моей квартиры. С третьей или четвертой попытки, чуть не содрав кожу на пальцах, мои усилия, наконец, увенчались успехом, и я вытащил письмо в конверте. Оно было от родителей, писала, конечно, мама.

Ну, вот, брат, мысленно поздравил я себя, ступая по лестнице. Ты уже совсем свыкся со своим новым бытием и называешь своими родителями совершенно незнакомых тебе людей. Что-то будет дальше?

А дальше я скипятил пузатый чайник, разрисованный аппетитными ягодами малины, достал из пластмассовой хлебницы толстый батон, купленный загодя, а из холодильника вынул развесное «Вологодское» в промасленной серой бумаге и маленькую баночку икры минтая. После чего соорудил себе огромный бутерброд, уселся за стол, надорвал конверт и, вынув несколько исписанных листов бумаги, погрузился в чтение.

Первая часть письма была посвящена традиционным родительским советам насчёт здоровья и осторожности во всем. Даже странно было читать исходящие от мамы-геолога, явно видавшей виды, наставления сыну не купаться по утрам в холодной речной воде — это в июльскую-то жару! — и переходить улицы только по переходам. «Зебрами» в этом веке их, видимо, называть еще не было принято.

Далее мама конечно же интересовалась моими успехами на ниве поступления. Особенно ее интересовал творческий конкурс: приняли ли у меня публикации, когда и в какой форме он пройдет, когда станут известны результаты, допустят ли меня после этого к остальным экзаменам.

До конкурса оставалось еще четыре дня. Мне предстояло написать сочинение, как я понял, в форме репортажа. За этот предварительный экзамен я не беспокоился. Даже без покровительства Сотникова мне не составит труда описать какое-нибудь из своих старых редакционных заданий. В моей первой газете была рубрика, куда я писал с особенным удовольствием. Она называлась «Корреспондент меняет профессию». Чтобы сделать репортаж для этой рубрики, мне нужно было отработать смену с шофером или крановщиком, врачом «Скорой помощи» или постовым милиционером… А потом просто описать свои впечатления, дать интересной фактуры, описать пару живых характеров.

Вот и отлично, именно такой репортаж я и буду писать на конкурсном испытании, решил я. Надо будет только вспомнить какое-нибудь из моих былых дел поинтереснее, по возможности одно из первых, когда я был еще репортером-желторотиков. Тогда выйдет убедительнее и искреннее.

И, мысленно поставив себе галочку напротив творческого конкурса, я снова углубился в чтение родительского письма.

Внимательно изучив все материнские наставления по поводу квартплаты и нюансов общения с хозяйкой моей съемной квартиры, я стал читать рассказы моей псевдо-матушки об их с псевдо-папушкой геологическом житье-бытье. Оказывается, оба