Виктория - Ромен Звягельский

Девочки осунулись быстро, кормили их одной картошкой и капустой. Иногда родные ростовчанок успевали сунуть им кой какую провизию, но это с разрешения Эммы. Той приходилось приносить курево и самогонки. Эмма была главной в красном кирпичном доме, стоявшем в тени серой тополиной листвы, цепко держащейся на декабрьских ветрах. В этом доме еще сохранились парты и карты полушарий на стенах, на доске Вика поначалу рисовала своих новых подруг, пока не закончился мел, который они отыскали в столе учителя.

Необычно было приспосабливать под жилье класс, в котором кто-то писал контрольные, трясся из-за невыученного урока истории, метал самолетики и получал за это от географа.

Когда увели Шуру, Викторию охватило беспокойство. Для начала она собрала Шурины вещи, разложенные в их «квартире» — отгороженном партой углу класса, возле батареи и окна. Она сложила все в ее походную сумку, похожую скорее на конверт для картин и мольберта.

Скатала она Шурину телогрейку, на которой та спала, собрала ее бельишко, сушившееся на батарее, из-под батареи она достала корку хлеба, тоже сунула в сумку.

Над головой возникло круглое личико Вали, а за ней с парты свесилась Лена.

— Ты знаешь, Вик, — проговорила Валя, — послушай, что Ленка говорит. Она думает, Шурку больше не вернут.

Вика встала на колени, посмотрела сначала на одну, потом на другую. Она вдруг разозлилась на них, ей показалось, что они лезут не в свое дело, что мелят языком пустое, что не надо им каркать и ввергать в тоску, она, Вика, и без них знает, вернут или не вернут Шуру.

— Я вот что вам скажу, — неудержимо сухо сказала она, — вы-то сами… О себе позаботьтесь.

Она встала на ноги и громко произнесла:

— Ну, подумайте, с какой радости нас по домам распустят. Где вы видели честных фашистов, все ждете, чтобы они слово свое исполнили?

— Правда, девки, — вдруг обернулась Валя, — мы же здесь живем, куда это они нас «по домам» везти собираются?

Они бросились к двери и стали дубасить в нее. Но запоры в этой школе были крепкими. И главным была Эмма, представшая перед ними через пять минут. Она держала в руке пистолет, за спиной у нее стояли пятеро полицаев, сверкая сальными глазами.

— Ну!! — вскрикнула она, распахнув дверь, — Кто следующий?

Вика что-то недоброе почуяла, тихо напряженно спросила:

— Где Шура?

— Так ее Шурочкой кличут, — улыбнулся молодой распотрошенный мужик, подняв бровь на Вику, — А все признаваться мне не хотела.

Вика краем глаза увидела, как Лена зажала себе рот двумя ладонями и согнулась, точно ее тошнило.

— Так то, — крякнула Эмма, — И чтобы, суки, до завтрева молчком сидели! Отправят по этапу, хоть отдохну от вас, тварей.

С этими словами она захлопнула дверь.

Вагон покачивался на рельсах мирно, словно чокался со стыками рельс, словно не торопился никуда, а совершал прогулку.

— Скоро станция, — заметила Вика, — останавливаемся.

И правда, поезд вскоре остановился и через минуту дверь широко распахнулась. Вика все еще стояла у окошка, выходившего на рельсы, за которыми виднелся лес, заснеженные насыпи и домик стрелочника.

Она спрыгнула с ящика и выглянула в проем. Как раз в это время с другой стороны на платформу вагона впихнули нескольких девушек. Их на каждой остановке добавляли и добавляли, девчонки ворчали, но Вика повторяла, что так теплее.

Она поглядела вниз под ноги, девушки ползком пробирались в середину.

— Нюра!

Да это была Нюра, Нюра из Темиргоевской, соседка, подруженька, как же она сразу не узнала!

Нюра повзрослела, глядела так, словно комплиментов ожидала, видимо, знала о своей привлекательности. Вика была очарована ее крупными карими глазами, большим ртом, черными послушными волнами волос.

— Нюрочка! Этого же быть не может!

— Вика, подружка! — Нюра поднялась и обняла Вику, — Как же это?

Поезд тронулся, и девушки протиснулись к окошку, чтобы лучше разглядеть друг друга, за ними пробрались Лена и Валя.

— Откуда ты? Какая гарная стала!

Нюра не ответила встречными похвалами, перекинула косу на грудь.

— А у нас состав повредился в двух местах. Подорвался на минах. Да жаль, партизанам не удалось отбить. Всех нас измучили пока до этого переезда довели, тут сутки вас дожидались!

— Давно ты из станицы? Как там наши, как вы живете, как Иван Петрович, как ребята, ну ты рассказывай, рассказывай все по порядку.

Нюра жеманно поджала губы, завела глаза.

— Ну, во-первых, того… Фашисты у кажной хате понатыкались. Пришли, собрали всех, вот значит, пособирали всех, согнали, того, в правление. Мамка моя ходила. Мужиков, того, маловато осталось, все подчепылись и на фронт въихалы. Немцы, раз, и говорят, мол, колхоз распускаемо на вси четыре стороны, но далеко не вбегаты. Вот вам, так сказаты, норма, по скольку яиц, по скольку молоку сдаваты в комендатуру. Половину скота колхозного угнали в неизвестном направении — в райцентр. Говорят, чи увезли в Германию, чи съилы. Теперь так: остатнэ скотину раздали по дворам. На всех не хватило, так тем кур отдали, того самого, телеги там всякие… А шо? Кой-кому и понравилось. Твоя бабка была б, ей бы понравилось!

— Ни тебе об этом рассуждать, — отрезала Вика и увидела, как Нюра испугалась, — Ладно, не будем об этом.

Вика слушала и огорчалась, ей очень хотелось спросить Нюру, когда она последний раз читала хоть какую книгу, но не стала обижать дорогую подружку детства.

— А наши? Кто остался? Тимоша, Жихарев, Плахов…

— Наши осталися. Ага. Жихарев возглавляет партизанский отряд. Я его один раз на огородах у Тимофея Толстого видела. Тимофей и есть теперича главный — старостой назначили его, вот. А я так думаю, что нехай будет свой. Он, правда, стал злыдней, с кнутом ходит. Свора из десяти собак за ним тыркается по дворам.

— Откуда у него столько собак? — удивилась Вика.

— Та не, це я так. Прихлебатели, разумиишь? Так, про кого йще. Плахов? Ой, — вскрикнула Нюра, — так ты же ж ничего не знаешь! Он жеж як вы въихалы, он жеж обженился с горю. На физкультурше, помнишь? Дите уже спрацали, на фронт ушел. Они перед войной с Жихаревым друзьями закадычными стали.

Вике стало грустно, но не оттого, что ее Иван Петрович женился на той рыжей учительнице, а оттого, что из Нюриного рассказа выходило, что и правда, лишние были Сорины в станице. Мешались там. А вот уехали и даже Плахов помирился с Жихаревым, который выжил Сориных из Темиргоевской. А чувствовать себя и свою семью изгоями, ненавистым камнем преткновения: это вновь всплыло в ней и показалось невыносимым.

— Ну, а Юрка? Другие ребята? — осторожно спросила она, — Все целы?

— Не все, — ответила Нюра и опустила длинные ресницы. — Мы ж, того, пожениться решили.

Лена и Валя восхищенно вобрали в себя воздух:

— Ты — жениться?

— У нас многие рано выходят, мамка моя в четырнадцать замуж вышла.

— На ком, — не понимала Вика, — За кого ты замуж-то собралась?

— Да уже, видать, не выйду.

Нюра стала шлепать губами, сильно задрожала и заплакала:

— Сначала они Юру пытали. В райцентр увезли и пытали. Они хотели партизан найти и знали, что Юра знал… А Юра правда знал. Он случайно в станице задержался. Из-за меня. А они его и захватили.

— Родной отец? — вдруг спросила Вика, — Тимофей-то?

— Что ты? Что ты? Сказылась! Тимофей тут ни при чем. Война.

Она обмякла, зарделась, стала утираться. Потом оглядываться стала, ища своих землячек, но те были в дальнем углу вагона. Вагон качнуло, и Нюра упала на грудь Вики.

— Ну, хватит, хватит.

— Теперь продадут в рабство… — всхлипнула Нюра.

В вагоне стало тихо. Все прислушивались, это была первая информация. Все, как одна, почувствовали, что Нюра что-то знает.

— В какое рабство? — спросила Лена, — Говори, что слышала?

Нюра обернулась и заговорчески стала рассказывать.

— Когда нас везли в райцентр, полицаи все шутковали: продадут в рабство, продадут в рабство. Мамка моя пол дороги бегла за телегами. Нас ведь много забрали, да в разные составы запихнули.

— Ну! Они что же всю страну вывезти решили?

— Страсть сколько поездов идет, — подтвердила Нюра, — Везде люди, оборванные, больные. Ну, так вот, бачте, мы полицая пытаем, кажи, куда нас. Он каже, что в Берлин. Каже, что вже там есть немец како-то богатый, который наших девок скупает, так, девки?

С другого конца вагона подтвердили, все повернули головы к Нюриным землячкам.

— По пятнадцать фенигов, — добавила одна из них.

— Слухайте дальше. Вот тот немец, бюргер по-ихему, буде нас смотреть и распродавать.

— Как Чичиков — мертвые души, — ахнула Лена Красавина.

— Не, как на восточном базаре наложниц, — грубо пошутила Валя.