Обманщики. Пустой сосуд (СИ) - Дарья Алексеевна Иорданская

не поймешь… — дрожащие пальцы огладили густой ворс. — Есть здесь где-нибудь скалы?

— Скалы? — переспросил Ратама.

— Вот это горы, — Ильян продолжил водить пальцами по ковру. — Они возвышаются далеко на севере. А это «камни-великаны», или — просто говоря — одиноко стоящие скалы. Вот здесь, совсем рядом со входом в святилище. Найдем эти скалы, найдем и вход.

— Каменные великаны? — Ратама нахмурил лоб. — А не может речь идти об идолах, мастер? К западу отсюда посреди пустыни стоят шесть огромных древних идолов. Они наполовину разрушены, но в них еще можно разглядеть людей в странной одежде.

— Может, и идолы, — задумчиво согласился лекарь. — Ты знаешь это место? Можешь нас туда отвести?

Ратама с готовностью кивнул.

* * *

Отправляться решили немедленно, не откладывая, тем более что, по словам Ратамы, идолы располагались от стоянки в полудне пути, и речь шла о бодрой рыси. Кочевники тем временем собрались уходить. Они не оставались подолгу на одном месте, и сейчас путь их лежал к оазису на востоке, которым Девять племен пользовались по очереди по договоренности. Там были вода и достаточно корма для лошадей. Раненую Лин кочевники обещали забрать с собой и заботиться о ней до возвращения наставника.

Улучив минуту, Цзюрен заглянул в палатку. Девушка спала, свернувшись неловко калачиком, и всякий раз, когда ткань покрывала касалась ран на спине, стонала едва слышно. Волосы разметались по коврам и шкурам, служащим постелью. Подойдя осторожно, Цзюрен присел на ковер и быстро заплел эти волосы в косу, конец перевязав шнурком. Собственные волосы, распущенные, упали ему на лоб и спину.

— Мастер Дзянсин.

Цзюрен аккуратно уложил косу на подушке и поднялся.

— Мастер Ильян.

Лекарь выглядел слегка недовольным, и на долю секунды Цзюрен ощутил себя вдруг в чем-то виноватым. Нелепое было чувство.

— Моя ученица, мастер Дзянсин, молода и наивна. Она может неправильно тебя понять.

— Я не хотел оскорбить госпожу Иль’Лин, — уверил Цзюрен. — Или тебя.

— Я и не оскорблен, — качнул головой Ильян. — Я лишь предупреждаю: если ты продолжишь в том же духе, за тобой будет бегать влюбленная девчонка. Моих советов и голоса разума она уже слушать не будет.

Цзюрен досадливо поморщился и кивнул, признавая правоту лекаря.

— Закончив все дела, мы разойдемся. Я отправлюсь в столицу, к жене. А вы с ученицей вернетесь в Хункасэ.

— Так и будет… так и будет… — пробормотал Ильян. — Лошади готовы.

— Теперь ты уверен в карте?

Ильян пожал плечами.

— Та, что у нас была, как ты сам решил, до сих пор достаточно точна. Во всяком случае остались еще кое-какие ориентиры. Карта с ковра в определенной степени условна, в ней не учитываются расстояния, а знаки… зачастую приходится прочитывать интуитивно. На ней порой нет разницы между горами и городами. Если мы совместим их, то можем найти дорогу.

— Или окончательно заблудиться.

— Или окончательно заблудиться, — кивнул молодой лекарь.

Лошадей было пятеро: три под седлами, и еще две везли нехитрые припасы, воду, сушеное мясо и крупу, которую здесь отваривали в небольшом количестве воды. Получалась сухая, хрустящая на зубах каша, щедро сдобренная маслом и специями. Есть ее человеку, непривычному к такому, было непросто.

Еще на юге Цзюрен часто задумывался, что же заставляло людей жить в почти невыносимых условиях? Правители Карраски не пускали их на свои плодородные земли? Или дело было в силе привычки? В конце концов, у каждого племени была в запасе история, что прежде их суровые края выглядели совсем по-другому. А потом вода ушла.

— А скажи мне, мастер Дзянсин, — Ильян подъехал ближе. — Что ты думаешь о Джуё?

— Мерзкий и жадный тип, скупивший полстолицы. Говорят, ему даже король должен.

— И что наемникам Джуё могло тут понадобиться?

Цзюрен нахмурился. Ему самому не нравилось присутствие здесь людей Джуё. А еще меньше отнятый у одного из них железный меч. Он и сам не раз задумывался о преимуществах этого необычного металла. Увы, железо было так редко и дорого, что ценилось выше золота. Но что если каким-то образом Джуё отыскал его источник на земле?..

— Владения Джуё располагаются на юге, и те земли не слишком богаты ресурсами. Полей там плодородных нет; медь, олово и серебро почти истрачены. Здесь Джуё может искать материалы и выгоду. И рабов, — Цзюрен поморщился. — Его старший сын был бы не против, верни мы рабство. Младший — темная лошадка, он может быть и того хуже.

Некоторое время ехали молча, время от времени сверяясь то с одной, то с другой картой. Солнце припекало, и от песка, сменившего солончаки, поднимался тяжелый жар. Однако, нужно было спешить, и ехали они до тех пор, пока жара не стала совсем невыносимой, и только тогда сделали привал в тени наспех сооруженного тента.

Когда жара сошла понемногу на убыль, они снова двинулись в путь. Но спустя несколько часов, когда на севере горизонт сделался неровным и темным из-за излома гор, на юге показалась новая неприятность. Горизонт там побагровел, небо заволокла зловещая тьма.

— Песчаная буря? — Ильян привстал в седле.

— Пока она далеко, — успокоил Цзюрен. — Мы успеем укрыться.

Однако буря вдруг ускорила свой бег, тьма надвинулась, и уже можно было ощутить, как жалят лицо мелкие песчинки. Цзюрен прикрыл лицо рукавом и крикнул:

— Надо спешиться.

Ратама заозирался, ища возможное укрытие. Один Ильян остался невозмутим и неподвижен. Его звучный голос перекрыл гул бури.

— Это морок.

На взгляд Цзюрена, все было более чем реально.

— Я читал о таком! Пустыня играет с твоими чувствами.

Ах, читал! Цзюрен подавил легкое раздражение и напомнил себе, что молодой лекарь не только прочитал немало книг, но и пропутешествовал изрядно.

— Доверься мне, Цзюрен. Это морок. Не смотри, не слушай. Не верь ему.

Буря приближалась. Ей противостояла спокойная уверенность лекаря. И сложно было сразу сказать, что же победит: собственные глаза и чувства или вера этого хрупкого молодого человека, в седле держащегося на чистом упрямстве.

— Придержи коней, Ратама, — велел Цзюрен и спешился. Закрыл глаза.

Ветер шумел и выл. Песок колол его лицо, оставляя глубокие, саднящие царапины. Цзюрен заставил себя ото всего отрешиться. Представил, как на давно уже позабытых занятиях по медитации, что стоит на скале среди бушующего моря. Цзюрен всегда был человеком слишком активным, медитация давалась ему с трудом, и чувства покоя приходилось добиваться долго и очень упорным трудом. Постепенно море успокаивалось и шторм уходил.

Цзюрен открыл глаза. Небо было чистым, ветер — едва ощутимым, он только пересыпал лениво песок на барханах. В отдалении звучало странное, мучительно назойливое гудение, и оно было единственным ясно различимым звуком.

— Ратама, — приказал Цзюрен, — заткни чем-нибудь уши.

Юноша послушался, не задавая лишних вопросов, и очень быстро лицо его приобрело