Летописи Святых земель - Полина Копылова

– Яснейший магнат, – начал он как можно мягче, – я вижу, тут судьба свила клубочек. Вы представили мне свое объяснение прискорбных событий, за что благодарю. Но дело в том, что я ничему не доверяю без проверки. Поэтому прошу вас потрудиться и взглянуть вот сюда, – и он поднял с пола на стол кубок-раковину и, не давая Этери опомниться, продолжил:

– Вот сосуд, из которого пил Эккегард. Если, по-вашему, там любовное зелье, смертельное, по вашим же словам, только для соперника, так допейте остаток. Это и будет венцом вашего оправдания.

Лицо Этери явственно побледнело, и страх отразился в его глазах.

– Но, господин Ниссагль, – зазвучал его внезапна охрипший, прерывистый голос, – я ведь тоже могу умереть. Я могу умереть от любовной тоски, которую оно вызывает.

– Так не сразу же, – жестко рассмеялся Ниссагль, – недельку-то протянете. А там, глядишь, королева узнает о ваших муках и простит вас. Великая любовь случается нечасто, может, в легенду попадете. Не каждый же день юные герои кубки путают.

Этери вздрогнул.

– Ну, – требовательно наседал Ниссагль, – пейте же, я не дам вам умереть. Сам за вас похлопочу. И летописцам накажу, чтоб записали.

– Нет! – воскликнул Этери, отшатываясь.

– Пей! – заорал Ниссагль, перегибаясь через стол, обхватывая арестованного за шею и прижимая к его побелевшим губам золотую кромку кубка. – Пей, сволочь! Глотай свою скверну, тварь!

От ужаса Этери словно парализовало. Он шевельнуться не мог. Ниссагль наклонил сосуд – смертельная жидкость неизбежно коснулась бы уст молодого магната. Этери отчаянно закричал: «Помогите!» – и, неуклюже оттолкнув Ниссагля, согнулся в Кресле, закрыв руками искаженное лицо. Ниссагль вылетел из-за стола, выдернул за плечи юношу из кресла и закричал в его обезумевшие глаза:

– Ах так, значит, это все-таки яд? И кому же он предназначался? Варграну? Ни за что не поверю, даже не трудись врать, птенчик! Незачем тебе травить этого дурака Варграна, потому что это пахнет Судом Высокого Совета, изгнанием и лишением дворянства! Не-ет! Ты метил в королеву! И в таком случае у меня к тебе только два вопроса: почему? И кто тебе помог? Кто твои соучастники?

– Я хотел… в минуту помрачения рассудка… Я сам решился, – слабо защищался Этери от натиска Ниссагля. Гирш размахнулся и изо всех сил залепил ему пощечину. Этери свалился на пол.

– Наглая тварь! Надо же так врать, когда я знаю имя того, кто относил тебе яд! Он уже сидит у меня! И тот, кто дал ему яд, тоже мне известен! В Покой Правды! – приказал Ниссагль солдатам и, отворив тяжелую широкую дверь, вошел туда первым.

Там все было залито красным светом. На низком каменном помосте со сливными желобами по краям недвижно высился голый до пояса Канц в плотно облегающем голову шлеме с маской. Кожаные штаны чуть не лопались на его ляжках, бедра сзади и спереди покрывал куцый негнущийся фартук из алой кожи.

– Итак, ты продолжаешь утверждать, что покушался на ее величество в минуту помрачения рассудка? – спросил Ниссагль, усаживаясь в кресло. Сзади, за пюпитром, уже изготовился писать секретарь.

Этери повис в лапах двух зверовидных стражников. С другого конца покоя уже надвигались подручные палача, готовясь по команде приступить к своим обязанностям. Но он еще держался.

– Да, утверждаю.

– Тогда повернись… Ах да, тебе никак… Разверните его лицом в ту сторону, – и, увидев, что Этери замер, Ниссагль спросил еще раз:

– Ты продолжаешь утверждать, что поднял руку на королеву в минуту помрачения рассудка?

– Да, да, да! – Арестованный пытался опереться на громкий голос, он почти кричал. – Да, говорю же вам!

– Ну, да поможет тебе Сила! Мастера, прощу приступить к ремеслу.

Подручные палача за руки подтащили Этери к свисающим с потолка цепям, замкнули оковы на его запястьях и с треском сорвали с него одеяние. Канц задумчиво перебирал отмокающие в кадке плети, пока не вытащил одинарную, четырехгранную в сечении, хитро перекрученную, с узелками. Взвесил в ладони, прищурился, целясь, отвел руку, дождался кивка и, перенеся тяжесть на правую ногу и кисть руки, ударил.

Этери не успел вскрикнуть. Он задохнулся от боли, ослеп от брызнувших слез, заглатывая воздух ртом, как выброшенная на берег рыба. Второй удар заставил его издать похожий на рыдание вскрик, слезы обильно смочили закинутое кверху лицо, он изогнулся, ощущая нестерпимое жжение двух положенных крест-накрест алых рубцов.

Три, четыре, пять, шесть…

Ночь, огонь, ледяная вода, вопли, пинки и боль, боль, боль…

– Еще, мастер! – Ниссагль сделал глоток вина. Ночь шла на убыль.

Скользкое от крови и дурного пота тело Этери с вывернутыми локтями покачивалось на дыбе. В лапе Канца обвисла мокрая трепаная семихвостка. Было душно и смрадно. От жары щипало глаза и волосы противно щекотали шею за ушами, Ниссагль то и дело откидывал их рукой.

– Он потерял сознание, господин Гирш.

– Плесни водой. Молодой, живучий. Очухается, куда денется.

– Повинуюсь.

– И приготовь горячую шину. По-хорошему, видно, до него не доходит.

– Она с вечера в углях.

– Исполняй.

Вода с шумом окатила упавшую на грудь голову Этери, закапала с волос, смыла кровь, обнажив розовое мясо рубцов… Жесткие пальцы взяли его за подбородок:

– Ну? Ты собираешься признаваться? – В алом тумане выступило огромное желтое лицо Ниссагля с вопросительно поднятыми бровями.

Этери что было сил замотал головой. Ниссагль кивнул Канцу, поднявшему прозрачно-розовую трескучую шину. Помещение огласилось отчаянным криком:

– Нет, нет, нет, не надо, уберите огонь, уберите, уберите, я все скажу, пощадите, нет…

Откуда только взялись у Этери силы так биться – подручные повисли на его связанных ногах, чтобы Канц дальше и дальше вел раскаленным железом страшную шипучую, вспухающую пузырями черту по его груди.

– Я все скажу, скажу, скажу… слышите, вы… да, да, да! Я хотел убить королеву… потому что она одержима Злом, потому что она принесет нам несчастье! Я ненавижу, ненавижу ее!

– Кто дал тебе яд? Кто внушил тебе эти мысли?

– Алли! – Он опять провалился в черноту.

– Хватит с него. Снять!

Веревки медленно поползли по насаленным блокам, опуская жертву на пол.

– Достаточно покуда. Либо я чего-то не понимаю, либо у него ум за разум зашел. Ладно, подробности спросим завтра. Получите у казначея награду за первое признание, мастер Канц. – Ниссагль бросил взгляд на подсвечник, где вдоль свечи вытянулась линейка с делениями, увидел, что шесть часов с начала допроса минуло, и сам себя мысленно похвалил. – Это отродье в камеру. Следить, чтобы, чего доброго, не окочурился…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});