О зверьках и зверюшах - Дмитрий Быков

Мысль о том, как она виновата перед зверьком, совершенно отравила ее жизнь. В конце концов она села на велосипед и поехала смотреть, насколько велик нанесенный ею урон, а если велик — то извиняться.

Урона никакого не было. Кладка ее оказалась цела, а на ней высился всего один новый ряд — с еле-еле размеченными окнами.

Ура, подумала Маня, спрыгивая с велосипеда. Пробежала по камням, рассказывая им, как важно ложиться аккуратно, уговорила песок не слипаться комьями, а палку — мешать раствор как следует; Степка весь день отдыхал от вчерашних неудач, а Маня знай себе командовала: камень туда, камень сюда, раствор, шаг налево, укладывайся, подвинься, обратно, теснее, — и дворец строился сам собой. Она выложила окна, только верх не стала заканчивать, и вывела угол, и начала следующую стену, и оставила под кустом пучок морковки, завернутый в фольгу, и уехала домой.

Степка пришел с утра и офонарел. Оставленная им с вечера стена высилась прямо и гордо, зияя незавершенными окнами, и он даже сообразить не мог, кто и как это построил, и что ему теперь делать — хотя бы как добираться до верха. Он обошел стену и увидел, что за ней на старом холодильнике стоит крепкий письменный стол, а к ним выложена аккуратная лесенка из булыжников и кусков разбитой кирпичной кладки.

К вечеру Степка еле-еле закончил выкладывать верх одного окна. Когда назавтра к полудню он еле-еле пришел в себя и приполз работать над вторым окном, все шесть окон были закончены, а на площадке стояла Маня и самозабвенно дирижировала камнями, раствором, мастерком, деревянными брусьями.

— Ты иди наверх! А теперь левей! А теперь ложись! И немножко вправо! И еще правей! А теперь раствор! — распевала она, ничего не делая — только размахивая лапами и хвостом!

Степке было обидно и завидно, что какая-то девчонка вмешалась в его одинокий героический труд и командует его стройматериалами, как хозяйка! Ему, чтобы выложить верх одного окна, нужен был целый день труда — спускаться вниз, вкатывать камень наверх, укладывать его как следует, идти за следующим — а у паршивой девчонки все несется само, танцует, скачет, укладывается рядами, и получается ровно и красиво, гораздо лучше, чем у него!

— Все не так, — сказал Степка. — Неправильно с самого начала.

Маня опустила лапы, и на землю один за другим грохнулись три булыжника. Один раскололся пополам.

Степка волновался, поэтому речь у него получилась косноязычная и рваная.

— Так нечестно, — горячился он. — Это не работа, это игра какая-то. Я тут пуп надрываю, а ты пришла и все сделала. Нельзя так, понимаешь? Это нечестно, неправильно! Работа — это когда работа, это когда ты сам все, когда трудно! Когда тяжело, вот это работа! А когда лапы поднял, шмыг, морг, порх! — и стена готова — это обман, понимаешь? Настоящее — это только когда ты себя в это дело вложил, все силы отдал, без остатка! Тогда оно стоять будет вечно! А когда шмыг-шмыг, это на полдня! Оно рухнет все! Потому что потом не полито! Потому что слишком легко все дается! А что легко дается — тем не дорожишь!

Маня нахмурилась. Встопорщила усы. Уши встали торчком. Кисточка на хвосте угрожающе зашевелилась, как погремушка у гремучей змеи.

— Знаешь что! — закричала она.

Когда зверюши говорят «знаешь что!» — это обычно переводится как «я возмущена твоими словами до глубины души и не нахожу слов, чтобы это выразить».

— Знаешь что! — повторила Маня. — Труд — это радость!

— Это долг! — грозно поправил Степка.

— Радость! — закричала Маня. — Когда это долг, это тяжесть, — оно долго не простоит. Строить надо с радостью, тогда получится крепко, и прочно, и легко! И в землю не уйдет! И под ветром не сломается! И красиво будет, и ровно, и гладко, и жить в этом доме всем будет хорошо! А если с надрывом пупка все время, то этот дом сам от своей тяжести в землю уйдет! И потолок в нем будет давить, и стены крениться, и дышать в нем будет трудно, и жить тяжело!

— Уходи, — сказал Степка тяжело дыша. — Это моя работа. Я ее начал, и мне ее надо закончить.

Помолчал и добавил:

— Раскомандовалась тут.

Маня махнула кисточкой на хвосте, ведро с раствором сорвалось со стены, перевернулось и вылилось. Зверюша взяла рюкзак, села на велосипед и поехала.

Зверек взялся за камень и медленно покатил его к стене.

Прошла неделя. Маня яростно полола огород, уничтожая сорняки так, будто они все защищали необходимость тяжкого труда с надрывом пупка. Через неделю ни одного сорняка на участке не осталось, и Маня взялась за домашнюю пыль. Тряпки носились по дому, купались в ведре, самостоятельно выжимались, метелка бегала по верхам книжных полок, мама чихала, а Маня никак не могла успокоиться. Радости в такой уборке не было, одна ярость, и поднятая пыль быстро ложилась обратно.

Степка тем временем закончил очередной ряд и посмотрел на готовую часть дворца в лучах заката. Ряды, которые сложил он сам, были грубые, крепкие, кривые, мощные; камни выпирали наружу тут и там. Манина работа была тоньше, аккуратнее, ровнее — в ней чудилась какая-то песенка; Степкины камни торчали над ней, грубо обрывая ее.

— Что-то не так, — сказал он себе, вытирая лоб локтевым сгибом лапы: ладонь была грязная.

Он еще раз посмотрел на стену и снова подумал, что что-то не так: его часть отбрасывала неровные, черные, мрачные тени, Манина — аккуратную, почти кружевную черную полоску.

Степка посмотрел на ведерко с раствором и тихо, тоскливо сказал:

— Шло бы ты наверх, что ли… так бы было хорошо…

Ведерко качнулось и поплыло наверх. Степка изумился, пихнул лапой булыжник и спросил:

— А ты чего разлегся?

Булыжник отправился вслед за ведром.

Через час Степка восторженно жонглировал висящими в воздухе инструментами и камнями, стена стремительно прирастала новыми рядами, и он, кажется, совсем уже понял, что Маня имела в виду.

Через неделю стены были готовы. Через три недели над ними появилась крыша, собранная из кусков разноцветного железа и похожая на лоскутное одеяло.

Маня тем временем починила сарай, собрала урожай сливы, сварила варенье, разлила его по банкам и была занята тем, что собирала вишню, подставляя ведро под летящий в него вихрь ягод.

Степка набрал на свалке старой сантехники, починил все, что было нужно, уговорил пару найденных ржавых лопат прокопать нужные канавы, уложил туда трубы в нужном порядке, закопал, привел стены изнутри в порядок. Сложил печи, устроил систему отопления. Задумался о вентиляции.

Маня створожила молоко, добавила в него закваску, разлила по формам — и отправила сыры в погреб дозревать. Манина мама выбелила кухню. Бабушка связала большой плед с лосями и медведями.

Степка устроил вентиляцию и побелил стены, вставил в окна переплеты и застеклил.

Маня сварила десять литров вишневого варенья.

Степка положил и выкрасил полы.

Маня накопала картошки.

Степка поставил двери.

Маня принесла корзину белых грибов и замариновала их.

Степка поставил ручки и замки.

Маня собрала урожай патиссонов.

Степка провел свет.

Маня обтрясла сосисочные деревья и закоптила урожай.

Степка сел и сказал «уф».

Маня вбежала в дом, легла на кровать, накрыла голову подушкой и заплакала.

Она проплакала целый час, но тут ее позвала мама:

— Мань, тебя какой-то зверек зовет.

— Я все сделал, — гордо сказал Степка. — Пошли, покажу.

Они пришли на лысое, неуютное, хмурое место, где раньше был кустарник и свалка, а теперь стоял гордый, мрачный, серый дворец с лоскутной крышей.

— А флюгер? — спросила Маня.

— Щас, — сказал Степка, махнул рукой — и какие-то железные палочки понеслись по дорожке, проскакали вверх и сложились в пшиль с кудрявым металлическим петухом. Петух повертелся по ветру и вытянулся с запада на восток.

— Ну как? — спросил Степка, ожидая, что Маня скажет «круто».

— Хорошо, — задумчиво сказала Маня и махнула хвостом. И земля вокруг дворца вздрогнула и съела многочисленный строительный мусор и остатки свалки.

— Отлично, — сказала Маня. Достала из кармана передника какие-то семена и стала их расшвыривать вокруг, и зверек страшно сморщился, видя такое зверюшество.

Серый дворец высился страшной громадой над крохотным ручьем. Серые камни грозно нависали над жалким кустарником. Окна яростно блестели стеклами. На крыше со скрипом вращался флюгер.

— Замечательно, — сказала Маня, положила на стену лапу и незаметно погладила камень.

И хмурый камень в этом месте выпустил целый пучок нежного серого меха. И меховая, мягкая волна понеслась по камню во все стороны, и жесткие очертания грозного камня исчезли под невесомым мехом, а из земли пополз дикий виноград, розы и всякие другие растительные глупости, которые обычно сажают зверюши. И очень скоро грозный, дикий и страшный дворец стал пушистым. И зарос со всех сторон зеленью.