Что такое историческая социология? - Ричард Лахман

режимы социального обеспечения, схожие с режимами в трех типах Эспинг-Андерсена.

Аналитическую силу работе Эспинг-Андерсена придает то обстоятельство, что он рассматривает государство всеобщего благосостояния в целом и приводит доводы в пользу того, что весь комплекс политической действительности какого-либо государства производит некий режим социального обеспечения, которым и вырабатываются программы по всем основным направлениям, включая пенсии по возрасту, потери трудоспособности, здравоохранение и уход за детьми. Скочпол и ее соратники, равно как и втянувшие ее в дебаты критики, берут на вооружение иную стратегию, изучая какое-то одно направление социального обеспечения (пенсии по возрасту или гарантированное государством медицинское обслуживание) и пытаясь осветить хронологические различия становления социальной политики в разных странах.

Дебаты в отношении пенсий по возрасту показывают, что можно сделать, если сосредоточиться на хронологии. (Вот ключевые статьи по этим дебатам, в порядке публикации: Orloff and Skocpol, 1984; Quadagno, 1984; Skocpol and Amenta, 1985; Quadagno, 1985; Domhoff, 1986; Quadagno, 1986; Jenkins and Brents, 1989.) Орлофф и Скочпол задаются вопросом, почему в Британии пенсии по возрасту были введены на тридцать лет раньше, чем в США. Они полагают, что все дело в потенциале этих двух государств администрировать — или представать подобными администраторами в глазах общественности — национальную пенсионную программу без какой-либо политической предвзятости или коррупции. Они приходят к заключению, что более ранняя хронология отражает больший государственный потенциал. Куаданьо же вместо этого утверждает, что Великая депрессия создала классовую мобилизацию, а также вызвала размежевания среди капиталистов, что сделало возможным принятие Закона о социальном страховании. Куаданьо мало что может сказать о Британии; она сосредоточена на США и оставляет открытым вопрос, какие макрособытия (если они были вообще) видоизменили британскую политику, сделав возможным принятие закона о пенсиях по возрасту. В центре последующего обмена аргументами между Скочпол и Куаданьо и другими участниками полемики стоит вопрос о том, в какой мере «Новый курс» вообще и социальное страхование в частности были поддержаны значительной группой американских капиталистов. Иначе говоря, сумели ли государственные элиты создать данную программу, опираясь на собственные силы, или же они привлекли на свою сторону некапиталистов, мобилизованных в протестные движения, или они сделали это при участии Демократической партии?

Эти дебаты вокруг социального страхования продвинулись вперед, стоило лишь их участникам показать, как усилились позиции акторов внутри государства благодаря налаживанию идеологических, политических и экономических связей с группами в гражданском обществе. Ограничивает же их общая неспособность показать, как государственная элита и соответствующая государственная политика сказались на социальных отношениях в гражданском обществе. Огромный вклад Сомерс состоял в том, что она представила ясную картину этого взаимодействия, двусторонней причинно-следственной связи между государством и гражданским обществом. Подобным же образом концептуальный каркас Манна изначально предназначен именно для того, чтобы показать, как со временем государство и гражданское общество влияют друг на друга и друг друга переупорядочивают.

Ограниченность подходов Скочпол и Куаданьо к теме социальной защиты по большей части обусловлена их усилиями объяснить какой-либо отдельно взятый эпизод социальной политики вместо того, чтобы представить долгосрочный нарратив политических изменений в США. Изъяны их работы, посвященной социальному страхованию, отходят на задний план, когда они обращаются к рассмотрению государственной политики в области здравоохранения. Поскольку целью Скочпол и Куаданьо является объяснение отсутствия инноваций в социальной политике (беспримерная неудача США с созданием национальной системы здравоохранения, даже несмотря на то, что такие системы существуют уже несколько десятилетий во всех остальных богатых странах), а не проведение законопроекта, они вынуждены держать в поле зрения долгосрочные политические процессы. Хотя их анализы и разнятся, Скочпол (Skocpol, 1996) и Куаданьо (Quadagno, 2004) едины в том, что недостаточный характер национальной системы здравоохранения в США, даже с принятыми федеральными программами (прежде всего, Medicare и Medicaid, введенными в 1965 году и с тех пор расширенными и пересмотренными), реконфигурировал экономику медицинской отрасли вместе с политическими кругами и альянсами групп, которые мобилизовались для создания или блокирования национального здравоохранения. Частные страховые фирмы смогли заблокировать клинтоновский план здравоохранения, а потом выработать и помочь провести законопроект Обамы (Jacobs and Skocpol, 2010) благодаря ряду контингентных событий, трансформировавших отношения между врачами, больницами и страховыми компаниями и тем самым сформировавших интересы каждой из этих групп и их способность действовать политически самостоятельно или в альянсе с другими.

Моника Прасад (Prasad, 2006) использует схожий макроскопический подход для объяснения неолиберальной политики, принятой в США, Британии, Франции и Германии. Она стремится объяснить, почему каждая страна приняла ту, а не другую политику. В отличие от Скочпол и Куаданьо, Прасад не пытается объяснить американскую уникальность. Нет у нее и упрощенного восприятия неолиберализма как приливной волны, накрывающей собой прогрессивные силы во всех странах. Вместо этого она занимается строгим сравнительно-историческим анализом, сосредотачиваясь на «эпизодах социальной политики» — моментах, когда в стране утверждается специфическая законотворческая или регулятивная политика. Прасад спрашивает, что предшествовало каждому конкретному эпизоду, сделавшему возможной неолиберальную инициативу в этой стране, и как обстояло дело с политическим балансом сил и правительственной структурой, благодаря которым подобные шаги были блокированы в других странах. Например, почему сокращение налогов законодательно вводилось в США и Британии, а не во Франции или Германии, тогда как приватизация государственных фирм происходила во Франции и Британии, а не в Германии или США?

Прасад смотрит, как в каждой стране выстраивались связи между государственными чиновниками и государственными предприятиями, с одной стороны, и частными организациями и группами интересов в гражданском обществе — с другой. Этим обеспечивается базис для установления моментов, когда данные альянсы раскалывались, создавая для правительственных чиновников, партий и частных групп интересов (или, как в США, политических предпринимателей, имеющих лишь слабые связи с партиями) шансы протиснуться вперед с неолиберальными инициативами.

Итак, изменения (или противодействие изменениям) невозможно понять ни в терминах потенциала государства, ни в терминах власти и мобилизации групп интересов. Вместо этого Прасад держит в поле зрения весь комплекс политических сил и отношений, чтобы найти зоны изменения, происходящего в конкретные моменты. Благодаря этому она способна объяснить, почему в каждой стране было лишь несколько эпизодов неолиберального изменения социальной политики и почему от страны к стране эта политика так сильно различалась, несмотря на возрастающее идеологическое влияние неолиберальных идей во всех четырех странах.

Государства не являются унитарными организациями; не существует и одной единственной государственной элиты. Лучшие образцы исторической социологии государства позволяют нам увидеть, как со временем меняются границы между государством и гражданским обществом и как группы обретают единство и самотождественность и осмысляют и переосмысляют свои