Охотница за душами - Корин Холод

— Ураган, а не девчонка, — пробормотал он себе под нос. Почесал в затылке и зашагал к ближайшей станции метро.

«Домой», — твёрдо решил он про себя. — «Никаких больше встреч и разговоров на сегодня».

* * *

Занятие, за которым Мэрионн застала начальника Третьего отдела, явившись к нему в кабинет, было сложно назвать ординарным. Палач жонглировал. Простые деревянные шарики, покрытые облупившейся, практически выцветшей краской, мелькали под потолком, и даже самый внимательный наблюдатель затруднился бы назвать их количество. Мэрионн могла это сделать, и не только потому что старые навыки позволяли ей это. Она попросту знала, что их шесть: два красных, два зелёных и два синих. Старая-старая игрушка…

Несколько секунд прошло в молчании, затем шарики с лёгким стуком, один за другим, легли в подставленные ладони Палача. Он взвесил их в руках и осторожно выложил на подоконник. Потом чуть смущённо посмотрел на секретаря Агентства.

— Честное слово, это вышло случайно, — как бы извиняясь сказал он. — Я не хотел вызывать воспоминания.

— Разумеется, — чуть улыбнулась женщина, с грустью глядя на шарики. — Вы же не Александр Евгениевич. Манипуляции подобного рода — его прерогатива. Тренируетесь?

— Даже мне нужно поддерживать форму, — пожал плечами Палач. — Медитации и энергетические практики — это, разумеется, прекрасно, но, как говорит Мо, — не стоит путать магию и здравый смысл. Что ж, сперва о делах?

— Разумеется. — Мэрионн открыла тонкую кожаную папку, которую до того держала под мышкой, и выложила на стол несколько листков. — Похороны Гвена пройдут в штатном порядке, на кладбище Агентства. Всё согласовано. Вследствие того, что останки получить не представляется возможным, будет погребён пустой гроб. Для утверждения осталась ваша подпись.

Палач сел за стол, быстро просмотрел бумаги, поставил размашистую подпись, потом медленно понял взгляд на свою собеседницу.

— Тебе не кажется это неестественным? — негромко спросил он.

— Что именно?

— Вся эта ерунда с похоронами, — он собрал листки и взвесил их на ладони. — Мы лучше, чем кто-либо в этом мире, знаем, что эта пустая могила не будет иметь к Гвену никакого отношения. Кусок дерева поместят в землю, закопают с торжественными, установленными регламентом словами, пара сотрудниц прольёт слезинки в процессе церемонии, кто-нибудь напьётся… но это всё уже привычно и, что самое страшное, никому не нужно. Те, кто был с ним, и те, кому по-настоящему не безразлична его гибель, будут ездить на тот безымянный перекрёсток. А остальным останется этот положенный приличиями фарс.

— Ты не прав, — жёстко откликнулась Мэрионн. — Да, нам остаются пустые могилы, да, кажется, что мы привыкли к этому и будем хоронить Гвена и тех, кто последует за ними, с холодным сердцем. Но только кажется. Пустой гроб и плита над ним с именем и датами жизни — это символ. Знак того, что погибшие сотрудники не забыты, что бы с ними ни происходило. Того, что их смерть не напрасна, что их и наше дело живо.

— Тогда скажи мне, сколько ещё ты будешь этим заниматься? — негромко парировал Палач. — Сколько ещё ты, будучи живой, намереваешься строить из себя мёртвую и забытую всеми? И прилагать максимальные усилия к тому, чтоб так и было. Ты говоришь о символах, о том, что наши усилия не напрасны, а сама при этом…

— Я занимаюсь тем, чем могу заниматься, — прервала его Мэрионн.

— Чёрта с два. Ты можешь гораздо больше, а если можешь — значит, должна.

— Не тебе. И не Его Высочеству. Мой долг, Палач, перед этими мальчиками и девочками, которые гибнут на заданиях, которые им даёте вы, зачастую моими устами. В одном ты был прав — их действительно забывают, в самом обыденном смысле этого слова. Рано или поздно, уходят те, кто знал их лично. Вы — начальники отделов, вам необходимо забывать тех, кто умер по вашей милости, иначе вы попросту рехнётесь. Но их помню я.

— В каком смысле?

— В самом прямом. С того момента, как я заняла свою нынешнюю должность, тринадцатого января тысяча восемьсот сорок третьего года, в Агентстве погибло шестьсот пятьдесят три сотрудника, из них шестьсот сорок один человек и двенадцать нелюдей. Я могу перечислить их поимённо, если у тебя возникнет подобное желание… я не вернусь, Палач, — без перехода подытожила она. — Что бы вы ни делали, что бы вы ни говорили, я не займу свою должность вновь, потому что теперь не могу смотреть на них как на инструменты. Все эти люди и нелюди погибли из-за наших ошибок. Я слишком долго имела дело с последствиями оных, чтобы вновь начать их совершать. Прости, но моя история как главы Четвёртого отдела завершена. Я слишком изменилась для этого.

— Я помню, какой ты была, — Палач понимал, что проиграл, но не мог не предпринять последней попытки. — И ты не боялась ошибаться, потому что знала: ошибки — путь к совершенствованию.

Мэрионн помолчала, потом обогнула стол, подошла к окну и с грустной улыбкой провела ладонью по деревянным шарикам на подоконнике.

— А я помню мальчика, которому я подарила первую в его жизни игрушку. Много ли от него осталось? Довольно, — она подняла руку, спиной почувствовав, что Палач хочет что-то сказать. — Надеюсь, ты донесёшь до Светлова и Его Высочества, что эта тема отныне закрыта раз и навсегда. Я более не желаю вести подобные беседы.

Она отошла от окна, собрала со стола листки в папку и направилась к выходу.

— Последний вопрос, — произнёс Палач, когда Мэрионн уже взялась за ручку двери. — Зная, что они всё равно будут гибнуть, зная, что мы будем совершать ошибки. Если проект «Детский Сад» одобрят… ты возьмёшься за него?

Молчание было долгим, но начальник Третьего отдела не решился прервать его. Наконец, плечи женщины чуть содрогнулись, будто от тяжёлого, судорожного вздоха, но голос её прозвучал твёрдо:

— Возможно.

* * *

Неладное Олег почуял, только войдя в подъезд. Точнее, почувствовал запах дорогого табака с яблочной отдушкой. Медленно вытащил из ушей наушники. На лестничной площадке этажом выше шла оживлённая беседа.

— Отборный солод идёт на так называемый «односолодовый» виски, — вещал тонкий девичий, почти детский, голос, — имеется в виду солод с одного урожая и одного поля. А из остального делают купажированный напиток. То есть, из «сборки» разных зёрен. Тут дело вкуса: односолодовый, конечно, считается элитным, но вот мне купаж нравится больше.

— А кукурузный? — Хизов с возрастающим изумлением опознал во второй говорящей бабу Женю.

— А кукурузный виски могут пить только уроженцы юга Америки или люди в глубокой депрессии. Но, повторюсь, это моё мнение. Один мой… хм… знакомый утверждает, что среди кукурузного попадаются неплохие сорта. Как по мне — сивуха сивухой.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});