Аэропорт - Сергей Лойко

— Набирай Киев, б...дь! — заорал подполковник дежурному, который стоял у них за спиной, и все трое бросились со всех ног назад к штабу.

— Связи нет, — доложил дежурный через пять минут.

— Вот это точно приехали, — сказал подполковник, сел за стол и достал из кармана мобильник.

28 ФЕВРАЛЯ 2014 ГОДА. КИЕВ

Запыхавшийся Степан вошел или, скорее, вбежал в кафе минут через десять после нее. В руке у него были три желтые начинающие увядать розы.

— Ти чула новини? — сумбурно начал он, даже не поцеловав Нику, а плюхаясь прямо в курточке на стул напротив нее. — Росiяни усюди. Вони оточили усi нашi вiйськовi частини в Криму[105].

— Стьопо, це, безумовно, важливо, але я хотiла поговорити про iнше, - тихо, но твердо сказала Ника, глядя ему в глаза через стол. — Весiлля скасовуеться[106].

— Що трапилося? Це через вiйну? — спокойно спросил Степан, листая меню[107].

— Hi. Я кохаю iншого чоловiка[108]. — Ника продолжала смотреть ему прямо в глаза.

— Це такий жарт, так? — после некоторой паузы сказал Степан и жестом подозвал официантку. — Будь ласка, каву. Еспресо. Ти щось будеш?[109] — он снова обернулся к Нике.

— Hi. Ти мене не чув? [110]

— Чув. Ти кохаеш iншого, так?[111]

— Так[112].

— Як просто. За один день взяла та й покохала?[113] — До Степана начинало доходить, что Ника говорила серьезно.

— Не просто, i не за один день. — Ника впервые отвела глаза. — Стьопо, ти менi дуже дорогий. Ми з тобою дуже близью люди. Сподiваюсь, такими й лишимося. Тому я не можу тобi брехати. Вибач менi. Так воно вже вийшло. Я кохаю його[114].

— Кого?[115]

— Це неважливо[116].

— Як неважливо? Я мушу знати, чому ти мене покинула. Заради кого? Коли ти встигла? Ми ж... Ми...[117]

Ника отвернулась. Молчала. Глаза наполнились слезами.

— Це твiй американський москаль, еге ж? — в голосе Степана появились металлические нотки. — Кацап, так?[118]

— Вiн не москаль i не кацап! Вiн просто людина, яку я кохаю[119].

— Але ж вiн жонатий! У нього дiти, онуки! Вiн свiтлини показував. Для тебе це неважливо?[120]

— Важливо. Але я кохаю його. Я не знаю, що воно буде i як. Я просто мусила тобi про це розповiсти[121].

Степан снова позвал официантку, расплатился по счету, встал и пошел к выходу. В дверях он обернулся и сказал:

— Ага, ось що я хотiв тобi сказати, якщо це тебе цiкавить: я повертаюся до армiї. Сьогодш був у военкоматi, подав заяву, щоб мене поновили зважаючи на ситуацiю. Ти знаеш, як мене знайти. Я буду завжди тебе кохати. I завжди буду на тебе чекати. Прощавай![122]

Дверь за Степаном закрылась. Его кофе остался на столе нетронутым. Ника, отвернувшись от стола, тихо плакала, поднеся руку с салфеткой к глазам.

5 МАРТА 2014 ГОДА. БЕЛЬБЕК. КРЫМ

В первые мартовские дни все было кончено. Россия выиграла блицкриг в Крыму без единого выстрела... за неявкой противника. Все украинские военные базы, части, порты и аэродромы в Крыму были захвачены или окружены и блокированы тысячами российских военных.

Аэропорт «Бельбек» рядом с Севастополем был захвачен еще 28 февраля. Около двух рот вооруженных до зубов российских десантников окружили аэропорт, затем разоружили с десяток охранников, зашли на его территорию и захватили диспетчерскую, а заодно сорок девять истребителей МиГ-29 и четыре учебных самолета Л-39. Почти половина из этих самолетов были исправны и кое‑как обслуживались, но летали для экономии горючего только по большим праздникам. В этот день в небо ни один из них не взлетел. Большой праздник отмечали не они.

Украинцы по тревоге собрались на своей базе в километре от захваченного аэропорта и ждали приказа. Никто из них не был вооружен. Все оружие так и находилось все эти дни в закрытой и опечатанной оружейной комнате, как будто не было никакого вторжения, а все эти «зеленые человечки», натыканные по всему полуострову, были некими манекенами, мишенями для учений, которые так и не начались.

«Тяжело в ученье, легко в бою», — говаривал русский генералиссимус Александр Суворов. В данном конкретном случае эта неоспоримая мудрость не была и не могла быть применима. Ни в первой, ни во второй части постулата.

Удивительные и позорные, с какой стороны ни посмотри, крымские события наглядно продемонстрировали полную неготовность украинской армии к защите родины, которой она присягала. В феврале и марте Путин, если бы захотел, мог бы дойти до Киева и завоевать большую часть территории «братского» соседа без единого выстрела.

Украинской армии, в самом примитивном смысле этого слова, не существовало как таковой. По всей стране в старых разваливающихся на глазах еще советских казармах, как бомжи, прозябали какие‑то выродившиеся офицеры, без знаний, умений и малейших навыков. У них не было даже нормальной формы, не говоря уже о зарплате и выправке.

Самые старшие офицеры годами продавали то, что плохо лежало, плохо стояло, плохо висело, плохо ездило, плохо летало и плохо стреляло, то есть все. В одной из самых убогих постсоветских армий все лежало плохо. Ничего более не стояло, не ездило и не летало. Менее старшие офицеры воровали и пропивали все, что оставалось после самых старших, а также свою зарплату, когда и если они ее получали по большим праздникам.

Средние и младшие офицеры пытались как‑то служить. Но было непонятно, кому и зачем. Ругались, пили и все равно делали вид, что служат.

Солдаты же вообще считались просто каким‑то плебсом, отбросами в драных обносках, отдаленно напоминающих военную форму. С самого начала своей незалежности, безропотно отдав ракеты с ядерными боеголовками России под липовые гарантии мирового сообщества, Украина относилась к своей армии, как к взрослому дитяти. Его неудобно было сдать ни в детский дом, ни в психушку и нужно было если уж не вооружать, не одевать и ничему не учить, то хоть как‑то кормить. Армия никому не была нужна — ни правительству, ни народу, ни военным, как они уже сами стеснялись себя называть.

Перед тем как дать приказ о военном вторжении, Путин наверняка был прекрасно информирован о том, в каком состоянии находилась вся эта неприбранная, драная и нищая масса «человеков без ружья». На что и делался расчет.

Алексей, однако, допускал, что в случае сопротивления Путин был готов даже к массовому кровопролитию в Крыму. Судя по тому, что все эти годы происходило в самой России, ее несменяемого лидера не остановило бы ничто, тем более кровь своих и чужих людей.

В Крыму обошлось. Украинцы сдались без боя. Офицеры и солдаты массово переходили на сторону врага, следуя примеру самых старших военачальников, включая командующего военно-морскими силами.

Ни один офицер в Крыму не осмелился соблюсти устав и отдать приказ открыть огонь по захватчикам, не говоря уже о том, чтобы пустить себе пулю в лоб, как в «Белой гвардии» Михаила Булгакова. Для этого требовалась офицерская честь, понятие, увы, давно забытое в этой полностью деградировавшей среде.

В военной части в Бельбеке такого приказа тоже никто не отдал, но дезертирства и открытого предательства тоже не было. Солдаты и офицеры сидели, осажденные в своей части, и ждали приказа из Киева. Отдать его было некому, и тогда командир отдал одну из самых удивительных в истории мировых войн команд. Он вывел личный состав за ворота, вручил им не оружие, а флаг Украины и знамя полка, и повел к аэродрому, лично возглавив эту удивительную колонну военнопленных с их собственными флагами, гордо реющими на сухом крымском ветру.

Сначала путь им преградили «зеленые человечки» на «Тиграх» с пулеметами, готовые стрелять. Командир «зеленых» связался по рации со своим старшим начальником, чтобы поведать об уникальном развитии событий, требующем приказа свыше. Разговор был примерно такой:

— Эти лохи хохлы без оружия выстроились в колонну. Человек шестьдесят, не меньше. Никто не вооружен, сам проверял. Они со своими знаменами, как на параде.

— Ты уверен, что без оружия?

— Лично проверил.

— Пропусти их, пусть маршируют. Мы их здесь встретим. Может, они своим кукурузникам хотят шасси под качать.

Оба весело рассмеялись шутке, и командир «зеленых» приказал своим расступиться и пропустить «парад лузеров».

Колонна шла вверх по пустой дороге, сопровождаемая десятками журналистов. Флаги развевались. Картинка была замечательная. Беспредельный героизм налицо. Все ждали развязки. Типа «кровавого воскресенья».

Когда странное шествие метров за сто до ворот аэропорта было окончательно остановлено вооруженными до зубов «зелеными», из‑за спин российских военных вышел какой‑то не очень военный в камуфляже, — такой обычно носят охранники вещевых рынков. На голове у него был непременный атрибут антуража — черная шерстяная балаклава.