Когда открываются тайны (Дзержинцы) - Петр Сергеев

Потом выхватил из рук бандита саблю и вскочил в седло.

Крестьяне, прибежавшие по зову колокола в сельсовет, застыли в оцепенении. Посреди комнаты, распластав руки, лежал паренек. Тут же, через опрокинутый стол, ничком перевесился другой юноша. Его голова безжизненно касалась пола. Сквозной ветер, прорываясь через разбитое окно, шевелил его черные курчавые волосы. Телефонный аппарат валялся рядом.

Вскоре за окнами послышался лошадиный храп. Нарастали тревожные голоса. В хату стремительно вошел высокий человек в шинели — секретарь Березнеговатского райкома партии Иван Чигрин. Он снял ушанку, наклонился над черноволосым пареньком и глухо сказал:

— Не поспели...

ГЛАВА XII

ДОПРОС

Чем плотнее становилось на побережье кольцо пограничной охраны, тем наглее вел себя враг. Чувствовалась хорошо продуманная тактика его действий. На любой провал контрреволюционеры отвечали мгновенными ответными действиями. У скалистых берегов Крыма подводные лодки выбрасывали новых диверсантов. Наступил тот момент, когда два невидимых фронта соприкоснулись.

Сергей Петрович готовился к поездке по побережью для проверки отделений и пунктов по охране границ. Надо было все тщательно продумать и ничего не упустить.

Трудовой день Бородина начинался с подробного доклада начальника оперативной части Потемкина. Молодой командир Красной Армии, прошедший красные курсы в Москве, был четок, строг, аккуратен.

Потемкин обычно говорил кратко о самом главном. Остальное — на бумаге. Но особенно подробно докладывал Потемкин о ходе подготовки новой врангелевской интервенции. Недельная сводка о разбитом бароне и остатках его армии за границей выглядела солидным томом.

Все это удалось получить из рук вражеских агентов, выловленных и пришедших в органы местной власти с повинной. Бывали времена, когда враг обнаруживал нервозность. Бородин понимал, что выступление банды Иванова — это своеобразная тактика врага. Действия Иванова были тщательно продуманы, рассчитаны, мгновенны, как укус змеи. Досадно было подписывать очередное донесение о новых вылазках бандитов.

— Что же все-таки ответить Москве? — вертя в руках заготовленную шифровку, спросил Бородин Потемкина. — Ликвидировали бандитизм в городе, а по уезду Иванов гуляет, как по проспекту. Подняли на ноги три батальона: милицию, ЧК, воинские части и отряды моряков. А налетчиков горстка. Они проходят сквозь частокол штыков, как песок сквозь пальцы! Где их гнезда? Вот вопрос.

— Пора установить круглосуточное наблюдение за домом епископа, — настаивал начальник оперативной части. — А может пора уже заглянуть и в дом?

Потемкин, готовясь проникнуть в дом епископа под видом служителя церкви, заучил наизусть с десяток, псалмов, приглядывался к ритуалам церковной службы.

— Шерлок Холмс здесь не годится, — отвергал Бородин план Потемкина, — епископ — не квартирный воришка. Он хочет взломать всю нашу народную власть... Кстати, как этот самый отец Леонид?

— По-прежнему отдает госпиталю все, что жертвуют прихожане. В своих проповедях идет против епископа, призывает народ выполнять наши декреты, собирать для больных и раненых красноармейцев пропитание.

— Интересный человек, — заметил Бородин, но тут же добавил: — придет время, все будет ясно. Но нам с попами не по дороге, даже с честными. Пусть себе грызутся между собою. Наша первоочередная забота — отрубить руки вооруженному врагу, ликвидировать очаги шпионажа. Выжечь эти гнезда каленым железом.

Бородин вышел на балкон подышать утренним речным воздухом. Порт утопал в золоте лучей восходящего солнца. Над чистыми водами освободившейся ото льда реки маячили покосившиеся баржи, торчали трубы и мачты затонувших кораблей.

Полуразрушенное здание речного вокзала казалось пустынным. Два года назад корабли интервентов перед уходом в море открыли артиллерийский огонь по портовым пакгаузам, в которых содержались под охраной тысячи насильно согнанных сюда жителей города. Их не успели или не хотели вывезти. Белогвардейцы поразвлекались напоследок стрельбой прямой наводкой по живой цели. Сейчас на месте сожженных строений находилась городская свалка.

Никакими жестокостями врагу не удалось остановить победоносного движения революции. Жизнь поднималась из руин, жизнь продолжалась.

Особому отделу охраны границ приходилось решать а такие проблемы, как подвозка лесных материалов в город для ремонта судов. А саботаж уже начался, невидимая рука создавала одно препятствие за другим. Сплав по Днепру прекращен с первого года империалистической войны. Необходимо время и большие ассигнования на восстановление сплавной службы. Где теперь бесстрашные плотогоны, способные провести миллионы кубометров древесины через крутые Днепровские пороги от Смоленска до самого Черного моря?

Чем дальше откатывалось от границ молодого государства эхо войны, тем больше появлялось забот гражданского порядка. Проблемой восстановления флота уже занимались в Москве.

Первый удар колокола, призывавшего к заутрене, заставил Бородина вздрогнуть, недружелюбно взглянуть в сторону серого здания с приземистым куполом и колокольней.

Сергей Петрович направился в кабинет. Через открытое окно проникала мелодия песни. Красивым, сочным голосом пела женщина: «Очи черные, очи страстные...»

— Арестованная цыганка из Каховки, — пояснил вошедший Потемкин. — Три дня не давала никаких показаний, не промолвила ни единого слова при допросе, и вот запела...

Потемкин положил перед Бородиным самодельный конверт из оберточной бумаги с сургучной печатью. Вскрыв его, Бородин прочел постановление об аресте: «Задержана по подозрению в шпионаже, вещественных доказательств и никаких документов не обнаружено». На небольшом клочке бумаги — записка, заменяющая препроводительную. Там значилось: «Товарищ начальник, прошу вас лично допросить подозреваемую. Чую что-то недоброе в этой заблудившейся в моем районе красотке, а доказательств нет. Нач. пункта охраны границ Каховского р-на Рогов».

— Чую, говорит. Это хорошо — иметь чутье, догадку, проницательность, основанную на предшествующем опыте, а какой у нас опыт, Федор?

Со двора по-прежнему неслась песня: «Очи черные...» Сергей Петрович осторожно приоткрыл окно, выходившее во двор. У входа в караульное помещение на скамье сидела женщина, чистила картошку и пела. Невдалеке стоял часовой.

— Перестань, говорю, у нас вашему брату петь не положено, — строго сказал он.

— Посадили в клетку и петь не разрешают, хороша свобода, — поднявшись, ответила женщина и сделала шаг к часовому.