Когда открываются тайны (Дзержинцы) - Петр Сергеев

Но телефон упорно молчал. Вакуленко выглянул в окно: по-прежнему чернела ночь, откуда-то доносился сонный лай собак. Он машинально движением руки потрогал карман, где лежал револьвер.

Уходя из сельсовета, Вакуленко строго приказал двум явившимся на дежурство комсомольцам дозвониться в Березнеговатое и, как только ответят, разыскать его у деда Егора.

«Чуть было не забыл, — мысленно укорил себя Вакуленко. — Сыну игрушку надо раздобыть, завтра ему ровно год. Папкой уже кличет...»

И так ему захотелось именно сейчас поиграть с мальчонкой, одеть на его черные кудряшки свою буденовку с большой матерчатой звездой! И жене сказать доброе слово — исстрадалась она, поджидая его после полуночи.

Где-то на другом конце села успокоительно пропел петух.

Вдруг неистово залаяли собаки, послышался конский топот. Вакуленко успел только отойти за плетень и взвести курок. Мимо него пронеслись десяток всадников и две тачанки. Еще одна группа бандитов, звеня бубенцами, ворвалась в село с другого конца. Первые выстрелы раздались у амбара — это отбивались часовые.

— Уничтожить смогу только шесть, — с тоской подумал Вакуленко, — а их больше двух десятков.

У амбара застрочила пулеметная очередь. Вакуленко кинулся вперед, на выстрелы. Потом повернул к хате деда Егора: надо спасать Варича. Он пересек огороды, выскочил к переулку, куда поскакали всадники. Еще один поворот — и впереди показалась хата деда Егора. Вакуленко обошел скирду соломы, вышел на соседний огород. Чей-то властный голос невдалеке подавал команду:

— Оцепить дом. Взять живьем!..

— Только бы успеть, — подумал Вакуленко, перепрыгивая через плетень. Он кинулся к ставням, забарабанил рукояткой нагана по оконной раме.

— Дед Егор, это я! Открывай швыдче, беда...

Заскрипел дверной засов, дед впустил Вакуленко.

В это время к хате уже приближались налетчики, и тот же знакомый голос повторил устрашающие слова:

— Оцепить. Не стрелять!

Дед Егор подставил лестницу к потолочной дыре:

— Лезь, секретарь, на чердак, а оттуда сигай в огороды.

— Рядом каменоломня, а я задержу бандитов, — добавил Вакуленко.

Но секретарь укома заявил решительно.

— Одного не оставлю. Вместе будем отбиваться.

В это мгновенье раздался треск, и дверь, сорванная с петель, повалилась на Вакуленко. Варич несколько раз подряд выстрелил в кучу бандитов, осатанело ринувшихся внутрь избы. Кто-то замахнулся над его головой шашкой, но вошедший человек в черной бекеше гневно зыкнул:

— Отставить!

Сабля повисла в воздухе.

Лежавшему рядом с убитыми бандитами, Вакуленко удалось высвободить из-под двери руку и выстрелить в атамана снизу. Но Вакуленко промазал. У него тут же вырвали наган.

Двое бросились на Вакуленко, вытащили его из-под двери и поставили перед атаманом.

Тот с минуту разглядывал пленника в упор, удивленно вскинув лохматые брови.

— Старший унтер-офицер Вакуленко?! Вы подняли руку на своего бывшего командира? Как это понимать?

— Моя рука — это рука народа. Она все равно раздавит вас, ваше благородие.

Атаман приказал гнать всех продотрядчиков к амбару. Вскоре туда были доставлены Вакуленко, Варич, счетовод Ивлев и остальные...

Атаман подошел к Варичу.

— Вы помните наш последний разговор под рождество? Святой церкви нужен был электрический свет, а вы соизволили пошутить: «Да не обидится господь, ежели хвалу ему воздадут при свете лампады».

— Плохи ваши дела, видно, отец Николай, — отчетливо проговорил Варич, облизывая запекшиеся губы, — если пришлось сменить крест проповедника на кинжал бандита.

— Господь обиделся! — выкрикнул атаман. — И приказал мне отправить вас в лоно Авраама.

Бандиты захохотали.

— Впрочем, ты, Варич, напомнил мне о моем священном сане, и я не стану пачкать руки в крови. Все же вы дали свет церкви...

— Не по своей воле, — вспомнил Варич.

Атаман присел на мешок с зерном и распорядился:

— Развяжите унтер-офицера Вакуленко.

Когда тому развязали руки, атаман сказал, хмурясь:

— Ты хорошим солдатом был, Вакуленко. Вместе против немцев воевали. Поэтому я дарую тебе жизнь. Но ты должен доказать, что способен выполнить присягу, которую давал царю и отечеству.

— Так точно! — выкрикнул Вакуленко, прищелкнув каблуками истоптанных сапог, глядя, как атаман снимает с пояса финку. Атаман кинул финку Вакуленко со словами:

— Убей Варича. Он христопродавец.

Вакуленко медленно нагнулся за финкой, замерев в полусогнутой позе. Потом вдруг распрямился и, как птица, метнулся с занесенной финкой к Иванову. Атаман, видимо, готов был к такой атаке. Он внезапно опрокинулся с мешка навзничь, ударив носком сапога в подбородок Вакуленко, на которого тут же насело несколько человек.

В этот момент в сарай вошел один из бандитов.

— Батько атаман, восемь продотрядчиков в хатах порубали, двух в сельсовете. Больше нема...

— Ищите лучше! — распорядился Иванов, не взглянув на вошедшего. — Набейте животы зерном, а на рубашках напишите «продразверстка».

Пленников повели к кузнице. Варич и Вакуленко приотстали, поддерживая друг друга. Впереди группы шел счетовод. Сильно сгорбившись, Ивлев еле переставлял ноги, чтобы дождаться остальных. Ивлева толкнул конвоир. Счетовод остановился и плюнул бандиту в лицо. Разъяренный конвоир тут же выхватил шашку и рубанул Ивлева сплеча. Счетовод зашатался и упал на дорогу.

Бандит ударил его сапогом в лицо.

— Вставай! Говори, сколько зерна собрал для коммунистов?

Ивлев, истекая кровью, вытянул вперед руки и показал две дули...

— Руби их! Чего глядеть?! — завопил конвоир.

Расправа продолжалась недолго. Шестеро пленников были мертвы.

Бандиты сели в подъехавшую тачанку и помчались к кузнице, где всем продотрядчикам перед смертью выжигали звездочки на груди.

— Клеймить некого. Всех порешили! — кинул с тачанки рыжебородый.

— Давай кузнеца, — предложил кто-то. — Кузнец не хотел разжигать горн.

И они с гоготом начали стаскивать рубашку с рослого кузнеца.

— Стойте, ребята, — попросил вдруг один. — У моего коня подкова сошла, пусть подкует, а потом мы его самого подкуем...

Раздетый до пояса кузнец стал прилаживать коню подкову.

В это время послышался колокольный звон: били тревогу.

Бандиты кинулись в тачанку. Оставшийся держал лошадь за ногу и площадной бранью торопил кузнеца. Тот молча с остервенением всаживал в копыто один гвоздь за другим. Когда конь был подкован, кузнец распрямился и, улучив момент, ударил молотком бандита по темени...

Потом выхватил из рук бандита саблю и вскочил в седло.

Крестьяне, прибежавшие по зову колокола в сельсовет, застыли в оцепенении. Посреди комнаты, распластав руки, лежал паренек. Тут же, через опрокинутый стол, ничком перевесился другой юноша. Его голова безжизненно касалась пола. Сквозной ветер, прорываясь через разбитое окно, шевелил его черные курчавые волосы. Телефонный аппарат валялся рядом.