Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

— Царь я или не царь?!

Басманову он грозно бросил:

— Отныне я буду царем правды. Я искореню местничество, мешающее добрым людям стать рядом со мной.

Во всем ощущалось явственное влияние Сильвестра и Адашева. Однако Малюта подмечал и другое. Любое усовершенствование шло на пользу семейству незначительному и небогатому, ведшему свой род от батожника, неясно как попавшего к великокняжескому двору. Между тем дворцовая стража и городские стрельцы получали вознаграждение. Поговаривали, что государь служивых дворян одарит землей. Первыми получат те, кто приведет в войско царское больше вооруженных холопов и лошадей. Над Россией нависала темная туча, которую гнал ветер с Востока. Передышка еще не кончилась, но в душном и вязком воздухе чувствовалось приближение пыльной бури.

Первое поручение на время второго похода

I

Возвратившись из покоев государя, удовлетворенный приемом и улыбающийся Басманов велел братьям Грязным и Малюте немедля явиться к нему домой, как только сумерки перетекут в ночь и взойдет луна. Боярин опозданий не прощал и строго взыскивал с провинившихся. Малюта надел новый кафтан, расчесал бороду и привесил парадную саблю, ножны которой украшали разноцветные камешки. Басманов нерях не уважал и к себе близко не подпускал.

— От тебя псом смердит, — сердился он, отталкивая какого-нибудь немытого и всклокоченного десятского рукоятью плетки. — Иди и умойся.

Басманов имел приятную наружность, привлекательную жену, а Федор, его сынок, рос писаным красавцем. Жил воевода и ближний Иоаннов боярин как раз напротив Кремля, за рекой. В Берсеневском урочище он выстроил крепкий дом на зависть соседям и недоброжелателям, которые не могли простить измены клану Шуйских — с ними он выступал заедино в боярской думе. Малюта мечтал поселиться в таком же красиво охваченном руслом реки месте, когда возьмет Прасковью наконец от родителей и увезет после свадьбы к себе. Раньше урочище находилось вне городской черты и принадлежало казненному великим князем Василием III Иоанновичем боярину Берсень-Беклемишеву.

— И язык укоротите: никому ни слова, — велел Басманов. — Дело государево и особой важности. Если проболтаетесь, солнце завтра без вас встречать будут.

Алексей Данилович редко шутил и угрозы выполнял неукоснительно, за что Иоанном был многажды хвалим в присутствии подчиненных. Боярин выражался хоть и цветисто, но вполне ясно и недвусмысленно, чем отличался от многих стрелецких голов, воевод и даже думных бояр. Когда говорил какой-нибудь Бельский или Мстиславский, то ничего разобрать не удавалось. Нужен был толмач или, на худой конец, подьячий, который служил у боярина в Приказной избе и привык к его голосу.

В точно назначенный срок — едва полная луна повисла над верхушками деревьев — Малюта с Грязными постучались в ворота. Молоток, висевший на цепи, был железный, с причудливо отлитой ручкой. «И у меня такой будет», — решил Малюта. Басманов жить умел, стрелецкой казной пользовался, но не зарывался. К лихоимцам его государь не причислял. Вообще, Иоанн доверял боярину, несмотря на подмоченную связью с Шуйскими репутацию. Алексей Данилович собственное достоинство берег пуще зеницы ока. Ни кары, однако, ни казни не страшась.

Убранство в комнатах выдавало приверженность хозяина к основательности. Прочные и удобные лавки и кресла словно приглашали гостей к отдыху и неторопливой беседе. На стенах были развешаны пестрые и пушистые турецкие ковры и холодное оружие — чужеземные секиры, легкие пищали, кинжалы и ятаганы. Особенное внимание Малюты привлек лук и колчан со стрелами, некогда, очевидно, принадлежавший богатому татарскому военачальнику. Драгоценная посуда стояла на специально вырезанных из дерева подставках, но она тоже отличалась прежде всего удобством. Малюте нравилось, что у Басманова не было бесполезных предметов, как у князя Курбского, дом которого Малюта не раз посещал. У Курбского от всего веяло пустопорожней иноземщиной, и сам он выглядел если не как немчин, то как лях или литовец безусловно. Кафтан, прическа, коротко подстриженная бородка. Князь Андрей употреблял всякие притирания, будто он баба, а не мужик. Малюта слышал, как Курбский сказал такому же щеголю, как он сам, покойному князю Юрию Глинскому:

— Я не люблю ни запаха крови, ни запаха конского пота.

«Какой же ты после этого воевода? — подумал Малюта. — Я бы на месте государя такому воиннику не доверял». Лет через пятнадцать он не раз повторит случайно промелькнувшее, но запомнившееся царю. Курбский с первого дня знакомства вызывал у Малюты устойчивое подозрение.

— Сбежит, ей-богу, сбежит! — говорил он Васюку Грязному, запуская в бороду пятерню и дергая густые рыжеватые волосы, будто желая очнуться. — К ляхам сбежит, а то и подальше — к саксонцам или к английским королям. Не похож на русского человека. Не любит царя. По вечерам или в грамоту уткнулся при свече, или пером гусиным бумагу ковыряет. — Здесь Малюта сознательно лгал, считая, что грамотейство весьма компрометирует князя, который, кстати, не умел ни читать, ни писать, пользуясь услугами дьяков. — Нет, не любит он царя. Нос от Кремля воротит. Когда государь врагам своим справедливую казнь учиняет, то бежит от плахи без оглядки. Чует кошка, чье мясо съела. А сам казнит и бьет людишек напропалую. От него, как от немчина, ученостью несет. Умный больно. А умники — слуги никудышные. И изба у него не княжеская, а словно у какого посланника или заезжего путешественника, который только и ждет, как на государевы хлеба сесть да побольше съесть.

Не любил Малюта Курбского, хотя и прятал до поры чувства. Кто он против знатного боярина?

II

Басманов принял подчиненных с лаской и сразу усадил за обильный стол. Вино полилось рекой. Но в основном прикладывались Грязные. Малюта к вину, даже разрешенному монастырскому — фряжскому, мало привержен. От пива не отказывался. Если у государя на пирах борзые по хоромам носились, кости растаскивая, то у Басманова собак дальше сеней дворовые не пускали, а за столом жена и юный Федор на равных с отцом семейства сидели. «И у себя подобный порядок заведу», — радостно подумал Малюта. При бабе оно как-то благонравнее. Крепкий Алексей Данилович хозяин! Оттого и воевода сильный. Есть что боронить.

— Слушайте меня внимательно. Не я с вами говорю, а через меня государь. Казань воевать вы не пойдете. — И Басманов ткнул в гостей указательным пальцем с алмазным перстнем, каких Малюта сроду не видывал. Вероятно, Басманов надевал его лишь дома. Хитер! — Никто из вас избы свои не покинет. Сидеть будете в Москве, как привязанные.

Гости помалкивали, Басманову противоречить опасно.

— Без вас Казань возьмем, если живы будем. Как каждый защитник отечества…

Боярин мысль свою глубокую не закончил. Он спохватился, ибо был суеверен и бахвальства перед походом боялся. Военное счастье — как переметная сума. Сегодня у тебя, завтра — у другого. Опытный воевода всегда готов к поражению и запасной выход на случай отступления предусматривает.

— Дозволь, боярин, слово молвить? — не выдержал Васюк Грязной.

Басманов милостиво кивнул.

— Мы за государя жизни не пожалеем. Очень обидно нам бабской духотой под юбками дышать.

Басманов нахмурился. При жене он никому не разрешал произносить грубых слов. Басманов взглянул на нее, но боярыня сидела со спокойным и улыбчивым лицом — и бровью не шевельнула. Мужики простые, служивые, мало ли что соврут. Раз Алексей Данилович позвал — значит, надежду на них имеет.

— Ты, Грязной, много на себя не бери. Раз велено оставаться — значит, останешься и государево сделаешь дело, а коли придется, и живота лишишься.

— Это по мне, — улыбнулся Грязной.

Малюта ни о чем не спрашивал. Он знал, что тянуть за язык такого человека, как Басманов, бесполезно. Если надо — сам скажет, а не надо — клещами не выдернешь.

— Помните, каким государь возвернулся из прошлого похода? — спросил Басманов гостей. — Оправдаться перед Богом и людьми хотел, да не получилось. Печальные дни держава переживала. Вся Волга покрылась водою — лед треснул, снаряд огнестрельный провалился, и сотни людей погибли. Три дня государь сидел на острове и ждал пути. Еле ноги унесли с того острова. Князь Димитрий Бельский один пошел на Казань. Вместе с Шиг-Алеем и воеводами крепко потрепали басурманское воинство, а славный князь Симеон Микулинский с передовой дружиной разбил Сафа-Гирея наголову и втоптал его в город, пленив десятки богатырей, князей и других знатных и богатых татар. Теперь мы решили идти в новый — второй по счету — поход под предводительством молодого государя…

— Но мы-то отчего в немилость попали? — спросил Васюк Грязной.

— Не перебивай! — строго осадил Басманов. — Государь потребовал у меня трех верных людей. Я и назвал вас.