Малюта Скуратов. Вельможный кат - Юрий Щеглов

Иоанн будто улавливал настроение народа. Напрягая жилы на шее и покраснев от натуги, он выплеснул наружу мысль, которая его, несомненно, мучила:

— Я же чист от крови сей, ожидайте воздаяния своего…

Из государевой свиты никто не проронил ни звука, не сделал ни жеста — застыли, как языческие изваяния из дерева, какие Малюта видел еще сохранившимися на дальних подступах к Москве. Но зато народ единодушно вздохнул, и вздох тот словно растопил лед тишины. Иоанн поклонился на все четыре стороны. Гордый и резкий государь никогда не кланялся — не сгибал стан.

— Люди Божии и нам дарованные Богом! — продолжал Иоанн, выпрямившись и орлиным взором окидывая темную массу дарованных ему Богом людей — точнее нельзя выразиться. — Молю вашу веру к Богу и к нам любовь. Теперь нам ваших обид, разорений и налогов исправить нельзя вследствие продолжительного моего несовершеннолетия, пустоты и беспомощности, вследствие неправд моих бояр и властей, бессудства неправедного, лихоимства и сребролюбия; молю вас, оставьте друг другу вражды и тягости, кроме разве очень больших дел: в этих делах и в новых я сам буду вам, сколько возможно, судья и оборона, буду неправды разорять и похищенное возвращать!

Малюта чувствовал себя и человеком Божиим, и одновременно человеком, дарованным государю. Ему всегда казалось, что Россия пропадет без единого центра власти, раздираемая на части противоречивыми интересами людей, ее населяющих и имеющих хоть какую-то силу. Посадские ненавидели бояр, да и дворян. Бояре — и толковать нечего! — душили и тех и других. Дворяне хотели служить государю, но не имели достаточно: средств, чтобы холопов одеть, обуть, вооружить и посадить на коней. У самих брюхо трещало, и семью частенько кормить было нечем. Земли на всех недоставало. А иные обладали бескрайними полями и не тронутыми топором лесами, да еще получали кормление, обирая и город, которым правили, и окрестности до нитки, хуже татар взыскивая дань с помощью холопов, не менее хозяев питавшихся кровью народной. «Русские ли они люди?» — нередко думал Малюта. Иногда подобные отряды возглавляли чужеземцы, и за то он их еще больше ненавидел. Чужеземец для Малюты всегда представлялся в облике немчина. От Шуйских вся зараза пошла. Шуйские и далее править мечтали за государя, выбирая момент, когда столкнуть его с трона пробьет час. Где какая смута поднимается — там ищи Шуйских, и не ошибешься. Если не сами Шуйские свечу к соломе подносят, то их родичи или сторонники. Вот почему, несмотря на то что Алешка Адашев с братом Данилой, который спит и видит, как его государь воеводой пошлет против ливонцев, вызывали у Малюты понятное чувство, он внутренне не противился взлету семейства, происходившего от батожника Федьки, нынче пристроившего детей на тепленькие места. Федьке Адашеву чин окольничего не по росту. Он тоже в воеводы метит.

Алешка Адашев государю полюбился умом и сообразительностью и всякими россказнями о чудесных странах. Иоанн дальше Коломны не ездил, а Адашевы — бродяги, для них что Москва, что Константинополь — нет разницы. По вечерам ложничий Алешка в опочивальне один на один с государем. К уху приближен, картинки рисует разные. От него государь поболее, чем от прошлых наставников, про чужие страны узнал: как там живут? — по каким законам? — каким богам молятся? Язык у Алешки — что у Большого колокола: только потяни — звону будет: мало не покажется. Как бы его судьба Большого колокола не ожидала. В один прекрасный день рухнет и замолчит навеки. Малюта, когда охрану возле опочивальни выставляет или в положенный час проверяет, только и слышит: бу-бу-бу! Это Алешка в душу к государю лезет. Лезет и лезет — обидно ему: в число лучших слуг ни он, ни брат, ни отец не попали, а следовательно, доброй подмосковной землицы лишились. Кошель у Иоанна на тугой замок закрыт. Мошной не прочь потрясти, да редкому она доступна. Малюте такая черта нравилась. Если все раздать — с чем останешься? Когда он собственным домом заживет, то хозяйство наладит и лишнего из рук не упустит.

IV

Однажды в полуоткрытую дверь опочивальни Малюта видел из темноты, как Адашев, сапоги с государя стаскивая, ему про османов одновременно толковал:

— Турки свирепый народ, но не ленивый. Рабами торгуют, детей у женщин забирают, однако бесполезных и слабых стариков в полон не берут, а крепких мужиков голодом не морят. Пленник с колодкой на шее, зато сыт. А иначе как? Иначе один убыток. Холоп для работы рожден, а следовательно, для жизни. У нас же какой-нибудь Турунтай дочиста народ обглодает, и царская казна, пресветлый государь, от того пустеет. Отчего османы византийцев со свету сжили? И вторые первыми стали? Пришельцы из глубин горячих Востока взяли верх над народом христианским!

Иоанн внимал не перебивая и даже, схватив подсвечник, поднял его выше, чтобы лицо рассказчика получше увидеть. Слушать Иоанн умел, но когда сам начинал песни петь — потока не удержать. Толстая свеча отбрасывала тень и казалась Малюте мечом, занесенным над головой стоящего на коленях Адашева. Вот опустит государь руку и голову по плечи срубит. Долго толковать с Иоанном опасно. Аложничий меры не ведает и наставлениями царя иногда утомляет. Малюта заметил, что Басманов в речах краток. Алексей Данилович хитер и ловок — не отнимешь. Он от Шуйских отстал и к государю сумел прибиться, не породив у Иоанна никаких подозрений.

— Тамошние вельможи в распутстве и неге погрязли, своеволие победило разум, и собственные законы стали им в тягость. Жестокость в обращении с подданными у Константина Одиннадцатого вошла в обычай и не была вызвана никакой необходимостью. Да и сам он погиб от руки османов, потеряв власть над некогда могучей державой, — продолжал нудить Адашев, упрямо толкуя о предметах царю неприятных.

Иоанн еще выше поднял свечу. Москва стала наследницей — Византии. Бабка государя Софья Палеолог долгое время олицетворяла былое могущество, и дед государя Иван III Васильевич получил кличку Грозный во многом из-за вмешательства жены в события политические. Чуть ли не тридцать лет — пока Господь Бог не прибрал — делила с умным и сильным супругом власть. Ее окружали вывезенные из Константинополя византийцы, привыкшие к лицемерию и хитрости у себя на родине и насаждавшие в простодушной России нравы, отнюдь не способствовавшие водворению мира и спокойствия в Кремле у подножия трона. А ежели наверху интриги и доносы, то чего хорошего ждать внизу?

— От не знающих удержу вельмож все зло и проистекает. По челобитным каждого легко опознать. Кто как управляется и способен ли царю помочь державу оберегать.

Слова Адашева понравились Иоанну. Он поднялся с кресла и, босой, крупно зашагал по ковру, не выпуская свечи. Тени заплясали на сводах. Адашев тоже выпрямился и остался стоять недвижно.

— Как же от проклятых избавиться? — И государь обратился к Адашеву, замерев у самой двери.

Малюта боялся пошевелиться. Сейчас государь сделает шаг в сторону, и Малюта исчезнет — растворится во тьме. Жаль, не услышит ответа ложничего. Но дело обернулось иначе. Иоанн сделал шаг не в сторону, а к двери и толкнул ее ногой, как бы перекрывая Малюте доступ в опочивальню.

— Пошел прочь, пес, — сказал негромко Иоанн, учуяв, что за дверью, кроме двух стрельцов, хорошо ему ведомых, дышит кто-то третий, хотя и не представляющий опасности.

Малюту потом всегда поражало свойство государя, не видя оком, чувствовать присутствие живого существа. На следующий день, помогая Иоанну сойти с коня, он обратил внимание на брошенный искоса взгляд. Государь и Малюта постепенно обретали друг друга. Да и как могло быть иначе? То место, которое занял Малюта в сердце и жизни Иоанна, медленно и трудно прирастало пластами. Так древесина накручивается вокруг своей отличающейся по густоте цвета сердцевины.

После пожара государь круто изменился. Если раньше он постоянно стремился удрать из Кремля на охоту, устраивал травлю диких зверей и предавался безудержному веселью, которое походило более на беснование, то сейчас чаще уединялся с попом Сильвестром и Адашевым, иногда приглашая и Курбского. Прежде он делился с Басмановым и князем Афанасием Вяземским, с дядей царицы боярином Захарьиным и Юрьевыми, но вот уже несколько месяцев, как отдалился от них. Краем уха Малюта слышал, что вскоре страна получит новый Судебник, отличный от старого, признанного нынче негодным. Кроме того, государь выразил желание собрать слуг Божиих — знаменитейших мужей государства Российского, духовных и мирских. Иоанн перестал каждый раз приговаривать с еле сдерживаемым раздражением:

— Царь я или не царь?!

Басманову он грозно бросил:

— Отныне я буду царем правды. Я искореню местничество, мешающее добрым людям стать рядом со мной.

Во всем ощущалось явственное влияние Сильвестра и Адашева. Однако Малюта подмечал и другое. Любое усовершенствование шло на пользу семейству незначительному и небогатому, ведшему свой род от батожника, неясно как попавшего к великокняжескому двору. Между тем дворцовая стража и городские стрельцы получали вознаграждение. Поговаривали, что государь служивых дворян одарит землей. Первыми получат те, кто приведет в войско царское больше вооруженных холопов и лошадей. Над Россией нависала темная туча, которую гнал ветер с Востока. Передышка еще не кончилась, но в душном и вязком воздухе чувствовалось приближение пыльной бури.