Римляне, рабы, гладиаторы: Спартак у ворот Рима - Гельмут Хёфлинг

Итак, для того чтобы обостренные противоречия превратились в социальный взрыв, требовались лишь толчок и вождь, достаточно смелый и способный успешно противостоять Риму. И таким человеком оказался Спартак, сброшенный ненавистными римлянами на самое дно общества, Спартак, с кучкой гладиаторов и рабов обративший в бегство 3000 римских солдат, да не где-нибудь, а совсем рядом, у подножия Везувия.

Самая его первая победа, к тому же еще, наверное, преувеличенная слухами, привела в движение лавину, с каждым часом становившуюся все более мощной и опустошительной. То, что для Рима было мятежом, для его противников стало зарей свободы. «Тогда к ним присоединились многие из местных волопасов и овчаров — народ все крепкий и проворный» — так повествует об этом Плутарх. Крестьяне покидали свои поля, рабы — своих господ. Пленные вырывались из темниц, каторжники, содержавшиеся римлянами в чудовищных, чаще всего подземных казематах и использовавшиеся на самых тяжелых работах, разрывали свои цепи. Толпами стекались они к Спартаку, и он принимал их. С ним они связывали надежды на то, что удастся прервать невыносимые мучения, сбросить римское иго и отплатить угнетателям за все.

Грабежи и резня

Римлянам, слишком охотно выставлявшим Спартака в качестве заурядного разбойничьего главаря, вскоре пришлось изменить свое мнение. Человек, униженный ими до состояния гладиатора, доказал, что был рожден полководцем.

Не военная дисциплина объединяла массы людей, сбегавшихся к Спартаку, а единственно лишь общая ненависть к Риму, и вместо оружия они приносили с собой смелость, решительность и готовность драться с врагами. Но если бы в кратчайшее время не удалось вооружить их и организовать по-военному, то эта толпа поденщиков и рабов была бы раздавлена железными римскими легионами, словно стадо овец.

Препятствия, вставшие перед Спартаком, казались непреодолимыми, однако он сумел расчистить себе путь. Он умело использовал навыки своих приверженцев, с детства привычных самостоятельно мастерить различные сельскохозяйственные орудия. Все железо, захваченное в лагере пропретора на Везувии и в его окрестностях, так же как и цепи вырвавшихся из темниц эргастулов рабов,[71] он приказал перековать на шлемы, копья и мечи. С тем же умением, с каким апулийцы мастерили из лозы и тростника домашнюю утварь, они теперь плели различные части вооружения и щиты, которые обтягивали сыромятной кожей свежезабитого скота, используя вместо клея липкую кровь животных. Это были небольшие круглые, выпуклые щиты в форме так называемой пармы, которой раньше прикрывались фракийцы в бою, а теперь — на гладиаторских играх. У римлян парма входила в вооружение легковооруженных воинов и всадников. Конечно, обтянутый кожей щит не мог совершенно заменить металл, но тем не менее достаточно надежно защищал бойца.

Вооружить каждого в отдельности было конечно же недостаточно, и Спартак организовал свои отряды по испытанному римскому образцу, что повысило их боеспособность. В зависимости от силы и ловкости одних он зачислял в летучие передовые отряды; из тяжеловооруженных воинов, предназначенных для основного сражения, он составил манипулы и когорты, а во главе их в качестве трибунов и центурионов поставил бежавших с ним гладиаторов.

Необходимость противостоять подвижной римской коннице заставила Спартака буквально из ничего создать собственную кавалерию. Использовал он для этого не только «реквизированных» тягловых одров, но прежде всего молодых диких коней, которых он приказал оседлать — так, по крайней мере, может быть истолковано знаменитое место из сообщения патриотически тенденциозного историка Флора (ок. 120 г. н. э.). Еще карфагенский полководец Ганнибал (246–182 гг. до н. э.), во главе мощной армии перешедший через Пиренеи и Альпы и вторгшийся в Италию с севера, а затем (в 216 г.) победивший римлян при Каннах, приказал, по рассказу Ливия, отловить в апулийских горах 4000 диких лошадей и приручить их.

Хотя Спартак и организовал своих приверженцев по римскому образцу, тем не менее они совсем не походили на приученных к строжайшей дисциплине солдат римских легионов. И помышляли они не о славе и величии Отечества, но о грабежах, да еще о том, чтобы поесть, попить и покутить вволю. До этого в течение всей жизни по их согбенным спинам гулял бич хозяев, и вдруг они одним махом сбросили с себя ненавистные цепи и теперь сверх всякой меры наслаждались неожиданной свободой. Кроме того, они считали, что пришло время безнаказанно рассчитаться за несправедливость, угнетение и мучения последних лет. Слишком долго ждали они этой благоприятной возможности, и теперь, словно поток раскаленной лавы, сжигающий и сметающий все на своем пути, вооруженные орды повстанцев затопили равнины Кампании. Они практически беспрепятственно грабили и убивали, и ничто не могло их остановить. Кроме того, они конечно же освобождали и отовсюду привлекали к себе все новые массы рабов.

В то время как большинство из них лишь наслаждалось настоящим, Спартак думал о будущем. Буйные набеги без всякого плана, не одобрявшиеся Спартаком и немногими более дальновидными его приверженцами, должны были — если не удастся твердо взять в руки распоясавшиеся орды — лишь ускорить ответный удар римлян, а вместе с ним и всеобщее поражение. Необходимо было направить ярость повстанцев на достижение определенной цели.

Весной 73 г. до н. э. группе гладиаторов удалось вырваться из казарм капуанской школы, а уже к лету они оказались во главе армии рабов, грабившей Кампанию. Но что будет с ними с наступлением зимы или если Рим бросит на них новую, действительно сильную армию, или если судьба обрушит на них какой-либо иной удар?

В чистом поле повстанцы были практически беззащитны перед лицом любой более или менее серьезной опасности, словно человек без крыши над головой. Для надежной защиты им требовался сильный город с высокими стенами, и, по мнению Спартака, более всего на эту роль подходила Капуя.

Его предложение было встречено всеми с восторгом, ибо Капуя считалась одним из самых больших, самых красивых и — что главное — самых богатых городов Италии. Однако в Капуе толпу собранных со всех концов света рабов привлекала не только богатая добыча. На штурм ее стен их подвигала и жгучая ненависть к самому этому городу, в котором засели многие из бывших господ нынешних повстанцев, городу, считавшемуся цитаделью ланистов и гладиаторских школ. Капуя казалась словно специально созданной для того, чтобы утолить жажду грабежа и мести, кипевшую в душах рабов и гладиаторов.

Однако уверенность в быстрой победе вскоре сменилась разочарованием. Собираясь взять город с ходу, они быстро подошли к его стенам, но нашли Капую прекрасно укрепленной и готовой к длительной обороне. Вопли ужаса, катившаяся впереди мятежников молва о грабежах, поджогах и убийствах стали для жителей города сигналом надвигающейся опасности.

К этому времени повстанцы еще не располагали достаточными силами для взятия столь мощной крепости. Спартак не решился бросить на штурм города толпу жадных до легкой добычи рабов и поденщиков, не имевших даже осадных машин и опыта подобных предприятий и не спаянных дисциплиной. Пока они разбивали бы свои головы о стены города, в спину им наверняка нанесла бы удар армия, срочно переброшенная из Рима. Для недисциплинированных орд подобная война на два фронта могла означать лишь одно — смерть.

Спартак осознал опасность такого предприятия и отказался от него. Вместо того чтобы бросить свою армию на стены Капуи, он просто провел ее стороной. Однако надежды огромного большинства бойцов на богатую добычу он все же должен был теперь исполнить где-либо в другом месте. Судьба, грозившая столице Кампании, должна была теперь обрушиться на меньшие города. Грабеж, опустошение и смерть отмечали путь армии рабов, куда бы она ни направлялась. Повстанцы прошли даже через Лаций, область, окружающую Рим, и разграбили Кору, город вольсков. Затем они направились на юг, в Кампанию, и напали на Нуцерию и Нолу.

Нола, расположенная к востоку от Неаполя, считалась одним из наиболее значительных городов Италии. Во время второй Пунической войны (218–201 гг. до н. э.) Ганнибал приложил много сил для того, чтобы взять Нолу без боя. Как сообщает Плутарх, «тамошний сенат был не в силах обуздать и утихомирить народ, державший сторону Ганнибала». Однако Марцелл, этот «меч Рима», сумел восстановить в сердцах ноланцев верность Риму и успешно защитить город в 216 г. до н. э. «В тот день войско Ганнибала впервые отступило перед римлянами и поспешно укрылось в своем лагере, оставив на поле боя много убитых и раненых».

Успешно противостояла Нола и длительной римской осаде во время Союзнической войны в 91–88 гг. до н. э. Возможно, так же и в 73 г. до н. э. она сумела бы легко отбить штурм армии Спартака, если бы рабы под стенами города и в его стенах не договорились друг с другом. Среди части рабов, находившихся в городе и считавших, что настало наконец время сполна расплатиться за все свои унижения, вспыхнуло восстание.