Царевна-лягушка для герпетолога (СИ) - Токарева Оксана "Белый лев"

— Я же и говорю, чего вас учить, коли вы сами считаете, что умные, — кивнул Водяной, когда Левушка вернулся на берег. — Только если до смерти убьют, вода все равно не поможет.

Он махнул хвостом, закрывая источники. Видно было, что отпускать нас ему не хочется.

— Хоть бы на дудочке сыграли или песенку еще одну спели, — плаксиво проговорил он, уступая нам дорогу. — А ты, девка, зря с нами не осталась, — добавил он, указывая в мою сторону языком-лианой. — Может быть, на облако тебе и вправду еще рано, но крылья за спиной ты уже давно имеешь. Да ладно, иди уж. Внучке моей, коли увидите, привет передавайте.

Пробормотав что-то про жизнь-лоханку или жестянку, он соскользнул в воду и без единого всплеска исчез в глубине, а мы поспешили от озера прочь, едва не обгоняя клубочек.

До тех пор, пока мы не покинули владения русалок, я не только не отставала от парней, но временами их опережала, желая поскорей покинуть это неприятное место. Но едва закатный лес вновь нарядился в краски осени, и напряжение, державшее меня все последние часы в тонусе, отпустило, ноги начали заплетаться, вихляясь в отсыревших кроссовках и запинаясь о хлеставший по голеням мокрый подол рубахи.

Вот только когда Левушка попытался подстраховать меня на крутом спуске, я не просто не приняла его помощь, но и со всего маха залепила оплеуху, вкладывая в нее всю свою обиду и пережитый страх. Блеф блефом, но мог бы предупредить! И за извинения тоже неплохо бы ответить. Меня трясло, бросая то в холод, то в жар, перед глазами все мутилось, и закипали горючие слезы.

Лева внимательно глянул на меня и уступил место Ивану, забрав у него самую тяжелую часть поклажи. На брата я обиды не держала, поэтому от его помощи отказываться не стала, поскольку состояние мое стремительно приближалось к обморочному. К счастью, тащить сначала на буксире, а потом и вовсе на руках Ване меня долго не пришлось. Клубочек, словно угадав мое состояние, достаточно быстро указал нам на сухую удобную поляну неподалеку от ручья, где мы и расположились лагерем.

На этот раз в хлопотах по обустройству я участия не принимала, свалив все заботы на парней. Куда там. Мне едва хватило сил переодеться в палатке и выползти в шерстяных носках к костру, вяло перебирая содержимое аптечки. Я, конечно, не ведала, обитали ли в Слави какие-то бактерии и вирусы, но простуду из-за переохлаждения никто не отменял. А я вовсе не собиралась становиться спутникам обузой, только соображала сейчас слишком плохо.

Поэтому, когда Левушка, на щеке которого все еще алел след моей пятерни, сунул мне в руки горячую кружку с каким-то ароматным травяным сбором, я ее с благодарностью приняла, потягивая душистое варево маленькими глоточками, тем более что есть совершенно не хотелось. Когда кружка опустела, я почувствовала, как проясняется в голове, а по телу разливается приятное живительное тепло. Только глаза слипались. Левушка еще раз придирчиво глянул на меня, а потом увел в палатку, закутал в спальник и сверху еще одеялом накрыл.

— Ты что же, всерьез подумала, будто я тебя собирался Водяному отдать? — без упрека спросил Лева, обнимая меня и бережно поглаживая.

Я в ответ только тихонечко всхлипнула, шмыгнув носом.

Лева придирчиво потрогал мой лоб, вытер слезы, увидев, что я согрелась, убрал лишнее одеяло, а потом обнял меня и тихонько добавил:

— Была б моя воля, я бы тебя никому не отдал.

Хотя, как мне казалось, я уже не имела сил чувствовать и думать, Левушкино признание полоснуло по сердцу ножом, вскрывая давно заросший сухой твердой коркой, но так и не выболевший гноящийся нарыв. «Была бы моя воля». Не в этом ли крылась причина его холодности и отстраненности? Неужто он просто отказывал себе в праве любить и жить беззаботно, как все его ровесники, поскольку над ним довлел страшный долг перед памятью отца? И как в далеком детстве, когда мы стояли возле дедовой домовины, не хотел впутывать нас?

Но кто сказал, что я теперь позволю ему одному нести эту ношу? Волхвы, шаманы и кудесники ведают тонкие пути, странствуют между мирами и, прогневив духов или вступив в схватку с более сильным противником, из своих путешествий могут однажды не вернуться. Но разве в этом мире изгрызены все медные караваи, истоптаны все железные сапоги, изломаны все стальные посохи? В конце концов, вот уже второй обитатель Слави сказал мне про крылья за спиной.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Словно прочитав мои мысли, Левушка бережно привлек меня к себе. Он поцеловал меня всего один раз, очень бережно и осторожно. Но от этого поцелуя на душе разлилось такое сияющее умиротворение и спокойствие, будто, благополучно пройдя все испытания, я уже вернулась домой. Ответить я толком не смогла: меня сморил сон. Впрочем, даже через пелену сладкой дремы я чувствовала сильные, чуткие руки, которые меня нежно баюкали.

Проснулась я с ясной головой и без малейших признаков простуды или слабости. С аппетитом позавтракала уже почти традиционным кулешом с грибами, который на этот раз варил Лева, и отмахала без всяких скидок целый дневной переход. Благо по пути нам никто не встретился. Первое время Лева с Иваном за мной еще приглядывали, порываясь облегчить рюкзак или сбавить темп, насколько позволял наш шустрый провожатый. Потом убедились, что вчерашний срыв, вызванный стрессом и усталостью, не повлек за собой никаких последствий, и немного успокоились на мой счет. К тому же существовали и более насущные заботы.

Иван продолжал вести наблюдения за окружающей природой и только дивился, как же странно работает здешняя экосистема: каким образом происходит опыление цветов, кто утилизирует отмершие растения. Лева на эти вопросы, понятное дело, не мог дать исчерпывающего ответа. Потом брат, а следом за ним Лева и я стали наблюдать изменения в растительном покрове.

Служившие нам неплохим подспорьем в прошлые дни заросли малинника и жимолости уступили место кустам волчьей ягоды и черной бузины, с нарядными наливными, точно лаком покрытыми, ядовитыми плодами. Луга заполонили тянущие соки из других растений марьянник и петров крест. Подлесок запестрел аметистовыми башмачками смертоносного аконита и агатовыми россыпями вороньего глаза, хвощами и борщевиком. Стволы оплели лианы эхиноцистиса. Белые грибы и подосиновики сменились поганками и мухоморами.

Иван недоумевал, наблюдая такую неправильную, по его мнению, концентрацию ядовитых, хотя и применимых во флористике и медицине растений, а Левушка хмурился, безжалостно сбивая шляпки мухоморов, вырубая тянувшиеся к нам стрекала борщевика, отодвигая и сдирая плети эхиноцистиса.

— Что-то не так? — поинтересовалась я, стараясь, чтобы голос не дрожал.

Лева озабоченно пояснил:

— Уроженцы Темной Нави все глубже пускают корни в иных мирах. Страшно представить, что творится в Медном, Серебряном и Золотом царствах. Впрочем, дед не просто так предупреждал, что сестры-ведуньи на ту сторону реки Смородины смотрят.

Беспокойство Леля разделял и Иван, взглядом профессионала отмечая все возрастающее число засохших, покрытых грибами-паразитами и просто больных деревьев. Золотая листва сморщилась и кое-где совсем опала, на ветвях, помимо вездесущего эхиноцистиса и повилик, повисли неопрятные бороды испанского мха и липкие кудели паутины.

А потом на пожухлых листьях начала попадаться черная слизь.

— Выследили все-таки! — недобро усмехнулся Лева, выбирая среди молодых осин деревце поровней и выстругивая прочное копьецо.

Иван без лишних расспросов последовал его примеру. Мне оставалось только достать свирель.

Глава 12. Призраки и наваждения

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

На привал мы начали собираться загодя, чтобы успеть обустроиться до заката. Место для лагеря выбирали тщательно и долго, полностью очистив поляну от борщевика, вороньего глаза, эхиноцистиса и аконита. Костер складывали тоже как-то по-особому, заготовив побольше хвороста и дров, чтобы всю ночь поддерживать огонь, придирчиво отбирая лишь те ветки и сухостой, на которых не отпечатались следы черной слизи. Когда пламя разгорелось, Лева, произнеся какой-то заговор, тщательно обжег оба копьеца, а потом вытащил из сердцевины костра хорошо прогоревшую головню и начал очерчивать наше пристанище внушительных размеров кругом, вместе с Иваном проверяя ровность и плотность краев.