Кай из рода красных драконов (СИ) - Бэд Кристиан

Я наказал Ойгону напоить зверя ещё раз, если не вернёмся к вечеру. С кормёжкой Бурке придётся пока потерпеть — ну не мог я заставить брата совать руки в пасть жертвенного волка. Ойгон же не Тир.*

Тут же выяснилось неприятное. Крылатого волка мы могли взять с собой только одного. Второй — волчица Луна — принадлежала Ойгону. И чужаков она терпеть не захотела.

Истэчи был уже обучен полёту на крылатом звере. Обычно волки позволяют садиться на свою спину «безлошадным» мальчишкам.

А вот Луна заартачилась. Забилась в убежище и выходить не хотела, хоть Ойгон и звал её ласково, и сушёное мясо показывал.

Ойгон повздыхал-повздыхал и полез доставать волчицу.

Начал ругать нижнего бога: хитрая зверюга забилась в щель под камнями, только морда торчала. Контуженый брат никак не мог её ухватить.

Я тоже залез в убежище, лёг на пузо и протянул руку, чтобы поймать Луну за ошейник. Но волчица лязгнула зубами в опасной близости от моих пальцев.

— Выходи, саботажница! — рассердился я. — Как мы будем биться с одним волком? Колдун нас на колбасу пустит!

Волчица в ответ оскалила зубы и зарычала. Хотела, наверное, колбаски из человечины.

Ойгон дотянулся-таки, ухватил её сам, но зверюга упёрлась всеми четырьмя лапами, не желая слушаться хозяина.

И тут я услышал странный, очень низкий и пугающий звук. Просто мороз пробежал по коже.

Волчица дёрнулась, словно от удара, завизжала, а потом вдруг кинулась ко мне и начала лизать руку, которую чуть не прокусила.

Я непонимающе покосился на Ойгона. Тот только плечами пожал: мол, тоже такого раньше не слышал. И кивнул на Бурку.

В убежище кроме нас с Ойгоном, волчицы и Бурки никого не было. Неужели мой зверь мог так страшно рычать: низко, почти на инфразвуке?

Я хмыкнул, взял испуганную волчицу за ошейник, вывел из убежища и велел Истэчи сесть на неё.

Луна нервничала, но подчинилась, и нападать на нас больше не пыталась.

— А ты — как полетишь? — спросил меня Ойгон.

Пришлось рассмеяться:

— А я пока на своих двоих буду биться. Сажать меня на волка — только Тенгри смешить. Я и на лошади-то сидеть не умею.

— На ком? — удивился Ойгон.

Я отмахнулся. А сам подумал: неужели лошадей в этом мире нет? Надо же, как интересно сложилось. Вроде бы столько похожего, а самого простого и не додали. А почему?

Но размышлять было некогда.

Мы замаскировали вход в убежище, где затаились Ойгон и Бурка, и пешком двинулись в сторону пропасти, куда шаман велел выкинуть чёрный колдунский «глаз».

Это было недалеко, и мои спутники всё ускоряли шаг, пока, подгоняемые адреналином, не понеслись по камням сломя голову.

Волки бежали следом.

Вот так я понял, что ещё один наш козырь — в скорости.

И я, и Темир, и Истэчи — были совсем молодыми парнями, лёгкими на ногу. И мы неутомимо скакали по каменистому дну оврага, словно архары по горному склону. Почти не глядя под ноги и не снижая темпа, когда нужно было перемахнуть через камень или ручей.

Ойгон не поспел бы за нами и здоровый. Даже волки с рыси перешли на галоп.

Добравшись до расщелины в скалах, которую барсы называли пропастью, мы осмотрелись. Истэчи отыскал между камней свежие следы золы — значит, «глаз» выкинули именно сюда.

Самим нам камень было не достать — расщелина и в самом деле оказалась хоть и не пропастью, ведущей в преисподнюю, но довольно глубокой. И засаду здесь было устроить трудно — слишком место открытое.

Однако вела к расщелине только охотничья тропа, которую барсы знали, как пальцы на руках. Колдун и его воины придут к расщелине именно по тропе — больше им никак.

И вот тут уже я решил поиграться.

Мы устроили ловушку из бревна и верёвки, привели в порядок заросшую травой волчью яму. И всё это — у сáмой расщелины, когда цель пути была бы уже перед самым колдунским носом.

Поглядев на дело рук своих, я решил не ждать, а перехватить колдуна у курумника. И усесться ему на хвост, чтобы проследить, как он дуром попрёт в нашу ловушку.

Конечно, можно было затаиться и на тропе у расщелины, но кровь кипела, и сил не было ждать.

Мы едва не бегом забрались в гору и вот там уже улеглись наблюдать за кустами. Ждать, когда колдун и его воины появятся у каменистой осыпи.

Миновать незаметно это открытое место они не могли. И я успокоился: не упустим.

Волки дремали. А вот Темир и Истэчи и в засаде лежали, как на иголках.

Пришлось даже прикрикнуть на них. Я понимал, что адреналин захлестнул парней, требует драться, а надо лежать.

Темир был постарше Истэчи, но вряд ли больше, чем на два-три года. И ему тоже хотелось мочить уже всех без разбора.

Но для боя, к сожалению, важнее терпение и осторожность. Что я и постарался внушить парням. И даже пригрозил на автомате, что по башке настучу.

Они так удивились, что спорить не стали. А я вспомнил: на вид-то мне всё так же от силы тринадцать лет. Раскомандовался шкет, понимаешь. Аж самому смешно.

Но я был прав, и Темир смолчал. А Истэчи уже притерпелся к моим манерам и привычке командовать. К тому же это у него на глазах я рубился с Мергеном, а потом замочил демона.

Надо признаться, что и мне было трудно лежать без движения и вслушиваться в каждый шорох. Взрослое «надо» боролось внутри меня с подростковыми гормонами.

Я предчувствовал битву, мне хотелось её едва не до дрожи. И в то же самое время «второй я», многократно побывавший в бою, охлаждал и гасил этот щенячий мандраж.

Колдуна нужно было дождаться. Отследить. Выяснить его слабые стороны. И только здесь, где каменистая тропа идёт по краю курумника**, мы точно его не пропустим.

Наконец вдалеке посыпались камни. Здесь любое случайное движение могло вызвать камнепад, и незамеченным пройти было почти невозможно, на это мы и рассчитывали.

Темир и Истэчи завозились, готовясь вскочить. Я шикнул на них.

— Вы точно хотите победить колдуна?

Парни закивали.

— Тогда ближайшая боевая задача: лежать тихо и наблюдать, — напомнил я. — Чем больше мы узнаем о наших врагах, тем проще будет убить. Пусть пройдут мимо. Потом догоним.

Парни молча закивали: всё они понимали, но внутри-то прямо бурлило.

Скоро послышались голоса.

Колдун и его спутники общались в полный голос. Они были уверены, что барсы погибли все. Наверное, наблюдали сверху, пока лагерь горел. Знали — никто не спасся.

— Вы устали. Нам нужно сделать привал, заварить чаю, — голос был грубый, но услужливый.

— Сколько ещё идти?

Спрашивал мальчишка моего возраста или чуть старше. Миг — и пятеро идущих показалось на тропе.

Колдун был маленький, тощий и зябко кутался в плащ. Вот он-то и говорил детским голосом!

Уже вечерело, но камни ещё не остыли. Мерзлявый какой попался.

Росту, однако, в колдуне оказалось больше, чем на двенадцать лет. Сколько ему, если так пищит?

— Вы простудились в горах! Вас знобит! — ругал колдуна один из воинов.

— Ничего, — отмахивался мальчишка. — Он совсем рядом, я чую. Это всё ваши тропы, из-за которых голова кругом! Если бы можно было лететь напрямую!

«Щас дочуешься, собака драная», — подумал я.

Голоса постепенно удалялись.

Я прислушался к себе, не понимая, почему так спокоен? То есть я-то — ладно, но Камай?

Мандраж в моём новом организме, конечно, был, но ни страха, ни жалости я не чувствовал.

А ведь колдун и его воины — тоже люди. У них такая же красная кровь. Да и сам княжич — вполне может сегодня погибнуть.

Неужели Камай убивал так часто, что и не задумывается уже о своей и чужой смерти?

Или дело в том, что здешние люди — совсем ещё дикари? Воображение у них слабое, и потому не боятся ни ран, ни нижнего мира?

Так или иначе, но я смотрел вслед колдуну и его воинам глазами княжича, и видел лишь дичь, что сама плетётся в ловушку.

Удивляло только одно: почему терий Верден послал за камнем мальчишку? Или это «его» камень, и другой колдун не сладит с чужим «глазом»?