Фальшивый грош - Эстел Томпсон

Но происшествие могло — и очень даже вероятно, — быть попросту случайностью.

В такой давке — очень даже легко. На стоявшего сзади нажали, а он нечаянно сшиб меня. Наверняка, так и получилось. Когда тронулся поезд, задние стали напирать, и передние не сумели сдержать натиск.

Минут через десять я опомнилась, отряхнула юбку, поудивлялась, что не «поехали» колготки, поскорбела над состоянием перчаток, улыбнулась и поблагодарила очаровательную жену Тома за благополучное спасение моей сумочки, заверила всех и вся — весело, насквозь фальшиво, — что это взыграл мой инстинкт: во что бы то ни стало быть центром внимания любой сцены.

Позже, когда все стали расходиться, я улучила минутку, чтобы перекинуться словом с Томом. Он подошел к нашей семейной группке: со мной прощались, спрашивали, как я себя чувствую. Когда Том направился к своей машине, я пошла проводить его.

— Том, — тронула я его за руку.

Он оглянулся на меня, сразу остановившись.

— Ты… ты видел, как все случилось?

Очевидно, спросила я излишне напористо, вид у него стал недоумевающий.

— Нет. Но ты же сама вроде сказала…

— Да, — кивнула я. — Сказала, что стали напирать задние, меня толкнули, и я потеряла равновесие. Но подумала… видишь ли, произошло все так стремительно… раз ты успел схватить меня, так, может, заметил, как все на самом деле случилось. Я… даже не поняла, кто сшиб меня — ведь он за спиной у меня находился. Такая толкотня, может, он и понятия не имеет, что он-то и толкнул… — совсем запуталась я.

Том недоуменно взирал на меня, слегка сдвинув брови.

— Нет, Джеки, я не видел… Я стоял сбоку, чуть не вплотную к тебе. Вдруг ты летишь вперед, и я автоматически уцепил тебя. Просто чудо, что успел поймать.

Улыбнувшись, он ласково тронул меня за плечо.

— Всегда готов служить, — и широко раскинул руки. — С превеликим удовольствием.

И Том сел в машину. Он и его жена обернулись на меня, поулыбались и помахали на прощание.

Опять стоял дивный денек — ясный, синий, прохладный. Но я больше не наслаждалась прохладой, росой и солнечным светом. Не слышала, как поют птицы.

Если бы не стремительная реакция Тома, я была бы уже мертва. Но по злому умыслу или случаю? Неизвестно.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Следующая неделя была ничем не примечательна. Как и бывает, острота страха притупилась, и я больше не впадала в панику от шороха торопливых шагов, мне не чудилось, будто кто-то возится украдкой у моего окна. Я не притворялась, что стала вдруг хладнокровной и бесстрашной. Я по-прежнему подскакивала до потолка среди ночи, если вдруг заливался телефон; глубоко внутри напряженность осталась, и я старательно, на все запоры закрывала дверь и окна.

Но миновала неделя, десять дней, двенадцать. Если кто замышлял убить меня, так давным-давно убил бы. Несомненно. Но однажды моей едва распускающейся самоуверенности дали крепкую встряску. Утром в среду я ехала в Аврору, обычный мой визит в больницу, как внезапное вилянье колеса и глухой чпок возвестили: прокололась шина, передняя. Мысленно говоря спасибо, что не мчусь в густом потоке транспорта, я отъехала к бровке и вылезла поменять колесо.

Поставив домкрат, я отвинчивала гайку, когда внезапно ощутила — до чего же тихо на этом отрезке шоссе; я выпрямилась, осмотрелась. Нет ни одной машины. Но не удивительно — всего восьмой час утра. Да и шоссе — не главное. Из-за деревьев и кустов по обочинам, крутых поворотов, дорога не просматривалась далеко.

Зря я оглядывалась и задумывалась, отвлекшись от простой механической работы. Я тут же вспомнила последствия спустившей шины две недели назад, и у меня взмокли ладони. Снова мысленно я услыхала звон пули, вонзившейся в деревянную обшивку.

Я заставила себя продолжать работу. Ежесекундно меня тянуло обернуться. Что я ожидала увидеть — не ведаю. Знаю только, что каждой клеточкой тела жаждала убраться отсюда — поскорее и подальше. Заслышав шелест шин, я принудила себя не поднимать голову от колеса. И это вместо того, чтобы броситься, остановить водителя и попросить его закончить работу. Вторая моя ошибка, которую я допустила за пять минут.

Но я убеждала себя — все простая случайность. Никто не может, даже при самом богатом воображении, подстроить мне такое, ничего зловещего тут нет. Никто не затаился в кустах, держа меня на мушке винтовки. Позволь я разыграться воображению сейчас — и мне с ним вообще никогда уже не сладить.

Сменив колесо без всяких страшных происшествий, я покатила дальше, в Аврору. Там отдала провинившееся колесо в починку, а, навестив больных, забрала его и спрятала как запаску. И отправилась обратно в Виллоубанк начинать прием. Я была довольна собой как никогда: впервые с тех пор, как две недели назад пуля просвистела мимо моей головы, я заставила вести себя разумно, и это сработало. Ужасы и угрозы понемножку линяли. Я одержала верх над ситуацией.

У меня была пара вызовов на дом, но в городке, а не за пределами его; все шло заведенным порядком, кроме одного малюсенького инцидента.

В обед я забежала в аптеку купить губную помаду и на выходе столкнулась с Карлом. Что-то во мне дрогнуло, когда я увидела его, я отметила: вид у него усталый, почти больной.

Карл отступил, пропуская меня, и улыбнулся — тепло, как в тот день, когда вытащил меня из моря. Но сказал только:

— Привет, Жаклин, — и ушел в аптеку.

Я раздумывала о нем, когда медленно возвращалась в отель вечером, закончив визиты по больным. Все-таки нездоровый у него вид. Хотя никаких разговоров, что он болен, я не слышала и, разумеется, вряд ли он обратился бы за консультацией ко мне, как к врачу.

Повернув на свою улицу, я развернулась, чтобы поставить машину под окнами своей комнаты — обычная моя парковка в хорошую погоду. В дождливую я заводила «остин» в гараж за домом. Когда я свернула к бровке, машина неожиданно вильнула, раздался стук, скрежет, и «остин» встал. Рука моя инстинктивно метнулась выключить зажигание.

Машину занесло под причудливым углом, я выбралась, озадаченная, недоумевая: выбоины на дороге я никакой не заметила, но меня же точно тряхнуло. Я обошла машину и остановилась, пораженная. На шум подошли еще несколько человек.

— Колесо отлетело! — сказала я больше себе.

— Еще удачно, что тормозили уже, — заметил Том Барнард. — Могло случиться в потоке машин, а не то на дороге вроде Скалистой! А так, — прибавил он, оглядываясь, — ущерба, по-моему, никакого. Жуткий скрежет — так это ось по асфальту проехалась, и всего-то.

— Неприятно, конечно, когда колесо отлетает, — заметил кто-то еще. — Раз у самого отлетело.

— А с чего оно вообще отвалилось? — полюбопытствовал кто-то.

Толпа расступилась перед Бобом Роджерсоном, давая ему возможность взглянуть на машину: Боб был механик.

— Слабо были гайки закреплены, — он взглянул на меня.

Я потерла лоб, вспоминая.

— По дороге в Аврору у меня лопнула шина. Я меняла колесо… Но неужели забыла закрепить? — я тщилась припомнить. — Обычно я закрепляю до упора, уже когда домкрат уберу. Забыла, наверное.

Нет смысла объяснять внезапный нахлынувший на меня страх, порыв умчаться поскорее: видно, потому и забыла. Но то, что из-за своих страхов я забыла жизненно важную и такую обычную в будничной работе деталь, встревожило меня сильнее, чем мысль о возможном несчастном случае. Если я так разнервничалась, что упустила затянуть гайки, так что же я могла в своей врачебной практике проглядеть?

Боб, с помощью еще одного прохожего, любезно поставил колесо на место. И лишь гораздо позднее я позволила себе поудивляться — а случайность ли это.

Ладно, я не помню, чтобы затягивала гайки, но я не помнила и других обычных стадий смены колеса. Днем несколько раз я оставляла машину без пригляда и без охраны: гайку ослабить мог кто угодно.

Меня встряхнуло, когда мысль впервые заползла в сознание. Поначалу я даже не поверила. Подобное предположение никак не выдерживает холодного трезвого света критики по одной простой причине: слишком уж неверный способ избавиться от меня. Нельзя же заранее вычислить, как долго продержатся гайки, и даже если и правда случится авария, нет никакой гарантии, что я непременно погибну.

Нет, никакое это не покушение на убийство, просто моя небрежность, еще повезло, что не погибла по собственной глупости. Но то, что я позволила себе так распуститься — тревожный сигнал.

Именно поэтому я и согласилась тем вечером подвезти Билла в пятницу на ежегодную сельскохозяйственную ярмарку в Аврору: большой праздник для всей округи.

— Отель будет закрыт, — сообщил Билл, — но мама с папой на ярмарку не едут: они решили на Побережье съездить на рыбалку, а я не рыбак. Вот и подумал, если ты тоже собираешься на ярмарку, может, и меня захватишь? Но, конечно, если не планируешь, или если уже с кем договорилась, не волнуйся. Кто-нибудь да подвезет.