Враг на рейде - Демченко Вячеслав Игоревич

Вид у гардемарина и впрямь был далеко не парадный. Мало сказать помятый – фуражка на одном ухе, шинель нараспашку, – так еще и дивная какая-то синева покрывала лицо размазанным отпечатком ладони, точно боевая раскраска неизобретательного аборигена. Голубая пыль припорошила черное сукно и черные же погоны, с мокрых пол шинели она вовсе капала невиданными бирюзовыми чернилами.

«Тезка» Василия в шинели коммерческого училища выглядел не краше и, видимо, сознавая это, по гимназист-ской привычке даже перевернул гербовую пряжку ремня с вензелем «ОКУ» – чтоб городовой не знал, куда жаловаться на безобразие.

– Що це ви таке фарбували? – озадаченно поскреб Осип бороду с клочьями седины. – Мабуть, на гауптвахте нынче очки в гальюне сиш? – повернулся он к претенденту на законное место на гауптвахте севастопольского экипажа.

– Не очки, а «чаши Генуя», – недовольно, но заметно смущаясь, буркнул Васька.

– Ну, цэ вы дяде растолкуете, что там за посуда, – покладисто согласился матрос. – И гостям заодно, господам морским офицерам.

– Ах ты, черт… – досадливо поморщился гардемарин.

О дядином приеме по поводу приезда он как-то и забыл вовсе в суматохе.

А стоило бы. Так уж повелось, что всякий раз статский советник делал из «любимого племянника» – звание, переходившее от старшего из сыновей И.И. Иванова к младшему, – «гвоздь программы». Который поначалу, раскаленный смущением докрасна, вгонялся в стул на виду публики в матроске и с деревянным кортиком. Теперь же это был чуть ли не смотр с непременным докладом по форме: «Его Императорского Величества военного флота гардемарин»…

«По форме и в форме», – удрученно осмотрел самое себя Василий.

– Мы, Осип, наверное, сначала к тебе в оранжерею пойдем, – пришел он к выводу. – В «машинное отделение». Умоемся хотя бы.

– И щеточкой не мешало бы, – мазнул Осип пальцем странную синеватую пыль на погоне гардемарина. – Що це таке?

– Если б я знал… – покосился на свой погон Васька. – Там никого нет? – кивнул он в гущу сада, по-осеннему рыжую. – А то нам бы напрямки, через беседку.

– Да вроде нет, – посторонился старый матрос.

Карпенко ошибался.

Вася едва не сунулся в прореху между балясинами беседки, возвышавшейся этаким островком над медно-красным прибоем дикого винограда, когда…

– Должен предупредить, сударыня, ожидать от меня можно многого и даже самого неожиданного. Экстравагантность, видите ли, даже не амплуа, которым я в совершенстве владею, а только следствие их многочисленности, – значительно посмотрел на Варвару худощавый обер-офицер в наброшенной на плечи черной шинели инженерного корпуса, не так давно упраздненного, чтобы это отразилось на форме. Посмотрел сквозь янтарную толщу жидкости в граненой аптекарской склянке: – Я, как должно истинному художнику, многолик аки Янус.

Лицо его, не по возрасту набрякшее и желтоватобледное, как оплывший стеарин, и впрямь раздвоилось на гранях толстого стекла.

«И это и впрямь был художник…» – отчаянно загримасничал Васька товарищу, тыча большим пальцем через плечо.

Тот самый, которого они видели на террасе «Кылыча», убедился Мишка, глянув туда же. Тот, который, по его глубокому убеждению, снимал накануне перспективный план Артбухты под руководством турецкого шпиона Селима.

– Два… – тем временем с натянутой, холодной улыбкой ответила Варя.

– Простите? – выглянул из-за аптекарской чекушки «художник».

– У Януса всего две физиономии, насколько я помню, – пояснила Варвара. – Вашу первую я вижу и, честно говоря, не интригует. Этаких под всяким кабаком полно. А другая?

– О, другая… – конспиративно понизил голос поручик, но с его визгливым тенором это удалось не слишком. – Другая есть медальонный профиль спасителя Черноморского флота, который со временем может украсить переплеты книг по истории этой войны. Если угодно, Леонардо да Винчи, также прославившегося многими изобретениями в военной области.

Историческая справка

К началу Первой мировой войны 1914–1918 гг. на всех флотах мира установилась окраска боевых кораблей в серые тона. Такая окраска преследовала цель уменьшить видимость кораблей при ведении артиллерийского боя.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Следующим крупным шагом в морской маскировке было введение камуфляжа кораблей. Причиной его появления явилось применение подводных лодок, способных незаметно подойти на близкое расстояние к кораблю для нанесения торпедного удара. Следовательно, надо было искать способы затруднить противнику ведение торпедных атак. Идея камуфляжа заключалась уже не в уменьшении видимости кораблей, что не дало бы результатов на малых дистанциях боевых столкновений, а в искажении вида корабля и элементов его движения (курсового угла, скорости, дистанции до него), знание которых необходимо для расчета торпедной атаки.

Севастопольский художник Шпажинский предложил русскому морскому ведомству особую раскраску кораблей, которую он назвал «иллюзорной». По идее Шпажинского, такая окраска должна была затруднить оценку дистанции корабля. Тогда же по его методу были окрашены старый броненосец Черноморского флота «Синоп» и несколько позднее – на Балтийском флоте – крейсера «Кондор» и «Беркут».

Поручик то ли в шутку, то ли всерьез ухватился за борт шинели двумя пальцами, подтянув на эпикурейское брюшко этакий суконный доломан с двумя рядами серебряных пуговиц, и приосанился, будто позируя. Гусар-поэт 12-го года. Только, пожалуй, в 15-м, после долгого европейского запоя.

– Что ж вы такого изобрели, господин инженер-живописец? – спросила Варвара не слишком заинтересованно.

– Вот это самое! – мгновенно ожил «героический бюст». – Я придумал такого рода окраску для наших военных кораблей, которая сделает их практически невидимыми для неприятеля. Будут являться, как призраки возмездия из небытия, как дирижабли из тумана предощущений смерти, и нести ее врагу вдруг и ниоткуда, как…

– Кролик из цилиндра, – высунула наконец Варя вздернутый носик из пухового шарфа, в первый раз проявив нечто вроде любопытства. – Что это за факирские штучки?

– Скорее футуристические! – протестующе замотал головой поручик. – Навеянные эстетикой будущего, скрежетом машин, клаксонами авто и шипением пара. Впрочем, я назвал этот метод окраски так, чтобы он был доступен восприятию наших патриархов.

– И как же это? – рассеянно спросила девушка, приуныв после первых же эпитетов инженера. – Больно похоже на павлиний хвост, под которым найдется все та же…

– Я назвал свой метод «Иллюзорным». Взращенные на мистицизме Шопенгауэра наши реликты…

– Что? – перебила его Варвара со вздохом.

– Что, что? – не понял сбившийся с мысли поручик.

– Ну, что должны увидеть в вашей покраске наши реликты, будучи взращенными на Шопенгауэре? – Варя снова спрятала улыбку в шарфе, которым ее дорожная шляпка была привязана к головке.

– Да ни черта они не увидят! – раздраженно пробормотал инженер, сообразив, что захватить воображение девушки ему никак не удается. – Там такой сложный ритмический узор геометрических фигур, что получившийся растровый эффект не позволит определить противнику ни точных габаритов, ни курсового угла корабля, ни его скорости, дистанции до… В общем, ничего из того, что необходимо для расчета артиллерийского обстрела или торпедной атаки, – под конец поручик уже очевидно махнул рукой и, отвернувшись, без стеснения глотнул прямо из горлышка чекушки.

– Как захватывающе… – милостиво прокомментировала Варвара.

С поручиком Лиманским она говорила чуть ли не сквозь зубы, так, что вообще непонятно было, как она с ним оказалась в столь «романтическом уединении».

О том, что это именно господин корабельный инженер Жорж Лиманский, кадеты узнали мгновение спустя, когда…

– Не бывать вам, поручик, ни адмиралом, ни героем Отечества, – послышалось из-за спины корабельного инженера и, глядя на него снизу-вверх, выступил штабс-капитан.

В летнем белом кителе, но черных брюках, заправленных в сапоги антрацитового блеска, и сам «блестящий офицер», холеный, накрахмаленный, отутюженный, вот только ростом не вышел (Варваре вровень только с заломленной тульей фуражки).