Франкенштейн - Мэри Шелли

Сердце мое отчаянно билось; наступил час, когда либо осуществятся мои надежды, либо все рухнет. Такой случай нельзя было упускать. Собрав все свое мужество, я отодвинул доски, которыми был замаскирован вход в мое убежище. Пахнуло свежим воздухом, я вышел, решительно приблизился к дверям дома и постучал.

– Кто там? – тотчас отозвался старик. – Входите.

Я вошел.

– Прошу простить мое незваное вторжение, – проговорил я. – Я путник и нуждаюсь в коротком отдыхе. Буду признателен, если вы позволите мне немного обогреться у очага.

– Входите же, – сказал Де Леси, – и я попробую вам помочь. Жаль только, что моих детей нет дома, а я ничего не вижу и вряд ли смогу вас накормить.

– Не утруждайте себя, добрый хозяин, еда у меня есть. Мне нужно только согреться и перевести дух.

Я сел на скамью. Повисло молчание. Дорога была каждая минута, но я не решался начать разговор. И тут старик сам обратился ко мне:

– Судя по вашему выговору, путник, вы наш земляк – ведь вы француз, я не ошибся?

– Нет, я не француз, но вырос во французской семье и знаю только этот язык. Я пришел в эти края, чтобы попросить убежища у друзей, которых искренне люблю.

– Они, должно быть, немцы?

– Нет, французы. Но я бы хотел сказать о другом. Я человек одинокий и несчастливый, на всем свете у меня нет ни родственников, ни друзей. Добрые люди, к которым я направляюсь, никогда меня не видели и почти ничего обо мне не знают. Меня это страшит; если я и тут потерплю неудачу, то наверняка навек останусь бродягой.

– Не отчаивайтесь. В сердцах людей, когда над ними не довлеет корысть, всегда найдется место для братской любви и милосердия. Если это действительно добрые люди, не теряйте надежды.

– Должно быть, никого не найти добрее их, однако они с предубеждением относятся ко мне. У меня смиренный нрав, я никогда никому не причинил зла и стремился делать только добро; но они по-своему слепы: вместо преданного друга видят во мне только отвратительного урода.

– Это очень печально. Но неужели невозможно рассеять это заблуждение?

– Вот я и хочу попытаться это сделать. Я нежно люблю своих друзей. Вот уже много месяцев втайне я стараюсь им служить, но они могут решить по ошибке, что я способен причинить им зло. Вот предубеждение, которое мне предстоит рассеять.

– Где же они живут?

– Недалеко отсюда.

Старик немного помолчал, а затем снова обратился ко мне:

– Если вы откровенно расскажете мне о своей жизни, я, быть может, помогу вам расположить их к себе. Я слеп и не могу вас видеть, но в ваших словах есть нечто такое, что заставляет меня вам верить. Для меня всегда было истинной радостью оказать услугу ближнему.

– Благодарю вас, добрый и великодушный человек, и принимаю ваше предложение. Всем сердцем верю, что с вашей помощью не буду лишен общества ваших ближних.

– Будь вы даже закоренелым преступником, – ответил он, – одиночество только доведет вас до отчаяния, но не вернет к добру. Я тоже не слишком счастлив; я и моя семья были без всякой вины обречены на изгнание. Думаю, вам легко понять, почему я сочувствую вашим горестям.

– Не знаю, как и благодарить вас! Я впервые слышу добрые слова, обращенные ко мне. И это позволяет надеяться, что меня ждет такой же прием и у друзей, с которыми я должен вот-вот встретиться.

– Не назовете ли вы их имена? – поинтересовался старик.

Я замолчал, превозмогая волнение. Вот она, та минута, которая может осчастливить меня или сделать изгоем навеки. Я не мог вымолвить ни слова; вместо этого, сотрясаемый рыданиями, я опустился на стул.

В это время послышались шаги и голоса молодых людей. Нельзя было терять ни мгновения. Схватив руку старика, я воскликнул:

– Защитите меня и спасите мою жизнь! Друзья, к которым я стремлюсь, – это вы и ваша семья. Не покидайте меня в этот час жестокого испытания!

– Праведный Боже! – вскричал старик. – Кто же вы такой?

Тут дверь распахнулась и в дом вошли Феликс, Сафия и Агата.

Как мне описать ужас, который отразился на их лицах при виде меня? Агата упала без чувств. Сафия в испуге выскочила из дома. Феликс же бросился ко мне, с неожиданной силой оттолкнул от старика, чьи колени я обнимал в мольбе, и жестоко ударил палкой.

– Остановись! – воскликнул его отец. – Что ты делаешь? Ведь этот человек – наш друг!

Но Феликс, не обращая внимания на его слова, осыпал меня градом ударов.

Я мог бы разорвать его в клочья, как лев антилопу. Но мое сердце ледяной рукой стиснула жестокая тоска, и я сдержал себя. Молодой человек вновь занес палку, но в тот же миг я метнулся прочь из дома и в общей суматохе сумел незамеченным юркнуть в свое убежище в сарае.

6

До сих пор не знаю, ради чего я остался жить? Почему прямо тогда не свел счеты с жизнью, которую ты в своем безумии вдохнул в меня?

Вместо этого меня охватили слепая ярость и жажда мести. В те мгновения я готов был уничтожить дом, давший мне приют, вместе со всеми его обитателями и с наслаждением слушать их предсмертные стоны.

Как только опустилась ночь, я выбрался из своего убежища и углубился в лес. Там, когда никто меня не видел и не слышал, я принялся крушить все, что попадалось под руку, испуская бешеные крики. Какую ночь я пережил! Мертвые звезды смотрели на меня с насмешкой; обнаженные ветви раскачивались, а я, подобно Сатане, метался по чащобам, вырывая с корнем молодые деревца, сея вокруг разрушение и хаос.

Но никакое исступление не может продолжаться бесконечно. Утомившись в буйстве, я в бессильном отчаянии опустился на сырой ковер опавшей листвы. Среди бесчисленных жителей Земли не нашлось ни одного, кто пожалел бы меня и помог мне. Тогда почему же я должен щадить моих врагов? С той минуты я объявил войну всему человеческому роду, и в первую очередь тому, кто создал меня и обрек на жизнь в аду.

Когда взошло солнце, я услышал вдали людские голоса. При свете дня я не мог вернуться в свое убежище, поэтому спрятался в густых зарослях терновника. Мне надо было обдумать свое положение.

Солнечное тепло и чистый лесной воздух немного успокоили меня. Вспомнив о том, что произошло в доме, я пришел к выводу, что поспешил проклясть всех и вся. Да, я действовал неразумно. То, что я говорил, несомненно расположило старика ко мне, но величайшей глупостью было показываться на глаза его детям. Мне следовало бы сначала мало-помалу приучить к себе старшего Де Леси, а перед остальными членами его семьи появиться позже, когда они уже были бы к этому готовы.

Я совершил много ошибок, но ни одна из них не казалась мне непоправимой. Поразмыслив, я решил вернуться в свое убежище, дождаться подходящего момента и снова обратиться к старику, чтобы привлечь его на свою сторону.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});