Русский полицейский рассказ (сборник) - Коллектив авторов

– Так точно-с, ваше благородие, – заискивающе начал оборванец. – Так как по выходе моем из тюрьмы вы говорили о том, что плохо верите в мое исправление, то я хочу вам доказать противное.

– Ну ладно, ладно, ближе к делу.

– Видите ли, сейчас на Кр-ной улице около магазина Гана гуляют те люди, которые на днях совершили вооруженное ограбление с убийством у купца Оснача; я слышал, что вы их ищете, и вот пришел сообщить об удобном случае их задержать.

– Ты не врешь? – отрывисто спросил Сергей Иванович. – Ну да ладно, мы проверим. Выйди и никому ничего не болтай, да, кстати, скажи Зинченко, чтобы он зашел ко мне, а когда увидишь экспроприаторов, то шепни кому-нибудь из переодетых городовых, чтобы он сообщил мне.

Оборванец вышел, а пристав открыл письменный стол и, вынув оттуда пистолет, внимательно осмотрел его.

II

Минут через 1 °Cергей Иванович, в сопровождении Зинченко и еще двух переодетых городовых, шел по Кр-ной улице проверять полученные сведения. Март был еще в начале. День выдался с утра сиверкий[24], мокрый, с иглистым, полумерзлым дождем, и только к вечеру прояснилось. Публика, обрадовавшись возможности после длинного серого дня выйти на улицу, заполнила тротуары. Сергей Иванович дышал полной грудью и испытывал то легкое волнение, которым обыкновенно бывает преисполнен человек, идущий на не всегда верное и удобоисполнимое дело. Обилие публики, и в особенности женщин, как-то настраивало его на особый лад. В висках начинала ощущаться тупая головная боль. Ему точно передавалась вся эта нервозная и суетная возбужденность нескольких сот женщин разного возраста. У магазина Гана стояла группа бойко болтающих мужчин. Сергей Иванович в ожидании известий от «агента» остановил проходившего мимо помощника пристава соседней части и разговорился с ним.

– Куда так торопитесь, Василий Максимович? – спросил он.

– Да домой, хочу отправить детишек в музей, пусть посмотрят, – ответил помощник пристава, пожимая руку Сергея Ивановича.

– Признаюсь, я не думал, судя по вашим прежним грешкам, что вы такой образцовый семьянин, – улыбнулся Сергей Иванович.

– Ну, то было раннею весной, – в свою очередь улыбнулся Василий Максимович, – теперь устарел… Слышали новость?

– Что такое?

– Говорят, завтра снимают военное положение.

– Это не особенно приятно, черт возьми, хотя, строго говоря, «товарищи» значительно приумолкли против прежнего, ведь из нас с декабря месяца никого не убили, а это уже много.

– А все-таки надоела такая собачья жизнь – не знаешь, будешь ли жив через минуту.

– Это верно. Читали газету? В Тифлисе опять массовые убийства чинов полиции. Как я рад, что выбрался из этого пекла, тут у нас просто рай, и я отлично себя чувствую. Пожалуй, после Тифлиса да, но все-таки я и здесь частенько проклинаю нашу службу. Вот не угодно ли вчера: ночью на обыске в меня из одного дома такую бомбардировку открыли, что нужно удивляться, как я еще остался жив.

– О, времена, о, нравы, – засмеялся Сергей Иванович, – а я тут тоже брожу в ожидании приятного удовольствия, нужно задерживать таких «фруктов», с которыми не особенно приятно сталкиваться.

– Уж не убийцы ли Оснача?

– Вы очень догадливы, Василий Максимович, – именно их, а тут как раз гости, пришлось бросить… а вы что же это не пожаловали ко мне?

– Простите ради Бога, Сергей Иванович, никак не мог, был на вскрытии, а вот в задержании экспроприаторов я могу помочь с большим удовольствием, если позволите.

– Ну нет уж, батенька, «ах оставьте, не лукавьте», чего это я буду вас утруждать, Боже сохрани, да я и, говоря откровенно, еще не проверил сведения и сильно сомневаюсь в их верности, так как получил я их от такого субъекта, которого самого не сегодня завтра придется сажать в тюрьму за мелкие экспроприации… Посмотрите-ка, посмотрите, Василий Максимович, – прервал себя Сергей Иванович, – однако ведь действительно прелесть эта очаровательная Александра Васильевна, право, недурен вкус у ее содержателя; вчера, знаете, прохожу это я мимо «Европейской» гостиницы, смотрю, он и… – Сергей Иванович нагнулся и шепотом досказал свою мысль, очевидно игривого характера, так как оба весело рассмеялись. Он не считал себя женолюбом, но и он разделял общую повадку мужчин – делать из любовных историй и всего, что отзывается половою любовью и мужским хищничеством, предмет особого балагурства. Цинизм был противен ему, он, однако, выносил его в мужской компании и иногда даже поддерживал. Мимо разговаривавших прошла статная, с отличным бюстом красивая женщина лет 23–25, бойко сверкнув из-под громадной модной шляпы своими черными глазами.

– Да, хороша, – со вздохом ответил помощник пристава, – как не приятно с вами стоять, а все-таки нужно идти, а то опоздаю, честь имею кланяться, – торопливо добавил он.

– Ну уж идите, только мне почему-то кажется, что вы идете не домой, а за Александрой Васильевной, – оба рассмеялись, и Василий Максимович ушел.

«Непременно догонит ее, – подумал Сергей Иванович. – Не таковский, чтобы отстал». – И он обернулся к подошедшему к нему переодетому городовому.

– Ну что, где они? – спросил быстро пристав.

– Идут, вот они, ваше благородие, – быстро ответил городовой полицейский.

Прямо на Сергея Ивановича шло 3 человека мужчин восточного типа, заложа руки в карманы.

– Приготовь револьвер, – шепнул он городовому и, быстро ощупав карман, в котором был маузер, пошел навстречу идущим.

– Стой, – раздался его голос, – руки вверх!

Озадаченная публика шарахнулась в стороны, а Сергей Иванович вместе с городовым Зинченко подскочил к злоумышленникам и схватил их за руки, выхватив револьвер.

– Держи их лучше, Зинченко, – приказал пристав, – а я крикну извозчика…

Но в это время к нему с противоположного тротуара подбежал тот самый оборванец, который услужливо перед тем дал ему сведения о только что задержанных экспроприаторах, и, приставив в упор револьвер к шее Сергея Ивановича, – выстрелил. Пуля попала в сонную артерию, и так весело перед тем настроенный Сергей Иванович как сноп повалился на тротуар, не издав ни малейшего звука.

– Ваше высокоблагородие, что с вами – таща за собой двух арестованных, испуганно спросил городовой Зинченко, думая, что пристав ранен, и желая помочь ему встать, но в это время арестованные, воспользовавшись моментом, разом вырвались из его рук, и один из них, схватив револьвер убитого пристава, 2 раза выстрелил в Зинченко, от чего тот, сделав безрезультатные выстрелы в убегавших, упал рядом с трупом своего начальника и товарища, так как одновременно с ним упал и переодетый городовой, тяжело раненный в ногу. Улица огласилась криками разбегавшейся публики, выстрелами по убегавшим злоумышленникам. Все смешалось в общий хаос, и только спустя некоторое время на опустевшем тротуаре можно было видеть 9 трупов из числа устроивших ловушку приставу Кузнецову и случайно попавших под выстрелы. Злоумышленникам было жестоко отомщено за только что произведенное убийство доброго служаки.

III

Через три дня хоронили Сергея Ивановича и городового Зинченко, который также умер спустя несколько часов. Часу в 10-м шло отпевание в соборе. Вокруг собора расположилась публика. В собор вошло немного. Там не поместились бы, без крайней тесноты, все те, кто пришел отдать последний долг убитым. Беспрестанно мужчины в штатском и форменном платье выходили на паперть, перед которой выстроились солдаты и команда городовых, с оркестром музыки. Группа дам в черном окружили вдову Сергея Ивановича, которая стояла на коленях около гроба, вся в черном, и нервно всхлипывала. Минорные возгласы и пение певчих производили на присутствующих подавляющее впечатление. Служба все еще тянулась. Наконец на паперти засуетились. Снесли крышку гроба, певчие начали спускаться по ступенькам, зазвучало «Со святыми упокой»… Толкотня усилилась. Гробы несли чиновники полиции, за ними вышли обе вдовы, поддерживаемые под руки, а за ними поплелись должностные лица и приятели покойного. Раздалась команда: «Слушай на караул», и тихие величественные звуки «Коль славен» огласили воздух и как бы плакали о безвременной кончине этих жертв политического кризиса. В стороне шел помощник пристава Василий Максимович и думал о том, что не сегодня завтра и его будут хоронить с такой же пышной, ненужной для него тогда церемонией, и вот так же неподвижно он будет лежать в гробу, облеченный в последний раз в свой форменный мундир, с простреленной головой или грудью.

«А за что», – мелькнуло у него в голове, и он поспешил отогнать от себя закипавшее чувство негодования против «товарищей» и присоединиться к толпе. Гробы поставили на два совершенно одинаковых катафалка, покрытых белым глазетом, и процессия под звуки похоронного марша, с останками убитых, двинулась к кладбищу. До кладбища было версты две. Из всех улиц и переулков, примыкавших к Кр-ной улице, по которой нужно было идти на кладбище, целым потоком вливалась любопытная публика поглазеть на покойников и послушать музыку. В воздухе стало значительно теплее после прошедшего перед утром дождика.