Счастье мне улыбалось - Татьяна Шмыга

Наверное, тогда я стала уже отчаянной, если согласилась проделывать такие номера. Но зато и зал реагировал великолепно — успех этой сцены был невероятным. И не только ее, но и всего спектакля. Народ валом валил на «Бал в Савойе». Желающих попасть было так много, что они буквально осаждали театр и, чтобы навести порядок на площади Маяковского, приходилось вызывать конную милицию. Этот ажиотаж, эти толпы людей, видимо, чем-то обеспокоили высоких начальников. Не знаю, что они во всем этом усмотрели, какую опасность, но только вокруг обычного, пусть и удачного спектакля Театра оперетты начали разворачиваться странные события.

Мы сыграли уже несколько спектаклей «Бала», когда на одном из них вдруг появился министр культуры СССР Н. А. Михайлов, до того никогда не баловавший нас своим вниманием. (Собственно, и сейчас Театр оперетты не может этим похвастаться.) И был такой визит явно неспроста. Михайлову, несомненно, доложили, что вокруг одного из подведомственных ему театров происходит нечто непозволительное — собираются толпы неорганизованных людей, да еще не где-нибудь, а в самом центре Москвы. Не положено… Собираться можно только с разрешения, например, на праздничные митинги, демонстрации… И хотя тогда уже начиналась хрущевская «оттепель», стали проявляться некоторые послабления в зарегулированной донельзя жизни наших людей, поведение чиновников оставалось еще старым — не положено, и все тут. Надо во всем разобраться… И принялись разбираться…

Министру спектакль, конечно, не понравился. И дело было не в каких-то там достоинствах или недостатках, а в том, что спектакль не должен был возбуждать интерес у театралов. Судьба нашего «Бала» была уже предрешена, но надо было создать видимость вынужденности того, что собирались предпринять. Делясь впечатлением от увиденного, министр заявил что-то в таком духе: «У нас после войны народ все еще живет скромно, у людей нет самого необходимого, многие еще ходят в телогрейках, а у вас тут все во фраках, в вызывающе шикарных костюмах…» Ну не поймет наш народ такой красоты… Вот такой тогда был у нас министр культуры. Он почему-то не хотел понимать, что люди потому и стремятся попасть на этот и другие наши спектакли, что устали именно от убогой каждодневности, от скудности, от бедности, от бесцветности существования. Им хочется хотя бы на сцене посмотреть на «красивую» жизнь, отдохнуть душой от той серости, что тяготит их за стенами театра… В общем, Михайлов посчитал веселую, изящную оперетту идеологически вредной… Вспоминаю вдруг сейчас анекдот о том, как в Чехословакии решили создать Министерство морского флота. Наши удивленно спросили: «Зачем вам такое министерство, если у вас даже нет моря?» На что чехи ответили: «Но у вас же есть Министерство культуры!..»

Слова министра, естественно, обсуждению не подлежали. Наоборот, надо было найти подтверждение им. И вскоре в театр пришла целая комиссия из двадцати человек — проверять, что это за «Бал» такой здесь играют и почему это на него рвется публика. Сели эти «контролирующие товарищи», открылся занавес — и на сцене стало происходить прямо-таки что-то мистическое: за один спектакль случилось тринадцать накладок! О том, в каком настроении, в каком нервном напряжении вышли мы играть в тот вечер «Бал в Савойе», говорить излишне, а туг еще это — то у кого-то парик свалился, то у кого-то с костюмом что-то не в порядке, то еще что-то не так… И в довершение всего повалилась часть декорации… В общем, самая настоящая чертовщина…

А может, это и не чертовщина была, а просто проверявшие нас чиновники из Министерства культуры принесли с собой тяжелую энергию недоброжелательства, предвзятости, причем в такой концентрации, что даже декорации не выдержали. Что уж говорить об актерах — психика у них тонкая, они сразу чувствуют атмосферу в зале, а уж если их облучают черной энергией двадцать пар глаз, то как тут можно играть… Правда, тогда мы о всяких там светлых и темных энергиях и слыхом не слыхивали, ничего об этом не знали, поскольку были воспитаны в кондовом материализме. Но как бы то ни было, в тот вечер случилось то, что случилось…

А потом все пошло по привычному сценарию. После посещения нашего театра министром культуры и членами комиссии в прессе просто не могли не появиться статьи, где до читающей публики нужно было донести мнение столь компетентных товарищей, разъяснить ей, неразумной, что стремление попасть на новый спектакль в Театре оперетты является ошибочным… И такие статьи появились.

В газете «Советская культура» Ин. Попов опубликовал статью «Напрасный труд», где читателям объяснили, что Театр оперетты зря с таким увлечением работал над спектаклем «Бал в Савойе» — только потратил впустую немалые средства и время. Вторая статья под броским заголовком «Реклама пошлости» и за подписью известного музыкального деятеля В. Целиковского появилась в «Правде». (Написал ли он ее сам или, как водится, его просто попросили подписаться под ней — неизвестно.) Театр обвиняли в потере чувства меры (видимо, посчитали чрезмерной яркость, красоту костюмов и декораций, что при тогдашней аскетичности в жизни можно было воспринять как отход от «генеральной линии», как некую «буржуазность» вкусов). Обвиняли нас еще в каких-то грехах, столь же абсурдных.

Но слово было не просто сказано — оно было напечатано, да еще в «Правде», главной тогда газете страны. Публикация там была не просто публикацией — это было указание сверху, руководство к действию, почти приказ, приговор… И один из успешных спектаклей Театра оперетты сняли с репертуара…

…Волны пели: «Чана!»

Впервые мое имя стало известным для зрителей, когда я сыграла Виолетту в «Фиалке Монмартра». И известным не только для тех, кто побывал на этом спектакле у нас в театре. Вспоминая недавно о тех годах, мои почитатели со стажем рассказывали, что услышали фамилию молодой актрисы Шмыги по телевидению, которое то ли летом, то ли осенью 1955 года вело прямую трансляцию «Фиалки» из зрительного зала. Вспоминали, как они всей семьей смотрели тогда этот спектакль, усевшись перед только что купленным телевизором «КВН» (других в то время в стране, кажется, почти и не было) с таким маленьким экраном, что для увеличения изображения перед ним устанавливали специальную линзу с дистиллированной водой.

Это сейчас прямая трансляция спектаклей, концертов (даже не самого высокого уровня) — дело обычное, а в те годы такое случалось не слишком часто и считалось для театров честью, которой удостаивались лишь самые удачные, самые заметные постановки.

После исполнения роли Тони Чумаковой в «Белой акации» театралы узнали меня лучше, но заговорили обо мне по-настоящему, как я считаю, уже после постановки «Поцелуя Чаниты» Ю. Милютина. Так сложилось, что начало моей артистической жизни связано с творчеством Юрия Сергеевича Милютина: свою первую, пусть и совсем маленькую роль Сани-трактористки я получила именно в его оперетте «Первая любовь». Впоследствии мне довелось петь и в его «Трембите», куда меня ввели на роль Олеси. Но играть ее мне пришлось недолго, всего несколько спектаклей, так как к тому времени «Трембита» уже сходила со сцены.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});