Воспоминания - Илья Гинзбург

проявлявшийся, в частности, при приёме в престижные ВУЗы, к числу которых относился и наш университет. В первые годы НГУ этого явления, по-видимому, не было. При приёме на мехмат такие препятствия возникли довольно скоро, это было связано с более или менее антисемитской позицией многих наших математиков, о которой я писал выше. Вскоре эту деятельность возглавили ставший проректором НГУ Т.И.Зеленяк и декан мехмата Монахов.

На физфаке ничего подобного не было до 1971г. В состав экзаменационной комиссии входили только работающие сотрудники СО и преподаватели, лично известные и всем руководителям комиссии и руководству факультета. В основе нашей системы было абсолютное доверие к членам этой комиссии. Попытки «общественных» организаций вмешаться в процесс резко пресекались.

Структура нашего приёма была примерно такой. Проходной балл определялся по сумме четырёх экзаменов (2 математики, 2 физики). Если мы видели, что проходят все абитуриенты с 17 баллами, мы объявляли абсолютный проходной балл 18, и приглашали на собеседование всех, кто получил 17 и 16 баллов и даже некоторых людей с 15 баллами (например, с 9 баллами по физике). По результатам собеседования происходил окончательный отбор. При прочих равных наличие преимущественных начальных условий (родители – преподаватели ВУЗа, обучение в известной элитной школе и т.п.) работали ПРОТИВ абитуриента, лучше попробовать с тем, кто ранее не имел преимуществ. Разумеется, у нас не было национального барьера. Довольно скоро это стало известно в стране, и к нам приезжали ребята с Украины, из Белоруссии, из Москвы, из Риги. Некоторые из них стали ныне хорошо известными учёными – сотрудниками СО. Помимо этого, существовал ещё один канал. Некоторые победители Всесоюзной олимпиады пытались поступать в МФТИ и после успешной сдачи экзаменов «сыпались» на тамошнем собеседовании по упоминавшемуся «еврейскому барьеру». Наши друзья из олимпиадного комитета МФТИ направляли их к нам, по решению ректора мы после короткого собеседования просто засчитывали результаты их экзаменов в МФТИ и принимали в НГУ. Некоторые такие ребята переводились к нам из других ВУЗов уже на второй курс. Все они оказывались потом сильными студентами. Нельзя переоценить их роль в создании высокой творческой атмосферы в среде студентов физфака.

В 1969г. Е.И.Биченков стал проректором НГУ. В 1971г. ничто не предвещало изменений. Мы, как обычно, подготовили задачи письменного экзамена и собрали кандидатов в экзаменационную комиссию (прошлогодние члены комиссии и несколько новичков). На собрание пришел Биченков и сообщил, что – оказывается – состав экзаменационной комиссии уже утверждён, и не может изменяться. Большинство приглашённых могут быть свободны, почему-то в состав этой комиссии по случайной причине «забыли» включить почти всех лидеров комиссий предшествующих лет и включили ряд людей, ранее от приёмных дел далёких. (Впрочем, письменный экзамен проводился по задачам, в составлении которых участвовали не вошедшие в утверждённую приёмную комиссию люди).

А.И.Веренков рассказал мне через несколько лет. «Биченков собрал экзаменационную комиссию и произнёс речь. Он говорил, что мы слишком много принимаем евреев на физфак, и фактически готовим кадры для Израиля. К нам съезжаются евреи со всего Союза. Это надо прекратить, надо готовить национальные кадры. Мы с Сергеем Хлевным пытались задавать какие-то вопросы, и не получили приемлемого ответа. После этого мы пришли к Беляеву, повторили услышанную инструкцию и спросили – Как это? – Не ваше дело, - ответил Беляев. Мы пошли, и напились». В итоге – в соответствии с неофициальными установками КПСС и некоторых руководителей СО АН – резко сократился приём евреев на физфак. Концентрация возможных сильных студентов упала.

Из некоторых рассказов моих коллег следует, что Биченков хорошо понимал неприглядность своего поведения. Он делал достаточно определённые высказывания, и тут же сообщал: А если ты будешь цитировать эти мои слова, я отопрусь, скажу, что этого не было.

Когда система наладилась, М.А. Лаврентьев удалил Биченкова из НГУ. Такого явного фильтра уже не стало, но потоки иссякли, а в дальнейшем поменялась и ситуация в стране.

VI. 1971-2013

Физфак

Первые деканы физфака были никакими администраторами. Первым «правильным» деканом стал В.И.Титов. Он навёл на факультете порядок. Среди проблем, которые ему удалось решить, была проблема обучения английскому языку. В то время кафедра иностранных языков НГУ, возглавлявшаяся супругой член-корр. А.В.Бицадзе, ввела систему обучения, при которой люди, уже знавшие язык, совершенствовались в нём, а остальные (большинство) тратили уйму времени без какого-либо положительного выхода. Для них это было чистым издевательством. Факультет соответствующим образом относился к этому, но поделать ничего не мог. Все обращения в Учёный совет НГУ кончались истерическим выходками А.В.Бицадзе, срывавшего заседания. (Ему многое прощалось, поскольку считали, что это – следствие болезни. Впрочем, он ни разу не устроил истерику при М.А.Лаврентьеве.) В итоге, например, Виктор Буднев, получивший зачёт по языку с 27 захода, без колебаний назначался Советом факультета на Ленинскую стипендию. В.И.Титов «победил» эту систему, доказав, что её жертвами оказываются в первую очередь студенты из крестьянских и рабочих семей, что противоречило провозглашавшимся КПСС принципам.

Мой уход с факультета

Мне было трудно существовать в сложившейся атмосфере. Меня возмущало разрушение олимпиадной преемственности (с фактическим изгнанием студентов), изгнание из экзаменационной комиссии с разрушением сделанного мною и то, как это было сделано. Всё довершил мини-скандал в начале осени 1971 г.

В наборе 1966г. у меня был студент Э.Хейфец. Во время учёбы он проявлял себя блестяще, демонстрируя великолепное физическое чутьё и умение вычислять. За все экзаменационные контрольные он получал право иметь пятёрку без сдачи устного экзамена, и я с удовольствием ставил эти отметки ему в зачётку (вообще, я никогда не принимал экзамен у студентов из своей группы). Он поступал ко мне в аспирантуру. Но он фактически обманул меня, не сказав, что за полгода до окончания решил заниматься аксиоматикой квантовой теории поля. С этим он исключил из своего мышления все качественные соображения и оценки. На вступительном экзамене в аспирантуру я с ужасом и недоумением наблюдал, как он не отвечает на простые вопросы, которые он прекрасно разбирал студентом. Тройка была заслуженной оценкой. Знай я о его переходе в аксиоматическую «веру», я по крайней мере мог бы объяснить на приёмной комиссии, в чём дело. А так декан с подачи Биченкова обвинил меня в том, что я плохо учу студентов, ставлю отметки по (еврейскому) блату. В ответ на эти обвинения я ушел с работы в НГУ на 15 лет.

Через 10 лет В.В. Серебряков принял Э. Хейфеца (Осипова) на работу в нашу лабораторию. Здесь он защитил кандидатскую и докторскую диссертации, став серьёзным специалистом в аксиоматической квантовой теории поля (области,