За нами Москва! - Иван Кошкин

Медведев кивнул.

— Две очереди из «максима», затем еще две и красная ракета. Немецкая. Ракетница у меня с собой, в противогазной сумке.

— Сейчас час ночи, — посмотрел на часы майор, — время есть, но тянуть не станем. Маслов, слушай меня внимательно…

Для того чтобы подготовиться к операции, потребовалось полтора часа. Второй батальон был усилен пулеметной ротой и двумя полковыми орудиями. Две батареи семидесятишестимиллиметровых пушек, развернутые в двух километрах к северу, приготовились открыть огонь по опорным пунктам немецкой обороны рядом с рощей, которую собирался атаковать Волков. Стараясь не шуметь, бойцы занимали окопы, по батальону уже прошел слух, что от немцев будут прорываться свои, красноармейцы и командиры были уверены, что они ударят навстречу окруженцам. Но Рябов не планировал встречный удар, понимая, что, во-первых, от него в сложившихся условиях пользы не будет, в темноте, не разобравшись, легко можно врезать по своим. А во-вторых, майор не хотел рисковать понапрасну. Не то чтобы комполка не верил Медведеву, просто в первую очередь он обязан был думать о вверенной ему дивизии и о том, чтобы удержать занимаемые позиции. Если немцы попытаются атаковать вслед за прорывающимся отрядом, 1298–й полк сумеет их встретить. Наконец Маслов доложил майору, что батальон готов, и Рябов вышел из землянки, приказав старшине следовать за ним. Подойдя к одному из «максимов», комполка посмотрел на часы. До рассвета оставалось четыре с лишним часа, следовало поторопиться, и комполка повернулся к пулеметчику.

Волков посмотрел на часы, прикрыв фонарик полой шинели.

— Полвторого почти. Что они там себе думают? Или Медведев не дошел?

— Если бы не дошел, мы бы услышали, — мрачно ответил Петров. — Я другого боюсь — что ему не поверили. Появляются трое неизвестно откуда, говорят невесть что… Не удивлюсь, если их сразу арестовали.

— Ну давай, подбодри меня еще, — огрызнулся комроты. — А вы что думаете, Валентин Иосифович?

Комиссар в сотый раз протер очки:

— Саша, я знаю не больше вашего. Будем надеяться на лучшее.

Берестов хмыкнул, но промолчал.

— Ладно, — взяв себя в руки, подвел итог лейтенант, — в любом случае, в три идем на прорыв. Не вечно же здесь сидеть. Андрей Васильевич, вы проследили, чтобы на бойцах не было ничего немецкого?

В последних двух стычках те из бойцов, что лишились шинелей, разжились, с разрешения командира, немецкими. Волков рассудил, что уж лучше пусть люди поносят трофеи, чем будут мерзнуть по ночам — хватило и Ольги, которая подхватила какую-то хворь и уже три дня металась в жару. Теперь вражеское барахло было приказано оставить — еще не хватало в последние минуты получить пулю от своих. Волков зябко поежился — сентябрь шел к концу, в три часа ночи морозило изрядно, еще несколько дней — и лужи к утру будет задергивать ледком. Он оглянулся — в темноте было трудно что-нибудь разобрать, но лейтенант знал, что ниже, в лощине, его красноармейцы стоят, сжимая в руках оружие, изо всех сил стараясь унять нервную дрожь. Он снова и снова прокручивал в голове план атаки. Хуже всего было то, что, собственно, для боя у Волкова оставалось, за вычетом раненых и тех, кто их понесет, тридцать пять активных штыков. Все ходячие и двое тяжелораненых, что уже шли на поправку, разместились на танке Турсунходжиева. С простреленным стволом, машина узбека была ограниченно боеспособна, поэтому ее решили использовать в качестве санитарного транспорта. Грузовик решено было оставить, даже Копылов признал, что на таком изрытом воронками поле он перевернется через сто метров. Трое носилок все равно придется тащить — минус шесть здоровых бойцов, остается тридцать пять, тридцать пять против пятидесяти, три пулемета против восьми. Впрочем, немцы наверняка спят и уж точно не ждут атаки сзади, нужно только суметь этим воспользоваться. В ночное небо через равные промежутки взлетали осветительные ракеты, гитлеровцы пускали их так, чтобы видеть нейтральную полосу, но не свой тыл. Значит, если коротким рывком преодолеть полкилометра, что отделяют лощину от рощи…

Длинная, на двенадцать выстрелов очередь ударила внезапно, Волков инстинктивно обернулся на звук и вздрогнул — трассирующие пули шили ночь с востока на запад! Мгновением позже он узнал родной и привычный грохот «максима». Он видел, как напрягся Берестов, как Гольдберг, сто первый раз терзавший грязным платком очки, сунул тряпочку в карман и подхватил автомат.

— Случайно или… — прошептал Петров.

Словно отвечая комбату, пулемет ударил снова, рассыпая огненные стрелы трассеров, и Волков вцепился зубами в рукав гимнастерки, отчаянно боясь, что это просто совпадение. Потянулись томительные секунды, лейтенант принялся считать про себя. На сто семьдесят восемь «максим» заработал снова, и танкист бегом скатился вниз, к своему Т–26. За ним, не дожидаясь приказа, бросился к своему взводу Берестов, комроты и комиссар переглянулись.

— Валентин Иосифович, принимайте взвод Медведева, как уговорились, — сказал лейтенант.

«Максим» загрохотал в четвертый раз, немцы не отвечали, воспринимая это все как обычную игру на нервах. Спустя минуту в небо взвилась красная ракета, и лейтенант почувствовал, что, несмотря на холод осенней ночи, ему стало очень жарко, он быстро спустился вниз, туда, где бойцы уже стояли в напряженном ожидании.

— Товарищи, время пришло, — быстро сказал Волков, надеясь, что его голос звучит уверенно. — Идем на прорыв. Действуйте, как вам объяснили, и следите друг за другом, если кого-то ранят — зовите на помощь и вытаскивайте. Старший сержант Берестов, батальонный комиссар Гольдберг, выводите людей наверх.

Лейтенант передернул затвор трофейного «маузера» и, пригнувшись, побежал к выходу из лощины. За ним, стараясь не шуметь, двинулся ударный отряд: тридцать четыре активных штыка при трех пулеметах. Из кустов выползали по-пластунски, разворачиваясь в цепь, пару раз лейтенант услышал, как кто-то помянул добрым словом старшину, учившего в лагере ползать так, чтобы затылок и задница были на одном уровне. Бойцы прилежно вспахивали землю, рота более-менее держала строй. Волков запоздало подумал, что, возможно, правильнее было бы идти в рост, не таясь, кто тут в темноте разберет, какая форма. До рощи оставалось метров пятьдесят, когда на поле упал слабый отсвет пущенной в сторону нейтралки ракеты, и в тот же миг от рощи донесся оклик. Голос был не тревожный, скорее удивленный, их не ждали отсюда, и усталый немец, в три часа ночи увидевший, как кто-то ползет к нему из его же тыла, не подумал поднять тревогу. Счет пошел на секунды, и Волков вскочил, перехватил карабин и зашагал вперед. Он уже видел гитлеровца, тот зачем-то вылез из хода сообщения и стоял у дерева, тупо глядя на поднимающихся с земли людей. Пять метров, десять. В свете гаснущей ракеты лейтенант увидел, как солдат внезапно задергался, пытаясь вытащить из-за спины карабин. Не думая, комроты вскинул к плечу «маузер», прицелился и спустил курок. Гитлеровец мешком осел на землю, и, понимая, что теперь уже таиться бессмысленно, лейтенант заорал:

— Вперед! Берестов, пушки!

Он очень надеялся, что никто не закричит сдуру «ура», люди были предупреждены, и все же мало ли что… Но бойцы бежали молча, кто-то обогнал его, и лейтенант выдернул чеку последней оставшейся у него Ф–1, прижав ударник пальцем. Еще один крик, выстрел, другой, и вот они над окопами, слева по ходу сообщения блиндаж, полоска света под хлипкой, не пойми из чего сколоченной дверью. Дверь распахнулась, и Волков швырнул в нее лимонку, граната прокатилась под ногами у ошалевшего немца, из блиндажа послышались крики, и тут же полыхнуло, гитлеровца вынесло в окоп, и лейтенант, не теряя времени, бросил внутрь вторую трофейную гранату. Перескочив ход сообщения, комроты вломился в заросли березового подлеска, не замечая, есть рядом кто-то из своих или нет, роща уже оживала криками, выстрелами и разрывами. Сзади раздалось тарахтение моторов, и Бажов понял, что на прорыв пошли танки и санитары, времени было в обрез; если немцы успеют развернуть противотанковые пушки, они сожгут легкие Т–26. Об орудиях на южной стороне рощи должен позаботиться Берестов, пока остальные прорываются на восточную опушку. Рядом загрохотал МГ, и комроты, холодея, рванулся туда, где тяжелое немецкое оружие рвало его людей. Он уже вскинул карабин к плечу и едва успел удержать руку: прямо посреди поляны, широко расставив ноги, стоял Зверев и, ухватив рукой в асбестовой рукавице дырчатый кожух ствола, бил из пулемета с рук, трассирующие пули уносились куда-то вперед, срубая ветки и мелкие деревца, в ответ из кустов загремели выстрелы.

— Не стой, гранатой туда, пока не опомнились! — заорал бывший механик, по-видимому, в темноте приняв лейтенанта за своего второго номера.

Гранат у Волкова больше не было, зато одна прилетела, кувыркаясь, оттуда, куда бил из пулемета студент. Не думая, лейтенант прыгнул вперед, поймал «колотушку» в воздухе и швырнул ее обратно, граната стукнулась о ствол березы и откатилась в сторону, ударил взрыв. Волков схватил Зверева за руку и оттащил в заросли.