Пеший камикадзе, или Уцелевший - Захарий Калашников

исследованием — про сморщенных академиков РАН в залатанных на локтях истлевших пиджаках:

«Хотя… — всего на мгновение согласился он, — это уже не элитарный клуб почтенных старцев: учёных нет, открытий — ноль, прорывов — тоже. Туда заехали чиновники в костюмах на крутых иномарках — плагиатят, покупают и продают академические звания, земли и здания… Министры, губернаторы, депутаты Госдумы без ученой степени — редкостью советской эпохи… правда, чтобы дербанить наследие Академии ученым быть не обязательно…»

Виктор поморщился на себя и беспорядок своих мыслей, и уставился на Егора. Ему нравилось, что Егор разговаривает с ним всё — таки как с равным и очень редко с высока, откуда — то из возраста отца и деда, пусть и был старше. Бис упрямо не заводил разговоров о прошлом, агрессивно разделив жизнь на «до» и «после» подрыва. Впрочем, о жизни с протезами рассказывал, куда охотнее и даже с удовольствием, чем о жизни до них, во всяком случае так казалось, словно он не желал ничего помнить или обсуждать, кроме, разве что о праведности войн, будто была в этом какая — то особая философия. Виктор не спорил, просто не хотел разбираться и понимать этого философского дерьма, для себя сразу решив: Бис так считает — и пусть. По нынешнему положению Пескову хватало нравоучений Ильича — основного водителя Медведчука, который в силу возраста и местами скверного характера в одностороннем порядке взял над юным Витькой шефство. Витька без особого напряжения сносил эти бесплодные усилия старика и только посмеивался над ним.

— …Мой первый протез был с коленным модулем — тупо сгибающейся палкой с шарниром. — Начал рассказ Егор без особой благодарности и мягкой памяти о нём. — Протез был лёгким, и это, пожалуй, был его главный минус. Думаю, он был легче оторванной ноги… Принцип ходьбы был прост, как всё гениальное — «выкидываешь» протез вперёд, ставишь на пятку, переносишь на него вес тела, шагаешь здоровой ногой, и так дальше… Правда, на нём я без конца падал, а это — то ещё зрелище, и — так себе удовольствие!

— Сильно «палка» отличался от нынешнего? — поспешил спросить Виктор.

— Безусловно! — отхлебнул Егор чаю. — Я когда на этот уверенно встал, думал, с размаху могу обвалить угол дома — зацепи его плечом! О, какую силу ощущал! Но, спуск и подъем по лестнице — это основа различий. Можно, конечно, подниматься и спускаться приставным шагом с сохранной ноги, как учат на любом протезе. На первом, при спуске сначала ставился протез, а затем здоровая нога, а при подъеме — наоборот… Конечно, это прошлый век! — махнул Егор рукой. — Другое дело, с модулем бионическим: внешний источник питания, три с лишним килограмма, надёжный, уверенный, устойчивый… электронный! — чуть ли не по слогам с удовольствием произнёс Егор. — За семь лет на «сгибающейся палке» я почти привык ходить как пират Карибского моря. Мозг считал, что ходить можно только так, не иначе, и я уже не мог вспомнить, как ходят обычные люди. Первые шаги на бионическом — мне дались трудно, как годовалому. Принцип ходьбы отличался от прежнего кардинально. Протез уже ненужно было ставить на пятку и строго следить за этим. Ставился на ступню с едва заметным углом, полным переносом веса на него, дальше — шаг здоровой и толчок от земли пальцами протез. Вот, и вся любовь!.. Помню, через двадцать минут я уже ходил по залу без посторонней помощи. Но сложности, как уже говорил — в подъёме и спуске по лестнице, в особенности, когда мозг не доверяет протезу. Чтобы спускаться переменным шагом, как это делаешь ты на родных ногах… — Егор невольно стал изображать руками ноги, те ведь были в аналогичных условиях, — …нужно пяткой встать на край ступеньки, за счёт веса согнуть протез в колене и в этот момент здоровой ногой шагнуть вниз. Колено держит всё тело и не даёт упасть. С подъемом немного сложнее: перед ступенью нужно протезом взмахнуть назад, — как бык копытом, — протез сгибается, в этот момент заносишь его на ступень. Коленный модуль фиксируется в таком положении, помогая подняться и разогнуться, вместе с постановкой здоровой ноги выше… Сейчас спуски и подъёмы по лестнице, прогулки в горах и в лесу для меня не проблема, обхожусь без поддержки, если только не слишком крутой склон…

— Как ты всё вытерпел? — с сочувствием в голосе сказал Песков. — Это же пиздецки тяжело и наверняка больно?!

— Первые года два я практически не вылезал из госпиталей, если б не они, я бы убил себя гораздо раньше. Может быть, сразу, как только окреп. Но, потом смерился, привык, нашёлся смысл — уцепился за жену, как за спасительный круг, которую гнал от себя в надежде, что уйдёт, а она осталась. Как — то договорились, что попробуем жить вместе — ради сына. Последующие пять — семь лет я жил вполне активной жизнью: перевёлся в Москву, продолжил служить в спецназе, старался не отставать от братишек, занимался спортом, домашними делами, сыном… — Егор замолк, словно вспомнив что — то тяжёлое, осёкся, будто обжёгся кипятком, глотнул остывшего чаю, — вместе с этим, часто пил, думал, так притупить боль, жалел себя, требовал жалости к себе у жены, попусту изводил её и сына, до тех пор, пока они от меня не ушли… Ведь это не вся беда целиком — когда ты с протезом… даже с протезами ты всё равно — без ноги и руки: да — вернулся, да — с войны, да — едва выжил, чудом уцелел, но, можно ли назвать это целым? — выставил Егор протез. — Беда остаётся в тебе, она никуда не уходит… Она не заметна, её не видно сразу, если ты не живёшь с человеком бок о бок, потому что она здесь… — он поднёс искусственный палец к виску, — …в голове. Со мной всегда это чувство, что я умер там — в чёртовой воронке… Я этот подрыв внутри себя чувствую, как живёт, а сам я — умер… Когда живешь с руками и ногами как устроено, привык и думаешь — так будет всегда и вдруг жизнь без жалости забирает у тебя ногу или руку — так не хочется расставаться со всем этим… Это ведь очень трудно — бороться каждый день со всем миром, с самим собой, с тем, что невозможно делать без руки или ноги… или — без того и другого сразу.

— Блядь, мне этого даже не представить! — сказал Виктор проникновенно.

Егору вдруг померещилось, будто он тянет Пескова взашей в воронку своей катастрофы.