Окрась это в черное - Нэнси Коллинз

Ему было всего сорок четыре года, но перенесенные испытания побелили его волосы и лишили почти всех зубов. Однако хуже всего были его глаза – будто они смотрели в какую-то тревожную даль. То и дело Ван Зуокай корчил гримасы, тряс головой или усмехался чему-то, что видел только он. Предложив своему бывшему конфиденту рисового вина, Мао спросил его, что он видит. Ван Зуокай ответил, что видит многое, но сейчас смотрит на убийство последнего президента Америки.

Потом он без всякого хронологического порядка предсказал падение Сайгона, смерть чернокожего музыканта и появление Никсона на Великой Стене.

Мао трудно было понять, действительно ли его оракул видит будущее или просто сошел с ума. Но когда Ван Зуокай отвлекся от предсказаний будущего и стал утверждать существование нечеловеческих рас, незримо живущих среди людей, и зашел даже так далеко, что увидел голову лисы на плечах Цзянь Цинь, жены Мао, стало ясно, что он действительно сумасшедший. Как бы ни огорчало Председателя, что он сам загубил разум своего друга, вздох облегчения он удержать не мог. Взволновало его заявление насчет Никсона и Великой Стены...

В общем, Сун Ван Зуокай оказался до конца земной жизни в снегах провинции Хэйлунцзян на попечении врачей и сестер, которым больше подошла бы работа на скотном дворе. (Хотя выяснилось, что земная жизнь Ван Зуокая продлилась существенно дольше жизни Мао.) За годы заключения у него был только один посетитель – Дэн Сяопин. Он приехал задать Ван Зуокаю два вопроса и никогда больше не возвращался. Однако Дэн приказал, чтобы с этой минуты Ван Зуокая держали в смирительной рубашке круглые сутки. И теперь, через пятнадцать лет, должен был появиться второй – и последний – посетитель.

Она пролилась сквозь бронированное стекло окна, и кожа ее светилась, как луч солнца, прошедший сквозь бокал сливового вина. Молча смотрел Ван Зуокай, как она идет к его кровати, скользя босыми ногами по холодному кафелю. В Хэйлунцзяне все холодно. Суровые и свирепые зимы тянутся до восьми месяцев. Тому, кто, как Ван Зуокай, вырос в теплых краях, здесь никогда не согреться. Но этому предстояло перемениться.

Светящаяся женщина улыбнулась ему, излучая тепло, проникающее сквозь сморщенную кожу в древние кости. Сколько же лет он уже не знал женщины? Тридцать шесть? Уже почти десять лет прошло, как он в последний раз был способен мастурбировать.

Женщина повела руками, и холст смирительной рубашки, единственной одежды Ван Зуокая с 1979 года, разъехался, как мокрая промокашка. Наконец свободный, член Ван Зуокая поднялся приветствовать свою освободительницу. Скромно улыбаясь, женщина влезла на кровать и оседлала старого оракула.

Эту ночную встречу Ван Зуокай предвидел еще тогда, когда говорил перед Мао об американском президенте и о том, что госпожа Мао – кицунэ[2].Он знал, что Мао отправит его в сумасшедший дом, но это был единственный способ пережить грядущие годы смуты, культурной революции, банды четырех и площади Тяньаньмэнь. Единственный способ дожить до прибытия этой светящейся женщины, которая сделает его отцом нового и чудесного племени.

Это не заняло много времени. Все планы, ожидания – разом очень быстро кончились. Не успела небесная любовница встать с него, как что-то сложилось в груди Ван Зуокая. Произошло все так мгновенно – сначала соитие, теперь смерть. И еще шевелилось его семя в ее чреве, когда жизнь Ван Зуокая приблизилась к концу. Конечно, и это он тоже предвидел заранее.

Часть II

Когда умирают мертвые

Смерть – не худшее из зол. Гораздо хуже хотеть умереть – и не мочь умереть.

Софокл. Электра

И покорилась наконец Горячка, чье имя – жизнь.

Эдгар Аллан По. К Энни

11

Выйдя из лимузина перед «Челси-отелем», Соня первым делом увидела бродягу, который мочился в подворотне. Улыбнувшись, она бросила водителю лишнюю двадцатку.

Нью-Йорк, черт его дери!

Машина влилась в поток, а Соня вскинула на плечо свой единственный багаж – черную нейлоновую дорожную сумку – и направилась к входу в отель, на случай, если за ней наблюдают. Она вошла через вращающуюся дверь и тут же вышла, только волосы у нее стали на дюйм длиннее и медового цвета.

Гнездо у нее было в Трибеке, рукой подать от Сити-холла. Существовала пара холдинговых компаний и агентств недвижимости, собиравших арендную плату и управлявших зданием, но фактически оно принадлежало Соне. Она его купила несколько лет назад на доходы от имения Жилярди.

Соня нырнула в сабвей на Восьмой авеню, переключив зрение в спектр Притворщиков, выискивая среди толпы пассажиров не людей. В любом большом городе полно теневых рас, скрывающихся среди обыкновенных двуногих существ без перьев, и Нью-Йорк в этом смысле уж точно не исключение.

Было половина шестого, разгар часа пик, и платформа кишела Притворщиками дюжины разных культур, каждая из которых последовала в Новый Свет за своей традиционной дичью в поисках лучшей жизни. Нага,принявшая образ старого пакистанского джентльмена, раздула змеиный капюшон в ритуальном предупреждении и вернулась к своей газете. Гарудапод личиной мойщика посуды из дешевой забегаловки нервно клацала клювом, щелкая семечки. Они с нагой то и дело переглядывались. Вообще их виды враждовали издавна, но поддерживать иллюзию человеческого облика – да еще не пропустить поезд, – такая работа требовала мирного сосуществования. В данный хотя бы момент.

Огрс деформированными конечностями, прикидываясь инвалидом, притулился к опорному столбу. Суккуб,одетый в тело молодой женщины, соблазнительно улыбался старику в дождевике и с кейсом, а старик искал в карманах зажигалку, чтобы поднести к сигарете. Вряд ли он видел единственный циклопический глаз суккуба или гриву живых извивающихся червей вместо волос.

Налетающий запах озона и грязи сообщил о прибытии поезда. Завизжали тормоза, открылись двери. Войдя в вагон, Соня обнаружила варгра,одетого банкиром, и приземистого големас глиняными глазами, сопровождавшего невероятно старого хасида, у которого Соня при беглом сканировании заметила целое состояние в бриллиантах.

Она доехала до Всемирного торгового центра и там вышла наверх. Первое, что увидела Соня, выйдя из мегалита стекла и стали, была церковь семнадцатого столетия на той стороне улицы. Пока она ехала в подземке, закат сменился сумерками, и – как ни странно это было в городском ландшафте – между покосившимися надгробиями плясали отдельные светлячки.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});