Насколько мы близки - Сьюзен Келли

– Рада за тебя, – сказала я. – Ты счастлива? (Рослин кивнула, залившись краской.) Пройдешься с нами? Мы обойдем квартал, а ты присоединишься у своего дома.

– Спасибо, сегодня никак не могу. Записалась к гинекологу.

– Что случилось? – спросила Рут.

Рослин хихикнула, как девчонка, и помотала головой:

– Ничего страшного. Банальный цистит. «Болезнь новобрачных», как говорится.

Рут украдкой наступила мне на пятку. Какими бы интимными подробностями ни делились мы с Рут между собой, от застенчивых откровений Рослин мы обе неизменно ежились в душе.

А Берк больше не появился. Он провел с женой ровно неделю. Семь дней, всего семь. Вполне достаточно.

– Не надо, – советовала Рут. – Не ищи работу. Не показывай, что способна прокормить себя.

– Не надо, – говорила я. – Не уступай ему.

– Не надо, - предупреждали мы хором. – Ничего не подписывай.

– Не надо отчаиваться. Не надо прощать. Не надо тешиться надеждами.

Не надо. Не надо. Не надо. Не надо распахивать перед ним двери дома. Смени замки.

Ни в коем случае не спи с ним – вот что должны были мы посоветовать Рослин. Но мы были столь же наивны, как и она; мы не догадывались о подлом спектакле Берка; мы вместе с ней пребывали в безрассудном неведении о том, что ночевка в одном доме с изменившим супругом рассматривается судом как акт прощения. Негодяю достаточно провести ночь на диване в соседней комнате, чтобы закон отмел все обвинения в измене и отказал пострадавшей стороне в компенсации. А Берку удалось куда больше. Он задержался не на одну ночь и провел их не на диване за стенкой. Под звуки его вероломных заверений в любви и искренности хрупкая броня обиды Рослин слетела с нее вместе с одеждой.

Способность Берка к разрушению не знала границ, как не знало границ доверие Рослин.

Три дня спустя прибыли новые документы: официальные бумаги по разделу имущества, с установленными датами оценки совместно приобретенных вещей – мебели, столового серебра, даже сервизов и декоративных настенных блюд. «Разномастную кухонную посуду» Берк оценил в сорок долларов и еще в двадцать пять – «карнавальные костюмы детей, хранящиеся в стенном шкафу гостиной». Следуя инструкциям своего адвоката, Берк заснял на видео содержимое дома – всех до единого шкафов, ящиков, кладовки, буфета и полок – как противовес и компенсацию его оклада, сбережений, пенсионных накоплений, всех доходов до последнего цента, чтобы судья счел разномастную кухонную посуду и карнавальные костюмы детей существенным подспорьем для Рослин, на которое она могла безбедно существовать, не посягая на честно заработанные деньги Берка. Как будто ей пришло бы в голову посягать на его капиталы. Дом предписывалось оценить и продать немедленно, расходы возлагались на обе стороны поровну. Не прошло и сорока восьми часов, как столбик с металлической табличкой «Продается» был вбит в мерзлую землю лужайки перед домом. Как последняя точка в акте предательства. Конец всему. Полное разделение имущества, судеб, жизней.

Мы слышим о «повреждении рассудка» в результате страшных физических травм -несчастных случаев, падений, побоев и электрошока, но рассудок Рослин, ее слабая психика пострадали не меньше. Она пребывала за пределами понимания или гнева, где-то в мрачных подземельях драмы и несчастья, застилавших, затуманивавших трусливое, выверенное зверство Берка. В ступоре своего горя она безмолвным зомби недвижно пережидала, пока банковские служащие и агенты по недвижимости в сопровождении странных парочек дергали ручки окон, заглядывали в туалеты, измеряли кладовки и уточняли возраст посудомоечной машины. Нашего общества Рослин не искала. Невинная жертва с потухшим взглядом, она пряталась в доме и в себе. Я видела ее лишь однажды, но узнала эти пустые, отстраненные глаза, потому что видела такие же, но помоложе, три десятилетия назад, на лице Бедной Полли в «Киавасси». Я должна была проникнуться их беспросветной болью – и действовать немедленно. Мы должны были встать по обе стороны от Рослин. Рут и я. «У него был шанс стать героем», – как-то пошутила Рослин, когда охотничья когорта Берка отменила запланированный на выходные отстрел животных. Берк все равно уехал – один, -хотя мог провести два дня дома с женой. И стать ее героем.

Какая-то дьявольская предопределенность виделась мне в похоронной процессии дорогих автомобилей, которые полные оптимизма агенты все слали и слали к дому Лоуренсов.

– Надеюсь, каким-нибудь стариканам не продадут. Здесь их и так хватает, – заметила Бет, вместе со мной наблюдая за очередным сверкающим «мерседесом», медленно подкатывавшим к воротам белого особняка.

Я оставила грубость без внимания, понимая, что в дочери говорит злость на обстоятельства, неподвластные даже прежде всесильным родителям. Неизбежная продажа дома детей расстроила: зваными или незваными гостями, они переступали порог владений Лоуренсов гораздо чаще, чем мы, взрослые. Здесь они играли в прятки, хоронясь в благоухающих кедром темных уголках шкафов, а по субботам угощались на кухне щедрыми французскими тостами. Они утопали в кожаных креслах в кабинете и в восхищении замирали перед застекленным шкафчиком с ружьями Берка, любуясь блеском полированных прикладов и металлических деталей. Но в настоящий восторг их приводила стеклянная спальня-веранда на верхнем этаже, причудливый архитектурный шедевр с тремя стенами сплошь из окон – тридцать шесть штук, как однажды гордо сообщила Слоун. Стеклянная веранда ломилась от увлекательнейших игрушек, из которых выросли мальчики Лоуренсов. Здесь нашли приют комплекты «Юного шпиона», электрический «Футбол», по обшарпанному жестяному полю которого скрипели неуклюжие пластмассовые игроки, стопки журналов «География планеты» и старый матрац – прислоненный к стене, он нисколько не уступал горке на детской площадке. Полная комната таких ненужных, таких чудесных вещей.

Во вторник Джей как раз и отправился к Рослин за теми самыми журналами, в надежде их красочными фотографиями компенсировать недостаток собственного усердия в подготовке доклада по географии. Эпизод десятилетней давности, когда Рослин нашла Джея болтающимся у нее во дворе без присмотра, оказался печальным пророчеством. На этот раз Джей нашел Рослин.

Закрыв глаза, она лежала на кушетке, на стеклянной веранде, и, как в случае с птичкой десять лет назад, Джей решил, что она спит. Но как и та птичка, Рослин не спала; из-под ее головы, просачиваясь сквозь матрац, мерно капала кровь, скапливаясь густой, блестящей лужицей на полу. Нет, Рослин не спала. Она была убита единственной, смертоносной пулей, точно направленной собственной рукой из ружья мужа, благо в ее распоряжении имелся целый арсенал.