Самое главное приключение - Тэйн Джон

Ветер сделался свежее и резал им лица. Черный от сажи самолет вылетел из туннеля в относительно чистую ночь.

Они по-прежнему были окутаны клубящимся дымом, но в нем уже не ощущалось зловоние. Случайное знамя багрового пламени, на мгновение развернувшееся на дне черного моря, указало на источник пожара. Далеко внизу, на дне разрушенного кратера, горело огромное озеро нефти.

Резко поднявшись, они пронзили клубящуюся дымовую завесу, и им открылось чудо свежего воздуха и ледяных звезд.

Луна только что взошла. Они вылетели в разрушенный кратер далеко к западу от линии, вдоль которой пересекли его ранее.

Эдит, будучи созданием разумным, предположила, что Оле на максимальной скорости полетит прямо к кораблю. У него, однако, были более благородные намерения, и это делало ему большую честь. Выбрав кратчайший воздушный путь к зубчатому краю, выдававшемуся на фоне северных звезд, он прибавил скорость, взлетел над диким запустением темных скал, черных сейчас, как Тофет в безлунную ночь, а затем, когда в поле зрения показалась тускло-серая ледяная равнина, заглушил мотор.

— Что, во имя греха, вы собираетесь делать? — осведомилась Эдит.

— Я собираюсь приземлиться на снежном поле за этими скалами.

— И для чего? Вы с ума сошли?

— Нет, не сошел, — торжественно ответил он, — хотя насмешники так бы и сказали.

— И почему?

— Потому что я благодарен.

— Вы бредите.

— Меня не впервые презирают и подвергают издевательствам, но моя вера крепка. Если я могу простить кощунственные насмешки капитана Андерсона, то могу смириться и с вашими.

— Я не насмехалась над вами и не думала богохульствовать. Хотя прямо сейчас мне бы этого хотелось.

— Всякий, кто вожделеет сего в сердце своем, уже совершил неизреченный грех[14].

Самолет покатился по снежному полю параллельно вздымающейся массе нагроможденных камней.

— На коленях, — объявил Оле, когда самолет остановился примерно в восьмистах ярдах от стены, — я вознесу благодарность Всевышнему за наше милосердное избавление.

— Если вы сделаете что-либо подобное в этом абсурдном месте, я буду драть ваши жирные уши, пока они не запоют, как все воинство Небесное. Не будьте дураком. Пора возвращаться домой, на корабль. Я замерзаю.

— Я молюсь, чтобы однажды вы не затосковали по кусочку льда, дабы остудить свой язык.

И с этим лицемерным ходатайством он выбрался на замерзший снег.

— Послушайте, Оле, — бросила Эдит ему вслед, — если вы думаете, что Создатель такой же большой дурак, как вы, вы чертовски ошибаетесь. Поделом вам будет, если вы свалитесь в колодец. У вас могло бы, по крайней мере, хватить порядочности провернуть винт, прежде чем совершать самоубийство.

Но Оле был поглощен поисками самого неудобного квадратного фуга на антарктическом континенте. Выражать благодарность с мягкого сугроба значило не относиться к аудитории с должным уважением.

Найдя искомое, он опустился на колени, обнажил голову и открыл огонь. Эдит быстро заподозрила, что его крайнее смирение, высказываемое излишне громким тоном, было адресовано ей, а не небесам. Безличные намеки на черствость сердца, жестоковыйность, малоприятный характер и неблагодарность были поданы с замечательным мастерством. Хотя имя. возраст, пол и цвет кожи Эдит были тщательно опущены в его речи, Оле все же ухитрился прочитать ей суровую и чрезвычайно многословную проповедь о ее многочисленных недостатках. Она горько сожалела о том, что руки ее были сравнительно слабы, как у любой девушки. Иначе она запустила бы тяжелым термосом прямо в его жирную постную физиономию. Жаль было упускать такой прекрасный шанс; с закрытыми глазами, как у спящего омара, он бы и не заметил, откуда прилетел снаряд.

Но здравый смысл и Господь были на ее стороне. Оле упустил из виду нечто большее, чем колодцы. Для столь проницательного теоретика оплошность действительно была непростительной.

Ему следовало бы заметить, что все знакомые ему монстры были убежденными любителями умеренной температуры. И ему следовало бы сообразить, что бедняги, вернувшиеся в свой разрушенный дом. естественно, соберутся у веселых очагов, чтобы пускать слюни в тоске по старым добрым временам.

Короче говоря. Оле следовало бы знать, что теплолюбивые, плотоядные монстры будут часто появляться близ колодцев. Они укрывались от ветров в своих просторных логовищах в нагромождении скал. Когда домашние очаги снова разгорались, они выползали и собирались вокруг огня. Периоды холода между пиршествами отлично стимулировали аппетит. Несомненно, эти любящие домашний уют звери были коммунистами и делили все между собой. Когда путешествие от веселых дымоходов до мрачных банкетных залов туннеля казалось долгим и непривлекательным, они оставались дома и ели друг друга.

Для этих простодушных зверей благодарный Оле был буквально находкой. Их благочестивые инстинкты восприняли его как манну, упавшую с небес. Случилось так, что он выбрал свое неудобное место для молитвы напротив одного из самых бедных логовищ. Уже неделю здесь оставались изголодавшиеся звери лишь двух размеров: крошечные младенцы, только что родившиеся и поэтому все еще дорогие своим свирепым мамашам, и огромные. проворные твари примерно равных боевых способностей. Все животные среднего размера отдали свою жизнь ради блага общества.

Обладая крайне низким интеллектом, дюжие чудовища, оставшиеся в живых, еще не овладели теорией и практикой сотрудничества. В их безмозглые головы никогда не закрадывалась мысль, что двое из них всегда одолели бы незадачливого третьего. Следовательно, все они голодали, в то время как две трети из них в любое время, вплоть до Армагеддона между последней гигантской парой, могли бы купаться в роскоши. Не располагая дальновидными государственными деятелями, они жили в условиях вооруженного нейтралитета и голода до тех пор, пока у детей сообщества не развивался милитаризм. Но эти спорадические восстания приносили довольно скудную добычу.

Не подозревая о своей жадно внимавшей аудитории, Оле энергично молился. Он благодарил Небеса за то, что колодцы в непосредственной близости от него отличались от других. Эти были упорядоченными и тихими, в то время как в других ревел дьявольский огонь. Затем он проинформировал штаб-квартиру о том, что у него появилась теория.

— Эта цепочка колодцев, Всевышний, выпускает газ из другого туннеля. Нефтяное озеро под ним не соединяется с другими. Итак, Господь, Ты приготовил безопасное место в пустыне, дабы Твой слуга мог возблагодарить Тебя.

Оле, мягко говоря, не хватало ни наглости, ни самомнения. Пытаясь воздействовать на Эдит всей силой своей проповеди, он продолжал смотреть на нее, а значит, стоял спиной к логовищу. Тем не менее, его замечания разносились во всех направлениях, не смущаясь расстоянием в этом напряженно неподвижном воздухе. Отрывистое эхо в черных скалах повторило его тщеславную теорию. Эхо даже улучшило его высказывание. Эдит, старавшейся не прислушиваться, показалось, что там, в скалах, раздались звуки сонного веселья, как бы дремотное, недоверчивое хихиканье, усиленное приглушенным клекотом. Адский выводок проснулся.

С любопытством наблюдая за какой-то тенью на фоне звездного неба, Эдит увидела, как та переместилась, заслонила ослепительную звезду и стала больше. Это явно была не каменная глыба. Длинная шея, как перископ, осторожно приподнялась над черной массой. Увидев добычу, голодная голова быстро опустилась. Черная масса растворилась на еще более черном склоне.

— Осторожно! — крикнула Эдит. — Оно приближается!

Не обращая внимания на неприличное вмешательство, Оле продолжал громко теоретизировать.

— Идиот! Проверните пропеллер! Бегите!

— Господь помнит о своих, — елейно ответил Оле и вознес благодарность за этот факт.

Пронзительный крик Эдит вернул ему здравый смысл. Один взгляд через плечо — и он был на ногах и понесся так, как никогда не бегал за всю свою толстую жизнь. За ним, подобно гигантскому страусу, мчалась на длинных задних лапах огромная ящерица; хвост ее загибался вверх, как ятаган, а двадцатифутовая шея вытягивалась вперед до предела упругости. Ни одна индейка, целясь клювом в несчастного кузнечика, не проявляла такого пылкого охотничьего порыва.