Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггак

Корнелис решил назвать свою дочь Софией. Ее красота трогала его до глубины души. Уже сейчас, всего одного дня от роду, она напоминала ему мать. Кстати, у него в детстве тоже были такие темные волосики. Корнелис радовался, что у него родилась девочка, а не мальчик. Наконец-то у него будет дочка и он сможет научить ее всему, что знает сам. Объяснит ей, что все на свете подлежит сомнению, и это единственный способ правильно смотреть на вещи. Научится отвечать на ее вопросы. Она вырастет сильной и свободной, а не испуганным ребенком, зачатым во грехе. Ей больше не придется дрожать от страха и мочить штанишки в церкви. Она будет просто ребенком – красивой и очаровательной малышкой, которую полюбят все. Это дар, каким наградила ее мать.

49. Геррит

Дураков не сеют, не жнут: сами родятся.

Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.

Геррит и не думал заглядывать в кабак. Хотя, если разобраться, ему было что отпраздновать: сегодня он последний день работал у мистера Яна ван Лоо, значит, ему полагался оклад за шесть недель плюс, как он рассчитывал, солидные чаевые. Был прекрасный солнечный день, мозоли на ногах почти не болели. Чем не повод для выпивки?

Но на сей раз Геррит решил воздержаться. У него есть задание, и он обязан его выполнить. Долг есть долг. Господин ван Лоо был хорошим хозяином: добродушным и веселым, а когда у него водились деньги – щедрым. Нельзя его подводить. Раньше с ним такое случалось, что греха таить. Герриту до сих пор было стыдно вспоминать кое-какие эпизоды. И во всем виноват «зеленый змий», будь он проклят. По правде говоря, он и в трезвом виде не особенно сообразителен, а как выпьет – все начисто вылетает из головы. Разумеется, после очередной попойки Геррита грызло раскаяние, и Ян всегда прощал его. Он добрый человек; Геррит его не подведет.

Слуга уже пересек весь город и добрался до нужного дома в Сарфатистраате. Постучал в дверь. Внутри захныкал ребенок. В двери приоткрылась узкая щелочка; за ней стоял Клас ван Хогхеланде.

– Я пришел за пакетом, – объявил Геррит.

Мужчина подозрительно прищурился.

– За пакетом для господина ван Лоо. – Голос Геррита звучал веско и сурово. Он не потерпит провала своей миссии. – Для художника.

Хозяин исчез в доме. Геррит услышал, как его шаги пробарабанили по лестнице, потом звякнули ключи, и открылась дверь. После паузы где-то в глубине эхом отозвался новый звон ключей, и сухо щелкнул дверной замок.

– Ты кто? – Ребенок смотрел на него снизу вверх.

– Геррит.

Малыш запустил палец в одну ноздрю и начал вращать им так, словно хотел выкрутить пробку из бутылки.

– Там монстры.

– Где?

– Там. Мой папа разговаривает с ними.

Опять что-то звякнуло, и на лестнице появился господин ван Хогхеланде. В руках он держал маленький пакет. Сверток был аккуратно упакован в оберточную бумагу и перевязан бечевкой. Хозяин дома вручил его Герриту, постучал пальцем по носу и закрыл дверь.

Геррит вернулся на улицу. Интересно, зачем он постучал по носу? И о каких монстрах говорил малыш? Он с досадой отшвырнул попавшуюся под ноги ветку – на улице было еще полно мусора после ночной грозы. В канале болтался труп собаки. Посиневший и разбухший, он торчал из воды, точно надутый пузырь. Вот бедолага, подумал Геррит. Я бы сам мог оказаться на его месте, если бы как следует выпил.

Но выпивать он не собирался. Только не сейчас.

50. Корнелис

Как мать может сильнее выразить свою любовь к ребенку, нежели кормя его собственной грудью? Это свидетельство материнской любви способствует укреплению и накоплению чувства: ибо повседневный опыт говорит о том, что матери больше любят тех детей, которых вскармливают сами.

Уильям Гаудж. О домашних обязанностях, 1632 г.

– Нам придется взять кормилицу, – сказал Корнелис.

– А я уже взяла, – произнесла Мария. – Простите, господин, не хотела вас беспокоить. Просто услышала, что поблизости есть подходящая, и осмелилась нанять ее от вашего имени.

– Где она?

– Приходила днем, а теперь ушла.

– И ребенок взял грудь?

– Да, – с улыбкой ответила служанка. – Малышка сосала вовсю. Голодная как волк.

– Что это за женщина? Я могу с ней поговорить? Ты приготовила ей комнату?

Мария замялась:

– Проблема в том, что она хромая. Для нее ходить сюда – настоящая мука. Вот и я и подумала… может, мне самой относить к ней девочку, когда она проголодается? Мы же не хотим, чтобы кормилица держала вашу дочку у себя, правда?

– Нет! София должна жить здесь, в своем доме. Ты согласна?

– Разумеется. – Мария кивнула. – Ее место тут, с нами. Я ее очень полюбила, сэр.

Корнелис немного растерялся. А если ребенок проснется ночью? Впрочем, Мария, кажется, разбиралась в этих вещах: ему снова повезло. Раньше он никогда не имел дела с кормилицами, поскольку Хендрике кормила детей сама. Если это обычная практика, что ж, пусть так и будет. Главное, чтобы его дочь жила здесь. Он и так уже все потерял; нельзя рисковать, отдавая единственное дитя в чужие руки.

– Теперь мы ее семья, – добавила Мария, склонившись над кроваткой.

– У нее такой же нос, как у меня, тебе не кажется?

Мария с головой зарылась в колыбельку, целуя и щекоча ребенка. Она сделала какой-то неопределенный жест, но Корнелис не понял, было ли это ответом. Впервые за долгие месяцы он внимательно посмотрел на свою служанку. Со вчерашнего дня она стала важной для него фигурой, переместившись из-за кулис на середину сцены. Корнелис ощутил внезапную симпатию.

– Ты очень исхудала, дорогуша, – заметил он. – Тебе надо больше есть и набираться сил. Ты нужна нам обоим – мне и Софии.

София… Произнося это имя, он испытывал странное чувство. Нельзя просто так взять и перелить его любовь к жене в новый, совсем еще маленький сосуд. На это уйдет много времени.

– Не думаю, что она на кого-то похожа, – пробормотала Мария, выпрямившись над кроваткой с раскрасневшимся лицом. На ее лице блуждала блаженная улыбка. Корнелис посмотрел на нее с удивлением. – Она похожа только на саму себя.

51. Геррит

Помни – сделанного не вернешь.

Якоб Катс. Моральные символы, 1632 г.

У Геррита все шло по плану. Он купил краски: умбру, индиго и жженую сиену. Потом зашел в булочную. Там осталось два коричных пирожных, поэтому для полного счета он добавил к ним еще четыре ванильных. Два и четыре дают шесть. Видите? Он умеет считать. Теперь осталось только вернуться, и миссия будет выполнена.

Но черт возьми, как же пересохло в горле! День выдался длинный: уже с пяти утра он был на ногах и разгружал бочки в гавани. Подобная работа всегда вызывает жажду, а у него во рту весь день не было маковой росинки. На башне пробило два часа. В кармане Геррита звенело несколько монет. Глупо таскать их с собой, вместо того, чтобы употребить по назначению – и получить большое облегчение. Но ничего, он справится.

Геррит повернул за угол и сразу наткнулся на своего приятеля Пьета, который отливал в канал около харчевни «У льва».

– А, дружище! – воскликнул Пьет. – Здорово, пьянчуга. Заходи, выпьем по стаканчику. Представь, наш старый греховодник Адриен выиграл в лотерею!

Геррит замялся.

– Рейнское льется рекой, – добавил Пьет. – Сегодня никто не платит за выпивку.

Геррит вздохнул. Какая пытка! За открытой дверью слышались взрывы смеха. Он уловил запах жареного гуся. Его вдруг охватил зверский голод: завтракал он тоже в пять утра, а потом съел только кашу. Это была героическая схватка. Благородные чувства тянули его в одну сторону, а искушение – в другую.

– Ну, чего ты ждешь? – усмехнулся Пьет.

Геррит покачал головой:

– Мне надо идти.

Он пошел прочь на подгибавшихся ногах. Момент был трудный, но он вышел победителем. Долг восторжествовал.

Разве Геррит не заслужил рюмочку-другую, в качестве награды? Он мрачно ухмыльнулся своей шутке и направился в сторону Бломграхта, где его ждал хозяин.

52. София

Не умерла девица, но спит.

Матф. 9:24

Я не умерла. Я просто сплю: что такое вся наша жизнь, как не долгий сон, от которого мы проснемся в радостное утро воскресения? Мой саван – постельное белье. Скоро я очнусь, чтобы возродиться к новой жизни. Вылуплюсь, словно бабочка из куколки; сброшу свое прошлое, как старый плащ Марии, и уплыву за семь морей в поисках Земли обетованной.

– По-твоему, это рука?!

Сквозь сон до меня доносился чей-то голос. Настанет время, и меня соберут заново. Ноги и руки прирастут к моему телу, и оно вновь воскреснет из праха и превратится в плоть живую.

– А это, по-твоему, нога? У тебя вообще есть глаза?

Голос Маттеуса долетал до меня сквозь щели в полу. Он кричал так громко, что мог бы пробудить мертвого.

– Это голова. Она на плечах, ясно? А это две руки, одна справа, другая слева. – Его студия находилась внизу; наверное, он давал урок своему ученику. – Ты забыл человеческую анатомию? Знаешь, сколько твои родители платят за то, чтобы ты зря тратил мое время?