Тюльпанная лихорадка - Дебора Моггак

– Пришло время подвести баланс. – Доктор кивнул на слугу. – Мы можем говорить откровенно?

Ян покачал головой. У него разрывался мочевой пузырь. Почему бы доктору не прийти попозже, когда он будет лучше соображать? Трудно думать об оплате вещей, которые кажутся тебе совершенно нереальными.

– Сходи в кухню и принеси вина доктору Соргу, – обратился Ян к Герриту.

Тот ушел.

– Итак, мы договорись об оплате моих услуг и работы акушерки, – произнес доктор Сорг. – Плюс небольшая доплата за… похоронную команду. Изначально она не входила в наше соглашение. – Он передал Яну листок бумаги. – Но это всего лишь незначительная прибавка к общей сумме расходов.

– Давайте так: вы придете ко мне сегодня вечером, и мы сделаем окончательный расчет.

Ян объяснил ситуацию. Месяц назад он приобрел за большие деньги луковицу «семпер августус». Садовод, который ее вырастил, мистер ван Хогхеланде, до сих пор в глубокой тайне хранил луковицу у себя.

– Вы знаете, как менялась стоимость этого сорта в последние дни? – Ян возбужденно повысил голос. – Сначала цена удвоилась, потом снизилась, а вчера, если верить полученной мной информации, взлетела вчетверо и сегодня утром еще выросла!

Но на доктора его слова не произвели впечатления. Он сидел, молча сплетая и расплетая пальцы.

– Так вот, я пойду и заберу свою луковицу, – продолжил Ян. – На Петушьем рынке есть несколько торговцев, готовых купить ее в любой момент. В конце дня деньги будут у вас!

В дверь постучали. Геррит вернулся с каким-то пареньком. Ян не сразу узнал его.

– Я пришел забрать деньги за билеты, – заявил парень.

– Какие билеты? – удивился Ян.

– За билеты в Батавию, на «Императрицу Востока».

– Но мы договорились, что я заплачу в день…

– Хозяин сказал, что поскольку вы уплывете на рассвете, надо заплатить сейчас.

– Так вы уезжаете? – резко спросил доктор.

– И больше не вернется, – вставил Геррит.

– Ладно, ладно! Я все устрою. – Ян повернулся к доктору: – Приходите сегодня в шесть. К тому времени у меня будут деньги.

Наступило молчание. Доктор Сорг посмотрел на художника, на собранные вещи в комнате и на нетерпеливо ждущих кредиторов.

– Я бы предпочел подождать здесь, – произнес он, – если вы не возражаете.

– Что? – воскликнул Ян.

– При всем уважении, учитывая особенности моей работы… и тип людей, с какими приходится иметь дело… я думаю, вы понимаете… Предосторожность не помешает.

– Вы боитесь, что я удеру? – Ян не верил своим ушам. – Вы это хотите сказать? Я сбегу, не расплатившись?

Врач пожал плечами:

– Я не хотел бы ставить вопрос таким образом…

– Вы мне не верите?

– Не принимайте это на свой счет. Просто мне будет гораздо спокойнее, если мы с вами останемся дома, а за своей… вещью вы отправите слугу.

Ян вскочил.

– Тогда почему бы вам не пойти со мной? – Он шагнул к двери. – Если вы не хотите упускать меня из виду, пойдемте все вместе. Втроем.

– Мне сказали, что я должен оставаться с вами, – возразил парень. – Не уходить из дома, пока не получу деньги. Такие мне дали указания.

Ян переводил взгляд с одного посетителя на другого. Доктор Сорг рассматривал свой рукав. Парень комкал в руках шляпу, словно пытаясь слепить из нее пирожное.

– Пошлите своего слугу, – произнес доктор. – Тогда мы сможем благополучно завершить… наше дельце.

Ян тяжело опустился на кровать. Геррит с его вечно помятой физиономией и простоватым видом озадаченно поднял брови. Он не понимал, что происходит, но был огорчен тем, что у хозяина возникли проблемы.

Скверное дело. Ян мог бы доверить Герриту свою жизнь, но… Геррит ждал его решения, все остальные тоже. Ян отвел слугу в кухню.

– Геррит, ты слышал, что сказал этот парень. Я хочу дать тебе одно поручение. Его надо выполнить срочно. Никаких задержек, понимаешь? Считай, что это последняя услуга, о какой я тебя прошу, – в память о прежних временах.

Тот кивнул:

– А что я д-д-должен делать?

Он всегда говорил с запинкой, словно язык с трудом умещался у него во рту. Ян лихорадочно соображал. Главное, чтобы Геррит не догадался об огромной ценности пакета, который ему предстояло доставить из дома Класа ван Хохгеланде. Художник с ужасом представлял, что может сделать Геррит – его преданный и честный Геррит, – если поймет, что у него в руках сумма, на которую можно купить целый дом на Принзенграхт. Тут и святой не устоит. Даже если слуга не сбежит с его луковицей, у него возникнет сильное искушение похвастаться. Ян уже воображал, как Геррит встречает компанию своих приятелей-пьяниц, тычет пальцем в сверток и с ухмылкой говорит: «Ни за что не догадаетесь, что у меня тут за штука». Если луковицу не украдет Геррит, вероятно, что это сделает кто-нибудь другой. Дружки у него были еще почище тех, с какими водился Ян.

Значит, надо придумать какое-нибудь дополнительное поручение, которое замаскирует главную задачу. Ян сунул деньги в руку Геррита.

– Во-первых, купи мне красок – я составлю тебе список. Во-вторых, мне нужно полдюжины коричных пирожных, чтобы угостить этих господ. Сходи за ними в лавку. Кроме того, ты должен доставить мне пакет. Я дам тебе адрес. – Ян дрожащей рукой написал пару строк на листке бумаги. – Это в Сарфатистраате, на другом конце города. Сделаешь?

Слуга кивнул.

– Только сразу возвращайся обратно!

– Да, господин.

Геррит повернулся к двери. Ян похлопал его спине, словно отец, впервые отправлявший сына в большой мир.

Художник встал у окна и смотрел, как Геррит ковылял по улице. По крайней мере, он шел в верном направлении.

«В руках этого человека моя жизнь», – подумал Ян.

48. Корнелис

Старик… немеет плоть, но сердце горячо.Он знает: рядом с ним нет места для других.Вот почему он строг и сух в делах, стремясьПутями Господа туда, где вечность ждет.

Д.П. Перс, 1648 г.

Коренлис писал извещение о смерти жены. «Тринадцатого числа сего месяца, в одиннадцать часов вечера, моя возлюбленная супруга София, по воле всемогущего и всемилостивейшего Господа, после продолжительных родов покинула сей грешный мир и вознеслась в блаженство вечной жизни…»

На этой фразе он остановился. Ему вдруг стало ясно, что он полностью утратил веру. Написанные им слова являлись всего лишь значками на бумаге – набором благочестивых выражений, значивших не больше чем счет за штуку полотна или кипу хлопка. Даже меньше. Они были вовсе лишены смысла.

Бог не существовал. Вера Корнелиса, недавно возродившаяся к жизни, угасла окончательно. Шестьдесят лет он платил свои долги: слезами, раскаяниями, страхом, – и что получил взамен? Какова отдача от его вложений? Две мертвые жены и два мертвых сына. Разве это честная сделка?

Всю жизнь пасторы и проповедники пугали прихожан. «Бог тебя накажет! Несчастный грешник, Он видит все твои поступки! Трепещи, тебя ждет адское пламя и вечное проклятие!» В детстве, слушая их, Корнелис даже обмочил штаны. Они восставали против театральных представлений, курения табака, утреннего кофе, субботних прогулок, любых удовольствий и развлечений. Против самой жизни.

А кто они были, эти жалкие существа с тощими волосами и скрипучими голосами? Какое имели право запрещать ему что-либо? Что они вообще знали о нем? И почему эти люди вбили себе в голову, будто спастись должны именно они – узколобые ханжи, считавшие грешниками даже младенцев и находившие радость только в том, чтобы лишать радости других? Кто и где сказал, что их устами говорит Бог? Если уж им так нравится проповедовать, почему бы не проповедовать против Бога, который позволил молодой женщине умереть в страшных муках, рождая на свет ребенка?

Корнелис сидел за столом и задумчиво вертел перо в руках. Зачем «всемогущему и всемилостивейшему Господу» было так уж нужно забирать Софию в «блаженство вечной жизни»? И что такое эта вечная жизнь? София не просто его «возлюбленная супруга»: она его милая, его радость, его счастье. Раньше он был болтливым и высокопарным дураком! Корнелис вспомнил, как терпеливо и послушно София слушала его разглагольствования. Нелепая самонадеянность. Почему он решил, что может рассуждать обо всем, если не знает ровным счетом ничего?

Корнелис чувствовал странную, пугающую легкость. Казалось, он стал невесомым и воздушным, как луковая шелуха. Подует ветерок и вынесет его из комнаты. Видимо, это последствия шока. От горя он временно сошел с ума. Но он никогда не чувствовал себя таким разумным, как сейчас. В последние годы Корнелиса тревожили сомнения. А теперь смерть Софии сделала его свободным. Вместо того чтобы укрепить его веру, она окончательно похоронила ее, и он стал как пушинка – плыл все выше, выше, ближе к ней. Впрочем, София не могла находиться в раю – ведь его не существовало.

Снизу, из реального мира, доносился голос ворковавшей над кроваткой Марией. Как ему с ней повезло! Марию не волновали теологические споры: она относилась к здравомыслящим и прагматичным людям, которые возносят Господу хвалы, а сами преспокойно занимаются своими делами. Ее грубоватая приземленность действовала на Корнелиса успокаивающе. Ей не было никакого дела, потерял он свою веру или нет. Все, что ее интересовало, это ребенок. Остальное не имело значения.