Записки солдата - Иван Багмут

Даже нянчить — занятие, которое Ивась ненавидел больше всего на свете, верно, потому, что у Карабутов всегда были грудные дети, а в тот год даже двое, так как родились близнецы, — и то было лучше, чем пасти на выгоне.

А если среди пастухов появлялась девочка, то кто-нибудь из ребят постарше обязательно приписывал Ивасю симпатию к ней и, приплясывая, выводил над самым ухом у Ивася:

Ела сало — засалилась,А Иванку понравилась…

Все смеялись, а Ивась так и пылал от стыда.

Но все же выпадали и для него хорошие дни — это когда у Бражников не было работы для мерина и старший их сын Микита выводил его пастись на выгон. Тогда юные озорники не только не трогали Ивася, а даже сами бегали заворачивать его корову. Микита, разлегшись на зеленой траве, усаживал рядом Ивася и разговаривал с ним как с равным, всегда рассказывая что-нибудь интересное.

Ивась, чувствуя, как пригревает солнышко и как пахнет воздух, ощущал всю радость бытия.

Но в это лето бражниковского Микиты среди пастухов не было. Отец Микиты задолжал Шинкаренко тридцать рублей, и, когда встал вопрос — продать корову или коня либо отдать сына внаем, Бражник выбрал последнее. Каленик проявил и тут доброту и нанял парня на хутор своего зятя-вдовца, положив батраку за «срок» (от Петрова дня до покрова) двадцать рублей, а с десяткой обещал потерпеть до осени, пока Бражники соберут урожай. Так Карабутча, потеряв неожиданно своего защитника, стал жертвой социального неравенства, хотя воспринял происшедшее как личное невезенье.

И все же набожность Шинкаренко отразилась на формировании взглядов Ивася. Пожертвование было истрачено на новый колокол, на покупку мраморного распятия и на ремонт церковного купола, давно уже стоявшего с разбитыми стеклами и прогнившей обшивкой. Когда купол стеклили, много народу собралось посмотреть, как на такой высоте будет работать стекольщик, и все с уважением следили за Дреликом, которому подрядчик поручил это ответственное дело.

Дрелик — деревенский стекольщик и кровельщик — отличался от остальных мужиков тем, что у него во дворе не было ни одной постройки, кроме хаты, а из животных — никого, кроме кошки. Отличался он еще одеждой: ходил не в свитке, а в пальто, не в домотканых штанах и полотняной рубахе, а во всем покупном. Ивась, впервые увидав Дрелика, подумал, что он «барин», раз ходит в «господском», но заплаты на «господском» пиджаке вызывали сомнение в его принадлежности к «господам», да и говорил Дрелик только по-украински.

Школа стояла возле церкви, и Карабутча вместе с другими школьниками выбежал посмотреть на работу Дрелика.

Церковь была старая, а Ивасю и подавно казалось, что она стоит вечно и возведена не людьми, а самим богом или ангелами. Поэтому его смутило, что в церковные окна вставляют такие же стекла, как в обыкновенной хате… Но когда Опанас Дрелик полез по шаткой лестнице, подымаясь все выше и выше, Ивась уже ни о чем не думал, а только с замиранием сердца следил, как человек лезет на такую необычайную высоту.

Дрелик счастливо добрался до окна под куполом и некоторое время там возился. Мальчик облегченно вздохнул и уже с завистью смотрел на храброго стекольщика. Вдруг лестница качнулась и выскользнула из-под ног Дрелика. Ивась ахнул вместе со всей толпой и замер от страха. Кровельщик повис в воздухе, ухватившись одной рукой за раму, а в другой держа ящик со стеклами. Он пытался зацепиться ногами за стену, но подошвы скользили по гладким доскам, и это привело стоявших внизу в еще больший ужас.

Лестница с грохотом рухнула и распалась на несколько частей. Ивась зажмурился, ожидая, что вот-вот упадет и стекольщик.

— Кидай ящик! — крикнули из толпы.

«Не принимает бог мою жертву!» — в страхе подумал Шинкаренко и заорал не своим голосом:

— Кидай ящик!

Опанас бросил ящик и, уцепившись обеими руками за раму, продержался, пока связали и поставили лестницу.

Ивася поразило, что на лице у Дрелика, когда он спустился, не было и следа испуга. Наоборот, он, казалось, сдерживал улыбку.

«Рад!» — подумал Ивась.

— Бог не попустил! — пронеслось в толпе.

— Не попустил бог! — выдохнул Каленик и посмотрел на Дрелика счастливыми глазами.

— А вы думали, я только ногами дрыгал? — в тон ему отвечал Опанас. — Я молился! — Потом он посмотрел на разбитый ящик с осколками и скорбно покачал головой: — Сколько стекла пропало!

— Да черт с ним, прости господи, с этим стеклом! — махнул рукой Шинкаренко.

— Ежели бы вы не сказали «кидай» — не кинул бы! — решительно тряхнул головой Дрелик.

Вокруг загудели:

— Это что ж — за ящик стекла человеку пропадать?! Где ж это видано? Вот сделали бы святое дело!

— Да разве я не крикнул «кидай»? — оправдывался Шинкаренко. — Слава богу, что так кончилось…

На Ивася эта история произвела глубочайшее впечатление. В ушах стояли слова «бог не попустил», а перед глазами — лицо бесстрашного Дрелика, все в веснушках, такое буднично обыкновенное и вместе с тем такое необычное!

Это происшествие целую неделю по-всячески обсуждалось, пока наконец не родилась версия, всесторонне объяснившая случай со стекольщиком. Дрелик порой, подвыпив, позволял себе слишком вольно отзываться о церкви и священнослужителях, и бог решил покарать его, но стекольщик сразу же покаялся, стал молиться, и «бог не попустил».

Ивасю такое объяснение показалось наиболее приемлемым, и он сразу поверил в него, но вера продержалась очень недолго.

Опанас Дрелик, получив в конце недели деньги за работу, как следует выпил и под мухой дал немного более правдоподобное истолкование происшедшему.

Дело было так: чтобы облегчить себе работу, Дрелик измерил одну раму и нарезал стекла внизу, чтобы на верхотуре только вставлять. Он залез по лестнице на купол, вставил одно стекло и, взявшись за другое, увидал, что оно мало, — очевидно, рамы были не одинаковые. Он стал примерять стекло к другим рамам, но оно не подходило ни к одной. Дело оборачивалось скверно: стекла он нареза́л целый день, и стоимость их равнялась недельному заработку мастера. Тут-то он, не долго думая, и толкнул, как бы нечаянно, лестницу, повиснув на одной руке, а другой держа ящик. Услыхав от хозяина «кидай», Опанас тут же и кинул, — если сам Каленик приказал кидать, стало быть, он сам и заплатит за стекло подрядчику.

Рассказ Дрелика вконец обескуражил Ивася. А тут еще и мать, которая, когда он был совсем маленьким, учила его молиться и рассказывала о разных чудесах, теперь смеялась, услыхав о проделке стекольщика. Выходит, «бог не попустил» — просто выдумка?..

Но в девять лет у человека много дел куда более серьезных, чем решение подобных загадок, — надо учить уроки, играть в мяч, в свинку, в жмурки… Хотя следует сказать, что Ивась больше, чем предполагали взрослые, задумывался над некоторыми вопросами, не догадываясь, что их называют философскими…

Для Дрелика история кончилась скверно. Его признание было воспринято земским начальником, настоятелем церкви отцом Павлом, волостным старшиной и другими влиятельными особами, не говоря уже о Шинкаренко, как святотатство и «потрясение основ», и все это грозило ему немалыми неприятностями. Опанас решил на некоторое время распрощаться с Мамаевкой и отбыл в Екатеринослав, надеясь, что знакомый рабочий с Гвоздильного поможет ему устроиться на завод.

6

Осенью привезли в церковь распятие — мраморного Иисуса Христа на деревянном кресте. Ивася статуя поразила, быть может, еще и потому, что мальчик привык к писаным иконам, а тут впервые увидел объемного, словно бы и впрямь распятого Христа. Впечатление усиливалось еще и тем, что в четвертом отделении земской школы, куда Ивась перешел из церковноприходской, законоучитель отец Павел — бывший преподаватель духовного училища — очень доходчиво передавал содержание христианского учения. Ивась с увлечением слушал трагическую историю Иисуса из Назарета и всей душой воспринимал Христовы заповеди.

— «Да будет слово ваше „да“, „да“ и „нет“, „нет“. А что сверх того, то от лукавого», — цитировал Евангелие отец Павел, а перед глазами Ивася вставал крест и распятый на нем проповедник.

«Буду говорить только „да, да“ или „нет, нет“, буду делать все только по правде», — решил Карабутча.

В тот день, улегшись спать и закрыв глаза, он долго не мог заснуть, раздумывая над самоусовершенствованием, о котором так убедительно говорил отец Павел на уроке и которое к тому же есть надежнейший путь в царство небесное. Карабутча, разумеется, нисколько не хотел попасть после смерти в ад, но не только это было основным мотивом в его решении говорить всегда правду, стоять на страже справедливости, делать одно добро. Нет, главное было в том, что Карабутча просто считал эти предписания правильными и хотел «правильно» жить.