Дочь хранителя тайны - Ким Эдвардс

– В следующий раз получится, – утешила Сандра. – Подожди, увидишь.

В полдень Каролина проводила Сандру с Тимом до машины и с Фебой на руках долго махала с крыльца вслед фургону подруги. Уставшая, но довольная, она вернулась в дом, где ее оглушил рев трубы. Пластинку Лео заело, и проигрыватель бесконечно повторял один и тот же аккорд.

«Мерзкий старикашка, – злилась она, поднимаясь по лестнице. – Мерзкий плешивый старикашка».

– А выключить нельзя? – раздраженно бросила она, распахивая дверь.

Но пластинка заикалась в пустой комнате. Лео пропал.

Феба заплакала, словно у нее имелся встроенный барометр, отмечающий малейшее напряжение и неприятности. Похоже, Лео удрал через заднюю дверь, пока они провожали Сандру. На такие шутки хитрюге ума хватало, хоть в последнее время он и ставил ботинки в холодильник. Ему страшно нравилось издеваться над Каролиной. Сбегал Лео уже трижды, причем один раз в чем мать родила.

Слетев вниз, Каролина сунула ноги в мокасины Доро, на размер меньше, чем нужно, и жутко холодные. Прогулочная коляска, куртка для Фебы – а сама обойдется и без пальто. Небо было затянуто низкими серыми тучами. Феба хныкала, подергивая маленькими ручками, пока Каролина катила коляску мимо гаража к аллее. «Да-да, сердечко мое, – бормотала Каролина, нежно касаясь головы девочки. – Я все понимаю». Заметив на подтаявшем снегу большие рифленые следы, она вздохнула с облегчением. Значит, беглец рванул в эту сторону. Одетый.

По крайней мере, в ботинках.

Квартал закончился. Каролина подошла к ста пяти ступеням, ведущим вниз, к Кенингфилд. Это Лео сказал ей, сколько их здесь, как-то за ужином, пребывая в светском расположении духа. Сейчас он, беспомощно опустив длинные руки, стоял у подножия длинного цементного каскада, седые волосы торчали в разные стороны, и выглядел он таким несчастным, потерянным и напуганным, что гнев Каролины сразу улетучился. Она недолюбливала Лео Марча – он не внушал приязни, – но ее чувства сильно осложнялись состраданием. Ибо в подобные минуты она хорошо понимала, что окружающие видят в нем рехнувшегося склеротика, а не могучий ум, каким был (и до сих пор оставался) Лео Марч.

Он повернулся, обнаружил ее – и замешательство исчезло с его лица.

– Смотри! – крикнул он. – Смотри на это, женщина, и плачь!

Не обращая внимания на обледеневший поток в центре лестницы, Лео побежал наверх. Он энергично перебирал ногами, черпая силы в застоялом старческом адреналине и потребности что-то доказать. Спорим, ты никогда не видела ничего подобного, – с трудом выговорил он, достигнув вершины.

– Это точно, – согласилась Каролина. – Никогда. И надеюсь, больше не увижу.

Лео засмеялся; его губы розовым пятном выделялись на выбеленной старостью коже.

– А я от тебя сбежал, – сказал он.

– Недалеко.

– Но мог бы. Если б захотел. Ничего, это поправимо.

– В следующий раз не забудьте пальто, – посоветовала Каролина, поворачивая к дому.

– В следующий раз, – подхватил Лео, – я сбегу в Тимбукту.

– Счастливо добраться, – буркнула Каролина, едва волоча ноги от усталости.

В свежей зеленой траве сидели кричаще-яркие фиолетовые и белые крокусы; Феба не на шутку расплакалась. Каролина благодарила судьбу за то, что несчастья не произошло и Лео идет за ней целый и невредимый. Если б он потерялся или покалечился, виновата была бы она, потому что много недель думала только о том, что малышка Феба ничего не умеет держать в ручках.

– Какое-то время они шли молча.

– А ты молодец, соображаешь, – вдруг сказал Лео.

Каролина как вкопанная застыла на кирпичной дорожке.

– Что?! Что вы сказали?

– Его взгляд был вполне осознанным, глаза – ярко-голубые, пытливые, как у Доро.

– Мозги, говорю, у тебя есть! До тебя моя дочь нанимала восемь медсестер – ни одна не продержалась больше недели. Спорим, ты этого не знала.

– Нет, – ответила Каролина. – Не знала.

* * *

Позже, за уборкой кухни, Каролина вспоминала слова Лео. «Я молодец, – твердила она себе, стоя на аллее возле мусорного бака. – Мозги есть!» Было сыро, прохладно, дыхание вылетало изо рта маленькими облачками. «Мужа на ум не поймаешь», – отрезала бы ее мать, но даже это не испортило удовольствия Каролины: Лео впервые сказал ей что-то приятное.

Она постояла еще чуть-чуть, наслаждаясь свежим воздухом и тишиной. С холма, лепясь друг к другу, спускались гаражи. Далеко не сразу Каролина заметила фигуру в конце аллеи. Это был высокий мужчина; в темных джинсах и коричневой куртке он почти сливался с предвесенним пейзажем. Что-то в нем – в том, как он, не двигаясь, внимательно смотрел в ее сторону – сразу насторожило Каролину. Она закрыла бак металлической крышкой и скрестила на груди руки. Тогда он быстро направился к ней – большой, широкоплечий. Куртка оказалась не коричневой, а клетчатой, неяркой, с тонкими красными полосками. Мужчина достал из кармана ярко-красную шерстяную шапку и натянул на голову. Жест странным образом успокоил Каролину, хоть она и не поняла почему.

– Привет! – крикнул мужчина. – Как ваш «ферлейн», бегает?

Ее волнение вспыхнуло вновь. Каролина обернулась к темному кирпичному дому, восходящему к белому небу. Вот ее ванная, откуда вчера ночью она смотрела на залитый лунным светом газон, вот ее окно, приоткрытое навстречу весенней прохладе, ветерок шевелит кружевные занавески. Мужчина остановился на расстоянии нескольких футов, и она поняла, что знает его, – поняла, не думая, по своей инстинктивной реакции, по тому, как легко вдруг стало на сердце. Но это же невозможно, даже не верится.

– Как вы… – начала она.

– С трудом! – засмеялся Ал, сверкнув белыми зубами. Борода его стала гуще. Добрые темные глаза светились радостным удивлением. Она вспомнила, как он заботливо положил яичницу ей на тарелку, как, уезжая, помахал рукой из кабины. – Замаскировались вы на славу, это уж точно. Но вы сказали – Питтсбург. А у меня тут, хочешь не хочешь, каждые две недели привал. Вот я и завел себе что-то вроде хобби, вас разыскивать. – Он улыбнулся. – Теперь вот не знаю, чем дальше заниматься.

Каролина не могла говорить. Она очень обрадовалась ему, но и страшно смутилась. Почти год она не позволяла себе слишком долго думать о прошлой жизни, а сейчас воспоминания хлынули мощным, ярким потоком: запах чистящей жидкости и нагретой солнцем приемной, безмятежное возвращение домой после долгого рабочего дня, аккуратная квартирка, скромные ужины, книги по вечерам. Она добровольно рассталась с привычными тихими удовольствиями и, повинуясь глубинному, подсознательному зову, обеими руками ухватилась за новые перспективы. Сейчас ее сердце громко стучало, и она испуганно смотрела в конец аллеи, словно там вот-вот должен был появиться еще и Дэвид 1енри. Она внезапно поняла, почему так и не отослала свое письмо. Что, если они заберут Фебу – он или Нора? Эта мысль наполнила ее мучительным страхом.