Бабло пожаловать! Или крик на суку - Виталий Вир

— Не расскажу, — твердо заявил Рамсес.

— Но, идти далеко.

— До ночи обернемся туда и обратно? — с иронией в голосе спросил Рамсес, чтобы поднять настроение Дэвису.

— Конечно! — повеселел он.

Из-за того, что необходимо будет снова возвращаться в этот старый дом с большой рукодельной печкой, Рамсес поймал себя на мысли, что не особенно этого хочет, а, как поступать иначе, куда еще пойти, он пока что не знал.

Собрались и вышли из дома молча.

Начали они путь между жилыми многоэтажными домами, которые явно были построены не так давно, но уже заселены. Пройдя очередную высотку, они вышли к лесу, и уже в нем отправились далее по тропинке. Дэвис шел впереди. Сразу, как появилась возможность, Рамсес поравнялся с ним. Рамсесу хотелось разговорить Дэвиса. Но упоминать о «произошедшем в какой-то квартире» напрямую он не стал, а начал с обычных, после первого знакомства, расспросов:

— Ты всегда жил с бабушкой?

— Всегда и совсем не помню маму. О ней рассказывала моя прабабушка, когда я вырос. Я правнук для нее, а моя мама была единственная у нее внучка.

— Так, она приходится тебе прабабушкой? — удивленно спросил Рамсес.

— Да, прабабушка.

— Где же мама?

— Мы не знаем… Около двадцати лет она к нам не приходит.

— А до этого?

— Приходила. Потом пропала.

— Дэвис, я это уже понял.

— Долго обо всем говорить. Я прабабушку тоже расспрашивал и она много по вечерам рассказывала.

— Вот и поделись, — настаивал Рамсес, стараясь таким незатейливым образом расположить к себе Дэвиса. — Кратко, о главном.

— Для меня о маме все главное: кратко — не получится.

Из-за того, что разговор с парнем невозможно поддерживать, Рамсес уж было отчаялся пообщаться с ним, как вдруг Дэвис заговорил сам:

— Моя мама занималась большим теннисом. Ее родители, а мои бабушка с дедушкой, делали все, чтобы мама была чемпионкой. Она выросла и начала вместе с еще с другими тренироваться у мужика из Франции. Я слышал о нем только от прабабушки. Мама и он полюбили друг друга и хотели жениться. Но родители моей мамы были против: тренер был женат и там у него было аж трое детей, — многозначительно добавил он о своих братьях или сестрах и печально добавил: — Потом моя мама родила меня.

— Так папа и есть тренер из Франции?

— Да… Спустя время врач сказал моей маме, чтобы меня отдали в приют, потому что я никогда не смогу писать и читать и поэтому не буду радовать мою маму.

После этих слов какое-то время Дэвис шел молча, а Рамсес не осмелился говорить о чем-либо. В эти мгновения у Рамсеса возникло странное ощущение, он совершенно определенно понимал, что с кем-то и когда-то об этом говорил… Но с кем, при каких обстоятельствах, он никак не мог вспомнить.

Молчание не продлилось долго, Дэвис снова заговорил:

— Я не люблю врачей. Они сказали, что я стану мешать моей маме.

— А папа? — заинтересовался Рамсес, проникаясь историей.

— Вскоре, после моего рождения, когда он узнал, что я такой вот, он уехал обратно, туда. Прабабушка говорила, что потом родители моей мамы мучили ее, что ей не надо было бросать спорт, а все то, что моя мама долгие годы делала — оказалось все незачем. Потом, они все много переживали.

— Как же ты у прабабушки оказался?

— Моя эта прабабушка рассказывала мне. Она, узнав, что моя мама и ее родители собираются отвезти меня в приют, устроила им такой скандал… И уговорила маму привезти меня домой к ней. Прабабушке было жалко мою маму — днем и ночью ее родители уговаривали отдать меня в приют.

Дэвис снова замолчал.

— Потом, что было?

— Моя мама сделала так, как попросила прабабушка. Что было еще, она не говорит мне. Знаю, почти сразу умерли из-за больного сердца родители моей мамы, а она начала пить. Я помню это, когда мама привозила нам деньги. Потом она приезжать перестала. Поэтому сейчас ничего мы не знаем, где она и что с ней.

Рамсес почувствовал, как сердце, только что, безучастно выполняя функции, начало сопереживать мыслям, которые находились в поисках объяснений — почему так получилось, чтобы произошедшее, затем, печально отразилось сразу же на нескольких судьбах? Родители матери умерли. Сама она запила. Дэвис, несмотря на то, что остался жив, не особо радуется всему. Из-за переживаний у Рамсеса защемило сердце и он спросил:

— И, как вы жили?

— Воспитывался я у прабабушки, — коротко ответил Дэвис и опять замолчал.

— Ты учился?

— Я поздно заговорил, но после я стал много изучать благодаря прабабушке и ее знакомой — логопеду. Заниматься мне сразу понравилось, а они всегда меня хвалили! Потом я перешел в специальную школу, но об этом я не хочу вспоминать.

— Получается, родители тебя предали? — рассудил Рамсес вслух.

Дэвис лишь пожал плечами и не стал отвечать.

— Ни тебе помощи, ни поддержки, — уточнил Рамсес и без того очевидное.

Лес кончился, и они пошли вдоль высокого бетонного ограждения, на котором когда-то по центру каждого отдельного фрагмента у сплошного забора сияли алые пятиконечные звезды. Но нынче они потускнели, а кое-где краски не было и вовсе, превратив мистические пентаграммы пламенеющего всемогущества и самодержавства Разума в простоту рядового вида. Уцелевший же выцветший красный цвет, располагаясь пятнами на звезде, наглядно теперь демонстрировал только одно — время, как единственную и истинную неизменность, с которым непременно всем стоило бы считаться.

Настроение у обоих ухудшилось. В последних словах Дэвиса чувствовалось, что он живет с некоей обидой на то, что он почти не помнит маму, и все это время она не рядом. Рамсес же, помимо сопереживания к истории, еще и почувствовал, как слабеют ноги и немного кружится голова, он спросил:

— Еще далеко?

Дэвис, не останавливаясь, поднял голову и ткнул пальцем по направлению, куда посмотрел.

— Нам туда. Это еще недолго.

Рамсес только сейчас увидел огромные церковные купола, которые виднелись за высоким бетонным ограждением.

— Мы идем в церковь?

Дэвис загадочно улыбнулся.

— Откуда Вы узнали, что там церковь? Вы многое не помните, а ее назвали правильно! Вы там были?

Рамсес задумался, потом ответил:

— Не знаю. Просто, понял, что это церковь и, не более. А, возможно, что и был я там, поэтому знаю, что это — церковь.

— А вообще, Вы помните, что когда-то были в какой-нибудь церкви? — переспросил Дэвис.

Рамсес, поразмыслив, ответил:

— Не помню.

— Значит, не были. А то бы на всю жизнь запомнили! А в этой церкви я пою в хоре.

— Прабабушка тоже туда ходит?

— Она не в курсе, — деловито ответил он, — и давно уже никуда не ходит. Только по огороду.

Дэвис воспользовался дырой в заборе в человеческий рост и перешел на другую сторону бетонного ограждения, тоже проделал и Рамсес.

Они оказались на территории, похожей на воинскую часть, но, которую давно забросили. С тропинки теперь они шли по плитам и тоже из цемента, но тут уложенным вместо асфальта на земле.

В стороне Рамсес заметил невысокую полноватую девушку в голубом платке и в облегающем сером пальто, из-под которого виднелась пестрая аляпистая юбка в мелкий цветочек. Она вышла из-за угла длинного одноэтажного здания с просевшей по середине крышей и тоже направлялась к церкви. За руку она вела девочку в красной куртке с накинутым капюшоном и с куклой в руке.

Девочка взглянула в сторону Дэвиса и Рамсеса.

— Папа! — крикнула она, отпустила руку девушки и побежала к ним.

Рамсес опешил и остановился в полной растерянности. Следом встал и Дэвис, испуганно поглядывая на Рамсеса.

— Папа, ты видел, у меня новая кукла? — кричала девочка и приближалась.

Рамсес испытывал полнейший ступор и не мог поверить, что у него есть дочь! Подбежав…девочка кинулась в объятья к Дэвису!

— Замечательная, — сказал отец ребенка, беря дочь на руки. — Откуда она?

— Батюшка Велорет подарил и я с мамой иду сказать ему спасибо. Он оставил куклу у двери и записку с ней.

Наблюдая за этой сценой, Рамсес не заметил, как следом подошла полноватая девушка в яркой юбке: из-за одежды в непосредственной близости она воспринималась довольно крикливо.

Рамсес перевел взгляд с юбки на лицо девушки — черты, необыкновенно точной копией сближали ее с Дэвисом, и совершенно рознили маму и дочь. А еще, она счастливо улыбалась и эта эмоция, так выглядело, не собирается покидать ее облик.

— Здравствуй, папа, — поздоровалась она с Дэвисом и поцеловала того в щеку.

— Юля, это… — Дэвис, продолжая пребывать в напряжении, поспешил представить Рамсеса, но, понятное дело, замешкал.

— Я не помню имени, — пояснил Рамсес в помощь Дэвису и протянул Юле руку. А, глядя на улыбающуюся девчушку, он добавил: — Я партизан, как называла меня прабабушка твоего папы.