Аустерия - Юлиан Стрыйковский

— Возвращаться? Сейчас, ночью? — защищался рыжий.

Их окружила кучка женщин.

— Да! Да! — кричала большеголовая коротышка. — Надо возвращаться!

— Бедняжка, она ведь права, — подхватила мать светленького толстячка.

Вперед выступила мать девочек-близняшек:

— Дорогие евреи! Если вы сейчас же не приведете мне сюда моего мужа, отца моих цыпочек, я пойду к ручью и утоплюсь вместе с детьми. Голодные, не выспавшиеся, а тут еще, ко всему, пожар.

— А мой муж! — Горбатенькая, раскинув руки, обнимала своих детей: справа — две девочки, слева — два мальчика. — У него со вчерашнего дня маковой росинки во рту не было! Белый как мел, ни кровинки в лице! Я вчера заглядывала в дверь. Целую ночь просидел — с таким желудком! Ведь он должен пить натощак ромашку. Он всего этого, не приведи Бог, не выдержит. И нужно было мне убегать! Ничего с собой не взяла, только ромашку.

— И этот мешочек на груди. — Длинноносая протянула к горбунье руку, длинные худые пальцы рванули жабо с пуговичками и бантиками. — Что это? Серебряные кроны?

— Это все, что у меня есть, — оправдывалась горбунья. — Мужики уже не хотят брать бумажки. Не считают за деньги.

— А что у цадикши, ты видела? — Длинноносая потерла двумя пальцами уголки рта. — Целое состояние везет в платочке.

— Да уж конечно! — Жена рыжего шлепнула младшенького, который тут же заплакал. А стоило начать одному, тотчас подхватили остальные пятеро. — Посмотрите на моего мужа! Покажите мне второго такого глупца! Другой на его месте на одних квитлах бы нажился. Поглядите, дорогие сестры, на меня и на моих детей, это все наше с мужем богатство.

— А может, он еще что-нибудь к этому докладывает? — спросила длинноносая.

— Ой, женщины, женщины! — качал головой рыжий, задом пятясь к дому.

— Послушайте, еврейки, что я вам скажу! — Длинноносая сдвинула назад парик из овечьей шерсти, обнажив полоску обритой головы. — Надо что-то сделать. Лучше всего — разбудить цадика и вернуться домой.

— Разбудить, разбудить! Пускай покажет, что он умеет! — хлопнула в ладоши мать девочек-близняшек. — Пусть сделает какое-нибудь чудо! Необязательно большое, пусть будет маленькое чудо. Сейчас, на рассвете, человек самый легкий, и легче всего сделать чудо. Жена моего брата лила воск и ворожила деревенским бабам. Она говорила, что на рассвете ветер поднимает человека, поэтому надо класть ему в карман что-нибудь тяжелое, кусочек железа.

— Чушь городишь! — махнула рукой длинноносая. — Какое там чудо! Чудо, что он сделал себе наследника.

— Может быть, попросить молока для детей? — тихим голосом предложила мать светленького толстячка.

— Может, купить что-нибудь у крестьян? — добавила тоненькая женщина в светлом платье с большим бантом на груди. На руках она держала грудного младенца. Тот просыпался и заходился от плача. Мать подкидывала его и дула в ротик.

— Ша! — Длинноносая скосила маленькие глазки. — Цадикша идет.

Медленно приближалась жена цадика в серебристо-черной шали, заложенной за уши. За ней шла толстая кормилица с ребенком.

— Ты о чем говорила и почему замолчала? — Жена цадика смотрела прямо в лицо длинноносой.

— Ни о чем мы не говорили. Так просто. — Жена рыжего поправила парик. — День еще не начался, а мои шестеро, чтоб они мне были здоровы, уже открыли глаза. А вместе с глазами они открывают рот. Откуда я им возьму? У меня что, магазин? У моего мужа богатый тесть? — Жена рыжего зыркнула глазом сперва на горбунью, потом на длинноносую. — У детей, благодарение Богу, есть отец, чтоб он долго жил, но он занят чужим делом, не своим. Дети пускай остаются голодными!

— Чужим делом? — Жена цадика возвела глаза к небу.

— Красавица моя! — Длинноносая погладила цадикшу по руке. — Не нравится мне этот пожар.

— А мне нравится? — ответила та.

— Большая разница! Когда имеешь такого мужа! Пусть он только проснется! Ни у его жены, ни у ребенка волос с головы не упадет.

— Если не упадет, то ни у кого. — Цадикша обвела взглядом женщин.

— Надо разбудить всех мужей! — вступила в разговор большеголовая коротышка.

— А я говорю, нужно разбудить цадика и хватит! — Жена рыжего, крутя головой, пыталась отстегнуть сзади твердый воротничок на китовом усе. — Я уже сказала мужу.

— Может, он сделает чудо? Как ты думаешь? — Длинноносая, поджав тонкие губы, повернулась к жене цадика.

— Прежде чем будить мужчин, найдите для них еду. Они хуже детей. На детей можно прикрикнуть, — сказала большеголовая.

— Что ты знаешь о детях! — махнула рукой горбунья.

— Нет, вы на нее посмотрите! — Большеголовая коротышка показала на горбунью пальцем. — Она хочет сказать, что гусь свинье не товарищ. — Осекшись, шлепнула себя по губам: — Не согреши словом. А если уж на то пошло, так мой муж со мной всего пять лет. Еще есть время, у нас еще пять лет впереди. А там Бог смилуется, избавит от этой беды. Я видела пары, спаси и охрани их Господь, у которых десять лет нет детей, и они все равно не разводятся.[47]

— Не сердись, — извинилась горбунья. — Я скажу, что тебе делать. Нужно хорошо кормить мужа. Что ты ему даешь есть? Побольше яиц! Побольше яиц! И в бульон, и в лапшу!

— А, это не помогает. — Длинноносая погладила себя по подбородку, как мужчина. — Я знаю другой способ, от ребе Мехла, цадика из Злочова. Он велел дождаться месячных, положить куда надо кусочек черной шерсти, взять рыбку из брюха большой рыбы, которая ее проглотила, порубить заячью печень, можно у гоя купить, ничего что трефное, ради здоровья все дозволено, жарить на сковородке, пока не обуглится, растолочь в ступке вместе с сухарями, всыпать в стакан с водой и выпить…

— Ну и что, помогло тебе? — спросила жена цадика.

— Не помогло, но способ хороший.

— Так я знаю лучше, — возбужденно закричала мать девочек-близняшек. — У бездетной, упаси меня Бог, женщины не должно быть черных мыслей. Вот и все. Она должна быть веселая и все время смеяться. Врачи велят смеяться. А когда муж будет видеть, что жена радуется, все будет хорошо. Меня этому учила свекровь, да будет благословенна ее душа в раю. «Радуйся, бездетная, никогда не имевшая детей!» — так написано в священных книгах, сказала мне моя свекровь, да будет благословенна ее память.

— Женщины! Мы занимаемся чепухой! Хватит! — Длинноносая посмотрела на жену цадика. — Красавица моя! Ты светишь, как луна, стоишь, как еврейская царица после омовения субботней ночью, и ждешь, пока к тебе придет твой муж. Будь добра, потрудись разочек сама. Пойди к нему и разбуди его.

— О чем ты говоришь? — усмехнулась жена цадика. — Откуда ты знаешь, что делает муж субботним вечером?

— Послушай, что я тебе скажу. — Длинноносая заговорила нараспев, словно над страницей Талмуда. — Муж, который идет сам, знает, что делает, он настоящий муж, а муж, которого надо вести, не знает, что делает…

— Ну! Ну! Говори! — Жена цадика покосилась на кормилицу. — Всегда норовишь сказать гадость. Что еще придумала?

— Ничего! Ничего! Я вижу, что ребенок слабенький, у него нет сил сосать. — Длинноносая хотела погладить младенца.

Мамка повернулась задом и оттолкнула ее локтем.

— Надо сменить мамку. Наверно, у нее плохое молоко. — Длинноносая скрестила руки на плоской груди.

— Материнское молоко — здоровье на всю жизнь, — вздохнула большеголовая коротышка. — Когда Бог даст мне ребеночка, я сама буду его кормить.

— Зачем? Если кто-то может себе позволить! — отозвалась жена рыжего. — Я бы тоже взяла мамку. Поди выкорми шестерых! Кровь вместо молока начинает идти.

— Надо делать компрессы из простокваши, — сказала мать девочек-близняшек.

— Она все знает, — погрозила пальцем длинноносая. — На все у нее есть способ.

— Глядите! Глядите! — закричала большеголовая коротышка и обратила к небу лицо, круглое, как медная монета.

Из тучи вырывались снопы искр, вылетали огненные птицы. Женщины задрали головы.

— Такое несчастье, — вздохнула мать светленького толстячка.

— Небо горит, — шепнула тоненькая женщина в светлом платье с большим бантом на груди.

— И все ближе и ближе, — добавила мать девочек-близняшек.

— Вода и огонь — хуже ничего нет. — Тоненькая женщина укачивала ребенка, прижимала к груди, чтоб он снова не проснулся с плачем.

— А я вам говорю, нечего бояться. — Длинноносая посмотрела на жену цадика.

— Твои бы слова да Всевышнему в уши, — усмехнулась черная мать светленького толстячка.

Жена цадика повернулась к мамке.

— Иди туда, — она показала на освещенный заревом сад, — там хороший воздух. У ребенка будет лучше аппетит.

— Моим крошкам тоже не мешает подышать хорошим воздухом. — Горбунья слегка подтолкнула мальчиков, а затем и девочек в сторону сада. — Идите, идите, только не ешьте зеленых яблок.