Семья Эглетьер - Анри Труайя

— Я пойду с тобой… — нерешительно проговорил Жан-Марк.

— Ты не поехал с Мадлен, тем более ты не должен идти со мной. Тебе хорошо у огня, и сиди, а я скоро вернусь.

Кароль ослепила его нежной улыбкой, потушила в пепельнице почти целую сигарету и ушла, шелестя плащом. Жан-Марк подошел к окну: маленькая черная фигурка пересекала сад; в черном блестящем плаще, с перетянутой талией, она походила на воинственное насекомое. Опять начался дождь, Кароль скоро вернется, и что тогда? Снова ломать комедию друг перед другом? Сколько времени это будет продолжаться? И ради чего? Внезапно Жан-Марка охватило желание уехать, уехать немедленно. Ему будет хорошо одному в парижской квартире. И когда после пасхальных каникул Кароль вернется в город, он уже полностью совладает с собой. А Мики поможет ему забыться. Но что такое Мики, маленькая смешная потаскушка, рядом с загадочной Кароль? Он шагал от камина к окну, стараясь успокоиться, но желание все сильнее разгоралось в нем. Почему ее так долго нет? Ведь лавка в двух шагах. Жан-Марк вышел на порог и закашлялся от холода и сырости. В эту минуту в конце аллеи появилась Кароль.

— Что ты тут делаешь? — озабоченно спросила она.

— Мне стало душно в комнате.

Вошли в дом. Кароль сняла пальто и шляпу, слегка взбила слежавшиеся волосы и проследовала за Жан-Марком в столовую.

— Мне здорово повезло! У Корбиу нашелся подходящий сыр, и я его форменным образом обобрала. Где моя поваренная книга?

Взгляд Кароль скользил по комнате. Она никогда не помнила, куда клала вещи.

— Ты не видел поваренной книги, Жан-Марк?

Он посмотрел ей в лицо и с бьющимся сердцем сказал:

— Я больше не могу здесь оставаться, Кароль. Завтра же уеду в Париж.

Брови ее слегка сдвинулись:

— Это что еще за фокусы?

— Так нужно, Кароль!

— Почему?

— Неужели ты не понимаешь… Послушай… После того, что произошло между нами… Так не может продолжаться… Ты все время передо мной… Каждую минуту… Я сойду с ума, если останусь здесь!..

Кароль снисходительно улыбнулась:

— Ты просто ребенок и все драматизируешь!

— Я мужчина, Кароль. И я люблю тебя.

— Ну так и веди себя как мужчина!

— Это невозможно, Кароль!

— Почему? Вчера было возможно, а сегодня нет? Просто нужно уметь ждать!

— Чего? Чтобы я снова заболел и у тебя появился предлог войти в мою комнату? Может быть, ты всегда так лечишь от гриппа?

— Не будь вульгарным, Жан-Марк, — холодно сказала Кароль.

Он опустился в кресло и пробормотал:

— Прости! Я сам не знаю, что говорю!

Встав за спинкой кресла, Кароль положила руку на плечо Жан-Марка. Он схватил эту руку и прижался к ней щекой. И в то же время он ненавидел Кароль, он был в этом уверен!

— Я хочу знать, ты по-прежнему любишь моего отца?

Кароль усмехнулась:

— Странный вопрос.

— Отвечай.

Она хотела отойти, но Жан-Марк удержал ее. Он сжимал ее пальцы, и ему казалось, будто он держит в руке лишь клочок легкого тумана. Неуловимая, всегда ускользающая — ее не застанешь врасплох, не припрешь к стене неопровержимым доводом.

— Ответь! — повторил он.

Кароль высвободилась, мимоходом оглядела себя в зеркале, резко повернулась на каблуках.

— Что я могу сказать? Мы женаты уже пять лет. Вот и делай выводы!

— Я все же не понимаю!

— Я думала, ты проницательнее! Ты же видишь, как мы живем. И наверное, догадываешься, что любовь между нами уступила место привычке. Я уважаю Филиппа, привязана к нему. Он же поглощен делами, и ему не до меня. Но это не мешает нам дорожить друг другом…

— Сейчас отец в Нью-Йорке. Если бы ты узнала, что он тебе изменяет, как бы ты к этому отнеслась? Ревновала бы?

Кароль нагнулась к Жан-Марку, заглянула ему в глаза и, обдав дыханием, ответила:

— Нет!

— Удивительно! Значит, ты миришься с этим?

— Нет, просто не желаю об этом знать.

— Ну а он, если бы ты вздумала…

— Что?

Она швырнула вопрос, словно палку под ноги бегущему, и Жан-Марк, споткнувшись, умолк. Кончиком указательного пальца Кароль ласково провела по его бровям, улыбаясь какой-то своей мысли.

— Если бы я вздумала, как ты выразился, твой отец проявил бы точно такую же терпимость!

— Очень удобно!

— Вовсе не настолько, как ты думаешь! Подобные отношения требуют трезвости и выдержки! Хотя я и не люблю твоего отца, как прежде, он остается моим союзником, другом, человеком, чье имя я ношу!

— А кто же для тебя я?

Кароль окинула его чувственным взглядом. В пламени камина ее лицо стало розовым, в волосах играли медные блики.

— Ты, — медленно проговорила она, — ты — очарование, нечаянность, прихоть, без которой женщина теряет вкус к жизни.

— Понятно, милое развлечение, да еще на дому! — зло оборвал ее Жан-Марк.

— Ты ничего не понял, — вздохнула Кароль. — Почему ты непременно хочешь очернить чувство, которое влечет нас друг к другу? Если бы ты меньше думал, а просто поддался…

Жан-Марк вскочил. От обиды перехватило дыхание.

— Чему? Говори!.. Не бойся… Чего ты хочешь?.. Продолжать в том же духе: сегодня взгляд, завтра мимолетный поцелуй? Тебя, может быть, эта игра и забавляет, а я не в силах ее выносить! О том, что может за всем этим последовать, я думать не могу без ужаса! Так что, сама понимаешь, мне нужно отсюда сматываться! И чем скорее, тем лучше!

Жан-Марк бросился вверх по лестнице; вбежал в свою комнату, но не успел закрыть за собой дверь. Запыхавшаяся Кароль стояла на пороге. Впервые на ее лице, выражавшем обычно только изысканные чувства, он прочел откровенную тревогу.

— Ты не можешь уехать завтра, вспомни о Мадлен, — торопливо сказала Кароль. — Она огорчится. Подожди до послезавтра, заговори об этом за столом, придумай какой-нибудь предлог…

Жан-Марк тяжело опустился на кровать и закрыл лицо руками. Слезы подступили к горлу, но плакать он не мог. Он молча задыхался. Невыносимая тяжесть легла на сердце.

— Значит, договорились? Послезавтра, хорошо? — спросила Кароль.

— Да, — ответил он. — Послезавтра…

— Жан-Марк, мой милый…

Он почувствовал, что Кароль наклонилась над ним. Стоит протянуть руку, и она прильнет к нему. Жан-Марку захотелось сорвать с нее одежду, растрепать изящно уложенные волосы, взять ее, как уличную девку, и потом бить, пока она не запросит пощады. Все женщины достойны презрения. Они для того лишь и существуют на земле, чтобы толкать мужчин на бесчестье. Отец прав, что изменяет Кароль с первой встречной. «Если только она тронет меня, я ее ударю!» подумал он. Уже знакомым ему ласковым движением Кароль легонько провела по щеке Жан-Марка тыльной стороной руки. Он не шевелился, стыдясь своей слабости. Кости словно размякли, тело лишилось опоры. Кароль пошла к дверям.

— Куда ты? — смиренно спросил он.

— Готовить фондю.

Пока он переживал крушение мира, она думала о фондю! Может быть, даже гладя его по щеке, старалась припомнить точный рецепт. На пороге Кароль обернулась:

— Придешь поболтать ко мне на кухню?

— Нет.

* * *

Устав вглядываться в дорогу, не различимую за струями дождя на ветровом стекле, Мадлен предложила вернуться. Но Даниэль умолял доехать хотя бы до леса Дам-Жан. Несколько его одноклассников разбили у скал палаточный лагерь. Мадлен не могла устоять и свернула на узкий грязный проселок. Малолитражка запрыгала по ухабам. С грехом пополам они добрались наконец до приникших к земле мокрых палаток. Даниэль вышел из машины, пообещал вернуться через пять минут и побежал к лесу.

Мадлен закурила. Она ожидала, что Франсуаза воспользуется тем, что они остались наедине, и заговорит о Патрике. Но девушка молчала, уставясь перед собой отсутствующим взглядом. Удивленная Мадлен спросила:

— Как поживает твой Патрик?

Франсуаза подняла голову и сдержанно ответила:

— У него все в порядке.

— Наверное, невесело проводить пасхальные каникулы врозь?

— Время от времени надо расставаться. Патрик лучше занимается, когда меня нет рядом. Да и я тоже. У нас обоих скоро экзамены. Это очень важно.

— Для него, разумеется…

— И для меня тоже! Я обязательно хочу сдать все предметы за первый курс. И я этого добьюсь! У нас такие замечательные преподаватели!..

— Тот, который прислал тогда открытку?

— Да, Козлов, — ответила Франсуаза.

Лицо ее сразу оживилось и просветлело.

— Он ведет практические занятия, но дает нам гораздо больше, чем наш профессор господин Бержерон. Он вообще исключительный человек! Одержимый правдоискатель!..

Франсуаза умолкла и снова погрузилась в раздумье. У машины выросла чья-то мокрая фигура. Это был вернувшийся из леса взлохмаченный, смеющийся Даниэль.

— Они меня звали ночевать в палатке.

— А ты? — спросила Мадлен.