Жизнь номер два (СИ) - Казьмин Михаил Иванович

— А твоя дочка? — спросил я. — Звать-то ее как?

— Оленькой, — Аглая озарила комнату светлой улыбкой. — Я же не всегда первачкой была. И муж у меня был, и дочка моя законная…

Спрашивать женщину, куда делся ее муж и как она оказалась первачкой, у меня наглости не хватило, но Аглая тут же рассказала мне все сама. Грустная история… Муж ее служил губным стражником, полицейским то есть, жили они не богато, однако же и не бедно, но в перестрелке с разбойниками, ограбившими дом купца Миронова, он погиб. Губная управа выдала молодой вдове какое-то пособие, наследники убитого купца солидно к тому пособию прибавили, Аглая инвестировала часть полученных денег в покупку приличных шмоток да и подалась в первачки.

— Молодая была, с мужем не натешилась, вот и захотела наверстать, да чтобы еще и платили хорошо, — призналась она, виновато улыбнувшись.

— Молодая? — съехидничал я. — А теперь, значит, старая?

Смех Аглаи, мелодичный и звонкий, нравился мне всегда, вот и в этот раз слушал я его с удовольствием.

— Конечно, молодая, восемнадцать лет. А теперь я взрослая!

Осуждать Аглаю я не то что не стал, а и просто не считал себя вправе. Даже не потому, что с ней было мне хорошо, а вообще… Не лучший, скажете, способ заработать? Ну да, так и не худший тоже. Планы на дальнейшую жизнь у Аглаи смотрелись очень даже пристойно — закончив с этой работой и скопив денег, Аглая намеревалась уехать куда-нибудь на границу, где найти себе нового мужа среди военных. А что, вполне логично. Где войска, там и концентрация мужчин, что будут рады обратить на нее внимание, а если она еще и при каких-никаких деньгах туда приедет, да расскажет, что сама вдова служивого человека, то и отношение к ней будет как уже к своей. Найдет себе основательного и рассудительного старшину, да и поженятся они к обоюдной пользе и радости.

…Небольшой дождь пролился-таки под утро, но легче от этого не стало. С прогретой летним солнцем земли вода быстро и обильно испарялась, только добавляя влажности в и без того пропитанный ею воздух. А потом, уже совсем засветло, ударила гроза. «Жахнула», как сказала Аглая. Сначала, как бы для разминки, с неба слегка покапало водичкой, потом это на минуту прекратилось, зато когда началось снова, капли сразу пошли крупные и тяжелые, они падали чаще и чаще, пока не встали всесокрушающей фалангой. Сверкала молния, гром бил так, что иной раз и стекла в окнах звенели, и все это в спустившемся на землю сумраке. Стоя у раскрытого окна, мы любовались спецэффектами. Аглая, поеживаясь, когда на нее попадали брызги холодной воды, жалась ко мне, а при особо громких ударах грома в испуге прижималась всем телом. Так приятно было ее в эти моменты обнимать и ощущать себя всемогущим защитником своей женщины!

Дождь вроде бы стал стихать. Аглая уселась на подоконник. Ну и что, что голая, кто увидит-то? Окна у меня на задний двор, с самого двора не видать ничего, да и нет на дворе сейчас никого, ищи дураков мокнуть, а из того же дома Алифантьева сейчас через пелену дождя вообще ничего не разглядишь. Зато и она теперь не могла любоваться грозой, о чем я своей женщине и сказал.

— А мне, боярич, на тебя любоваться милее, чем на грозу-то, — просто сказала она и тут же взвизгнула.

— Ты что? — я даже слегка испугался.

— Ай! — снова визг и смешок. — Капли холодные по спине бьют… Ай! Лови меня!

С новым раскатом грома Аглая соскочила с подоконника и прыгнула на меня, я обхватил женщину руками, но если раньше мог довольно долго удерживать ее на весу, то сейчас у меня не получилось. Аглая стала вдруг неимоверно тяжелой и потянула меня вниз.

Что происходит что-то не то, что-то страшное и непоправимое, я начал понимать, увидев, как стремительно уходит жизнь с ее лица. Усадив Аглаю на пол и прислонив к стене, я пытался ее дозваться — напрасно. А потом она завалилась вперед и на бок, и я увидел у нее на спине, рядом с левой лопаткой рану, из которой медленно вытекала темно-красная кровь.

Наверное, надо было кричать, звать на помощь, пытаться как-то самому помочь Аглае, не знаю. Это для нормальных людей, не для меня. Я-то совершенно точно ощущал, что она мертва. Так и сидел рядом с ней, пока не примчался отец. Боярин Левской привел меня в чувство, велел одеться и сам вызвал всех, кого нужно…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Глава 17. Родня поддержит

Отец открыл погребец, спрятанный в шкафу, достал оттуда стакан и поставил на стол. Вслед за стаканом из погребца был извлечен штоф с мутноватой жидкостью. Наполнив стакан чуть меньше чем наполовину, отец на несколько секунд задумался, а потом долил еще. Все это он проделал молча, молча же убрал штоф обратно, и только после этого сказал:

— Выпей. Потом к себе и спать. На обед не ходи, тебе принесут, когда проснешься.

Я принюхался, жидкость в стакане отчетливо пахла хреном. Хреновуха, значит… Да хоть что, мне сейчас любое спиртное было в тему, лишь бы покрепче. Вздохнув, я поднес стакан к губам, зажмурился и выпил залпом. Ох-х… Пробрало, так пробрало. Занюхав на глазах изумленного отца рукавом, я поставил стакан на стол и пошел.

В комнате уже не осталось ничего, что могло бы напомнить об Аглае. Тело унесли, пол от крови отмыли, одежду и корзинку Аглаи тоже куда-то дели. Постельное белье поменяли на свежее. Быстро же они…

На самом же деле времени у прислуги для всего этого было предостаточно. Первыми в комнате появились губные, уже находившиеся в доме. Они отсекли попытки слуг и домашних проникнуть в комнату и обеспечили неприкосновенность места происшествия до прибытия Шаболдина. Отец с появлением Бориса Григорьевича ушел, и допрашивал меня пристав без него. Потом явилась горничная и доложила, что меня спрашивают какие-то мальчики. Я подумал, что это нанятые мной наблюдатели и не ошибся — пришел сам Ваня вместе с незнакомым мне мальчишкой примерно того же возраста.

— Давай, Никитка, рассказывай, — велел Лапин приятелю.

— Это… с того дома, значится, барышня вышла… молодая такая, то есть… еще в епанче [1] серой… Она потома в карету села, тама карета стояла… А я гляжу, что под дождь дворник не выходит, да как та карета поехала, за запятки и зацепился… вот… А карета к вашему дому, значится, приехала, только не тута, а со стороны улицы… ну я отцепился… Гляжу, а из нее барыня да две барышни выходят… барыня и другая барышня в синих, значится, епанчах, а которая тама была, та в серой… Вот… В дом ваш они и пошли…

Понять эту речь мне и в обычных-то обстоятельствах было бы нелегко, а уж в таком состоянии тем более. Но я вовремя вспомнил, что специалист по общению с народом у нас в доме есть.

— Вот что, Никита, — сказал я мальчишке, — пойдем со мной, повторишь все это губному приставу.

— Ой, господин хороший, а можно без губных? — мальчик уже не запинался. — Боюсь я их…

— Нельзя, — ответил я. — Человека убили и твои слова помогут убийцу поймать. Пошли.

— Ну раз оно так, то да, чего уж… — проявил мальчишка гражданскую ответственность и робко пошел. Повторять ему пришлось в присутствии не только Шаболдина, но и отца, так что робел он отчаянно, и запинался еще больше, хотя, казалось бы, куда уж еще-то.

— А с чего это он вообще за домом Алифантьева приглядывал? — задал резонный вопрос Шаболдин, и мне пришлось признаться в ведении частного сыска. Отец, пораженный такой неожиданной самостоятельностью с моей стороны, молчал, и отвечать на вопрос, почему вдруг в мою голову пришла такая блажь, мне пришлось опять-таки Шаболдину.

— Мне показалось, что из дома Алифантьева за мной наблюдали.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Показалось? Или ты почувствовал? — наконец подал голос отец.

— Не знаю, — слукавил я. Видимо, отец тоже был выбит из колеи, потому моей лжи и не заметил. Да, честно говоря, я теперь и сам не был уверен, показалось мне тогда или нет…

— Филипп Васильевич, — напомнил о себе Шаболдин. — Кто в доме может подходить под данное мальцом описание?

— Боярыня и боярышня Волковы да их служанка Алена, — с ходу ответил отец.