Целестина, или Шестое чувство - Малгожата Мусерович

— Молодо-зелено, того-этого, — сказал дедушка и смущенно закашлялся, почувствовав на себе панические взгляды родственников, как будто он выдал позорную семейную тайну.

— Юлия, разумеется, гораздо серьезнее, — поспешил заверить гостей отец.

Юлия судорожно улыбнулась и облизнула пересохшие губы.

— Мы очень любим Юлечку, кхе-кхе, — заявил вдруг лорд, покашливая. — Она такая нежная. Как цветочек.

— Кому кофе?! — молниеносно вмешалась Цеся, молясь в душе, чтобы никому из родных не захотелось оспорить это мнение.

К счастью, беседа свернула на гастрономические темы, и Жаки позволили себе немного расслабиться.

— Прелестный фарфор, — восхитилась изысканная Толекина мама, беря двумя пальцами хрупкую чашечку с кофе. — Именно такие мелочи, семейные реликвии, переходящие из поколения в поколение, создают атмосферу дома.

Никто ей не возразил. Разве она была не права?

Цеся резала торт, стараясь, чтобы треугольнички получались идеально ровными и аккуратными. Дедушка неожиданно нашел общий язык с отцом Толека: разговор у них зашел относительно «Опыта о нравах и духе народов» Вольтера. Тема была нейтральная, и Юлия вздохнула с облегчением. Пока все шло более или менее гладко. Жачек развлекал Толекину мать, популярно объясняя ей основы квантовой механики. Мама Жак взяла в свои руки бразды правления и руководила беседой, вставляя то деликатное замечание по поводу квантов, то глубокомысленный комментарий к Вольтеру. Было в самом деле очень мило. Но идиллия продолжалась недолго.

Внезапно дверь с грохотом распахнулась, и в комнату ворвался Бобик зареванный, с грязными дорожками от слез на щеках.

— Новаковский его замуровал! Новаковский его замуровал! — едва выговорил он, рыдая. — Живьем! Живьем!

— Кого?! — крикнула мама Жак.

— Моего мыша! Моего мыша! — всхлипывал поглощенный своим горем Бобик, ничего не замечая вокруг. — Посмотрите! Посмотрите! — сказал он, кладя на стол безжизненное мягкое тельце с безволосым хвостиком. — Он, наверно, умер! Умер!

Юлия в мгновение ока позеленела.

— Забери это со стола, — простонала она.

— Дядя, сделай ему искусственное дыхание! Сделай ему искусственное дыхание! — причитал Бобик.

Мышка неподвижно лежала среди дивной красоты фарфоровых чашек и аппетитных кусочков орехового торта, а желтые нарциссы в темно-синей вазе скорбно склоняли над ней свои анемичные головки. Жачек отнесся к делу серьезно.

— Принеси нашатырный спирт, — сказал он. — Попытаемся привести ее в чувство. — И коснулся мыши пальцем. — Еще теплая, — проговорил он задумчиво.

— Папа!!! — сдавленным голосом сказала Юлия.

— Он умер от разрыва сердца? — плакал Бобик.

— Не говорят «он», говорят «она», — машинально поправила его мама Жак.

— Почему? — спросил Бобик.

— Мама!!! — сказала Юлия сдавленным голосом.

Но было уже поздно. Машина пришла в движение.

— Потому что мышь женского рода, — объяснила мама.

— Всякая? — заинтересовался Бобик: даже рыдания перестали срываться с его серых от пыли губ.

— Всякая. Говорят не «этот мыш», а «эта мышь».

— А самцы тоже женского рода? — пожелал узнать Бобик.

— Гм… самцы. Нет, не женского.

— Это очень интересно, — отметил Бобик, уже окончательно успокоившись и готовый задавать дальнейшие глубокие вопросы.

Мышка на столе пошевелилась, и немного желтого песка ссыпалось с ее шубки. Мать Толека сидела, как загипнотизированная, и глядела на подергивающее лапками существо так, словно перед ней была бомба замедленного действия.

— Жив! Жив! — завопил Бобик. — Дайте ему торта, дайте ему торта! Просиявший ребенок недолго думая вскарабкался на колени к гостье и, поерзав, устроился, как ему было удобно.

Элегантная дама сидела не шевелясь. Она была удивлена, но не подавала виду.

— Какой милый мальчуган, — заметила она из-за взлохмаченной головки Бобика, стараясь не прикасаться к его запыленной курточке.

— За-бе-ри-те э-ту мышь, — с трудом пролепетала Юлия, близкая к обмороку.

— Ах, в самом деле, — спохватилась вдруг мама Жак и, помогая себе ложечкой, положила мышь на тарелку. — Жачек, унеси эту несчастную тварь. Извините нас, ради бога. У Бобика бывают такие заскоки.

— Ничего, ничего, — поспешили успокоить маму гости.

Мышь была унесена. Цеся сманила Бобика с колен величественной дамы, положив на тарелочку большущий кусок торта и поставив эту приманку на противоположный конец стола. Дедушка ловко свернул разговор на Вольтера, отец возвратился к квантам, Юлия постепенно начала обретать нормальный цвет лица. Однако родные ошибались, полагая, что Бобик позволит заткнуть себе рот тортом. Проглотив, чудом не подавившись, огромный кусище, он слизал крем с пальцев и заметил:

— О, что я вижу? Сервиз Новаковского!

— Вкусный тортик? — надрывно вскричала мама Жак.

— Замечательный, — немедленно откликнулась гостья.

— Замечательный, кхе-кхе!

— Я по голубым рисуночкам узнал, — похвастался Бобик. — У меня глаз наметанный. Мама Новаковского говорила, что они за него заплатили в антикварном…

— Бобик! — сказала Юлия.

11

И все-таки, несмотря ни на что, прием прошел удачно. После кошмарной промашки Бобика ничего худшего случиться уже не могло. Сознание этого принесло всем членам семьи Жак острое чувство облегчения: лед внезапно был сломан, и общая атмосфера заметно потеплела. Вторая часть встречи прошла в приятной беседе без перебоев.

Выяснилось, что родители Толека, по сути дела, просто счастливы: наконец-то им удалось попасть в круг людей, близких по духу, людей, с которыми можно потолковать о неслыханно увлекательных вещах — таких, как современные проблемы квантовой механики или качество керамической глины отечественного производства. Не говоря уж об обоюдном интересе к знаменитым французским просветителям, который обнаружился у дедушки и Толекиного папы. Правда, дедушка со свойственной ему чистосердечностью несколько нарушил общую гармонию сообщив, что о Руссо сказать пока ничего не может, поскольку еще его не прорабатывал — он добрался только до буквы «Д», — однако в задушевной обстановке, которая сложилась к тому времени, его заявление прошло незамеченным.

Когда отец и мать Толека поднялись из-за стола, никто уже не помнил ни о мыши, ни о сервизе Новаковского. Чаепитие благополучно завершилось, и после заключительного обмена любезностями, приглашениями в гости и взаимных восторгов от знакомства со столь интересными людьми окрашенная в белый цвет входная дверь наконец захлопнулась за Толеком и его родителями.

— Ушли, слава богу! — сказал Жачек и вздохнул с облегчением бессильно прислонясь к вешалке для верхней одежды.

И в ту же секунду в дверь легонько постучали. Это отец Толека вернулся за своим зонтом.

— Он наверняка слышал! — с отчаянием прошептала Юлия, когда Жачек, на этот раз проявив большую осмотрительность, проводил гостя вместе с зонтом на площадку и удостоверился, что тот окончательно ушел.

— Ничего он не слышал, — буркнул Жачек без особой уверенности, тщательно закрывая дверь на задвижку. — Он немного глуховат, я сам видел.

— Господи, что ты мог видеть?

— Что он глух. Как пень, — сказал Жачек и добавил с оттенком высокомерия: — И вообще, напрасно ты волнуешься, дорогая, не такие уж они аристократы.

— Неправда, он не глух как пень! — безумно вращая глазами, в кликнула Юлия.

— Глух. Глух, как Бетховен. Я своими глазами видел, что пользуется специальным рожком. Вставляет его в ушную раковину.

— Сам ты раковина! — зарычала Юлия. — С рожком! А он еще хоть куда и наверняка расслышал твое бестактное высказывание. О господи, почему вы все такие ужасные?

— Юлия, а что, этот юноша хочет на тебе жениться? — полюбопытствовал дедушка.

— Н-не знаю, — вспыхнула Юлия. — Я вообще ничего не знаю.

— Конечно, хочет, — убежденно сказала мама. — Иначе зачем ему было приводить родителей?

— Он-то хочет, — изрек Жачек тоном пророка, — но как они к этому отнесутся, вот вопрос.

Юлия неожиданно начала всхлипывать:

— Это все из-за вас! Из-за вас и из-за этого чудовища Бобика!

— Ну, ну, полегче насчет чудовища, — возмущенно сказала тетя Веся, выглядывая из ванной. — Ты знаешь, я не люблю, когда его так называют.

— А я считаю, что по-другому его никак не назовешь.

— А я нет!

Атмосфера явно накалялась, и Цеся предпочла убраться подальше от эпицентра склоки. Захватив из кухни несколько оставшихся от обеда холодных картофельных оладий, она поднялась на башенку.

12

Данка, разумеется, лежала на матрасе и писала стихи. Из проигрывателя неслись звуки флейты, и вообще не похоже было, что кому-то здесь хочется заниматься.