Высотка - Екатерина Завершнева

Когда мы подошли к поезду «Москва — София» Петька и его подружка стояли у своего вагона. Дистанция между ними была пионерская, подружка молчала, энергично обрабатывая во рту жвачку. Петя, помявшись, представил ее как Аню и был несказанно рад тому, что правильно вспомнил. По всему выходило, что он видел ее второй раз в жизни, а мы с Баевым обыкновенные паникеры. Ничего у нее не получится, шепнул Баев, не наш размерчик, в смысле калибр, или как это у вас там — страта не та. Простовата девушка, без изыска.

Они с Петькой поболтали немного, потом Аня, махнув хвостиком, повела Петю в купе. Навестите нас, не пожалеете, у нас плюшки, крикнул Баев, и мы понеслись к себе, давясь от хохота. Ты видел? а ты? только не обсуждать, мы же договорились!

Плюшки Петю не привлекли. Мы съели половину, забрались наверх, строя самые разные предположения, подождали еще немного. Глаза слипались и Баев ушел на свою полку. Сцепили руки — давай так заснем?

(Проснулась, вижу: Баевская рука свешивается вниз, раскачиваясь взад-вперед. Держался до последнего?)

Выйдя из поезда в городе Киеве, обнаружили, что Аня надела желтые штаны.

Нет, они были не просто желтые. Они были цыплячьи, канареечные, попугаистые, подсолнуховые и одуванчиковые — верный маячок, по которому Петю можно будет отыскать в любой толпе. К чудо-штанам прилагалась футболка с портретом Курта Кобейна, розовая куртка и бейсболка со стразами. Петя выглядел сердитым, Аня жевала и щурилась на солнышко. Ну что, пошли?

Здешняя весна была куда убедительнее московской, все цвело и щебетало, девушки носили туфельки на шпильках, белые крутые улицы говорили — бегите, там за поворотом вы найдете. Но Аню ничто не радовало. Сначала она захотела есть и надо было искать вегетарианское, потом она потеряла заколку и долго хныкала, что потеря невосстановима, хотя Петька широким жестом предложил купить новую. Аня предложение отвергла, выудила из кармана засаленную резиночку, накрутила ее на хвост и заявила, что у нее только что поднялась температура и дальше она идти не может.

Как ни жаль было Петю, мы оставили его с девицей и двинули в город. Петя тоскливо посмотрел нам вслед.

Достопримечательности города Киева остались неоцененными, потому что главнее была погода, свобода и горячий кофе, остальное петитом. На Андреевском спуске прибились к компании хиппов; потусили с ними полдня, поняли, что теряем время, и сбежали. Бродили по улицам, втайне радуясь тому, что Петя вышел из строя; под вечер оказались в гидропарке, прошли его до конца; с каждым шагом солнце все ниже, тени все длиннее; мы два гиганта на негнущихся ногах, от воды тянет сыростью; фонари зажигаются по цепочке — один, потом другой — как будто птица летит впереди или кто-то подает знаки — я здесь, я рядом; обыкновенный ангел, занятый обыкновенной ангельской работой, объясняю я, и Баев соглашается: да, нам определенно требуется покровительство какого-нибудь святого, специализирующегося на безбилетниках. Знать бы еще, как его зовут. Дорогой невидимка, не осчастливите ли нас двумя проездными документиками в сторону Одессы, а лучше четырьмя, ибо у нас на шее двое малолетних детушек, не бросать же их в Киеве? Кажется, нет такой жертвы, которой я бы сейчас не принес, чтобы побыстрее завершить переброску наших тел в пункт назначения.

И тут он дернул меня за руку. Стой, ни с места. А вот и привет от небесного покровителя! Просвистели бы мимо, если бы не моя необычайная наблюдательность. И будь я проклят, если это мираж.

Мы стояли возле старого морщинистого тополя, к стволу которого был прибит компостер.

Как ты думаешь, зачем такая нужная вещь на дереве, вечером, когда автобусы уже не ходят или ходят не туда? — спросил Баев. Не знаешь? Сейчас объясню.

Полез в карман, вынул паспорт, раскрыл его, сунул в пасть левиафана и пропечатал. На страничке «Семейное положение» появилась составленная из семи дырочек буква «А».

Поняла?

Поняла, ответила я. Твой паспорт теперь недействителен.

Зато он теперь отражает мое душевное и гражданское состояние, сказал Баев, пряча паспорт в карман. С буквой «А» они молодцы, вовремя подсуетились. Столько народу нам сочувствует, Аська, потому что мы особенные. Нам велено помогать. На вокзале сочувствующие тоже найдутся, так что не беспокойся, уедем по графику.

Вокзальные ангелы — билетные жучки, неотличимые друг от друга, в одинаковых куртках из кожзама, с одинаково ушлым выражением лица — утверждали, что могут отправить нас в любую точку земного шара «без обмана», прямо сейчас, до Одессы пожалуйста, но суммы просили почему-то разные, и никаких гарантий взамен не предоставляли, кроме личного знакомства с проводницей или начальником поезда. Аня сидела в зале ожидания и жевала таблетки, которые ей купил Петя по случаю температуры. Ей было все равно, где сидеть — тут или в поезде. Наши поиски ее совершенно не волновали.

Мы выбрали самого наглого из жучков — и не ошиблись. После беседы с ним две огненно-рыжие проводницы-ангелицы любезно приняли нас на борт, в разные вагоны. Мы опять пошли провожать Петю, и он снова грустно посмотрел на нас, и сказал, что предстоящая ночь его заранее не радует, потому что если прошлую он провел за уговариванием Ани, то теперь она только чихала на него и все тут.

В самом деле, Аня беспрерывно чихала и кашляла, стоя у газетного киоска в раздумьях, какую жвачку ей предпочесть. Если так пойдет и дальше, сказал Петя, то завтра утром мне придется выносить ее из поезда на руках и везти в больницу. Тем не менее Аня выглядела вполне довольной, хотя и не слишком привлекательной, но и это ей было, по-видимому, безразлично. Идите, сказал Петя, это мой крест, я сам виноват. Не надо знакомиться с девушками в коридорах физфака, есть места и получше.

Я открыла дверь нашего купе и обомлела. Скатерть, цветы, минералка. Появилась проводница и медовым голосом предложила чай-кофе. Баев, как ты это устроил!.. — не выдержала я. Баев молча улыбался, наслаждаясь эффектом. Проводница ждала особых указаний, но не дождалась и сказала — я прослежу, чтобы вас не беспокоили. Ее уже никто не слышал.

Когда мы проснулись, поезд стоял и стоял, было очень тихо, никто не совал в окна жареные беляши, не повторял как заклинание «семечки, семечки, семечки», не предлагал «СПИД-инфо», и мы решили еще немного поспать. Но сон не шел, и я, прихватив полотенце, отправилась умываться.

Первое, что бросилось в глаза — огромные буквы «Город-герой Одесса» и золотая звезда на макушке вокзала. Голуби гуляли по перрону, пассажиры давно высадились и едут по домам, а мы сейчас отправимся на запасный путь. Нас, как и было обещано, никто не побеспокоил.

Похватали вещи, спрыгнули с подножки, поезд тронулся; из соседнего вагона, чихая, вывалился Петя с двумя сумками, за ним заспанная Аня; хвостик у нее был растрепан, наверное, она не снимала резиночку со вчерашнего дня — а зачем?

Петя был похож на утопленника, бледный, опухший от досады, он хотел только покоя и больше ничего. На этот раз у нас не хватило бы духу бросить его одного, но он сдался сам. Поставил сумки, попросил подождать и решительным шагом направился к кассам, а через двадцать минут вернулся с билетами на московский поезд (в обратную сторону, отметила я, почему-то всегда легче).

Его путешествие закончилось.

Потом он рассказывал, что «эта ужасная девица» (кажется, он снова забыл, как ее зовут) приехала в Москву абсолютно здоровая, потребовала довезти ее до университета и там растворилась среди первокурсниц в розовых курточках, кивнув Пете на прощанье. Он поначалу решил сдаться в лабу, но передумал, и поехал домой лечиться.

А нас уже ждала Одесса.

Нулевой километр

Что я видела в Одессе до сегодняшнего дня?

Квартирку дяди Вени, точно такую же, как у нас в Подмосковье, хотя находилась она не где-нибудь, а в Молдаванке, застроенной теперь панельными домами и хрущевками. Пляжи Ланжерона и 14-го фонтана, сладкую вату, вареную кукурузу, которую здесь называли пшенкой, и которую я ненавидела, а дядя Веня не выпускал нас из дому, пока мы не съедим по отвратительно теплому початку, потому что считал кукурузу основой здорового образа жизни. Крошечный виноградничек на Бугазе, потребляющий такое количество дефицитной воды, что вся семья и родственники-отдыхающие летом работали только на полив. Староконный рынок, где можно найти что угодно, черта лысого, и не надо ехать в Грецию за прокладками для смесителя старого образца, угольным утюгом, запасной шпулькой для машинки «Зингер» или отрезом люрекса на выпускное платье. Каштаны (настоящие, как в Париже, а не конские, как в Москве), вздыбленный, потрескавшийся асфальт, булыжные мостовые, холодное море и раскаленный воздух, мороженое на щепочках, которыми проще простого занозить язык, пустыри на окраинах города, переполненные трамваи (наш «пятый»), и дети во дворе, которые говорят на каком-то знакомом, но не вполне русском языке.